Демобилизация

- Больше ничего. Мы едва знакомы. Но вообще-то в семье траур. Ваш онкль, по-видимому, не будет избран президентом известной ассоциации и, кажется, сбрасывается на низовку. Раньше так называлось.

- Возможно, - пробурчал Курчев.

- Вы что, порвали с ними?

- Нет, просто гриппую.

- Ну, что так? На дворе весна. Вы еще молоды - себя поперек и кровь с молоком, а хвораете. Встаньте. Сделайте зарядку. Окатите бренное тело ледяной водой. Стыдно опускаться, Борис Кузьмич. Мадмуазель Рысакова, поверьте мне, того не стоит.

"Выгнать его, что ли?.." - подумал Курчев.

- Не обижайтесь. Я дело говорю. Одно время я сам почти был увлечен...

- Да, я помню, - злясь на свою несдержанность, сказал Борис. - Мы с ней шли, а вы дрожали в переулке. Впрочем, мороз тогда был крепкий, - но тут же себя оборвал: - "Заткнись и не связывайся с ним. Мало, что опускаешься, еще распускаешься, как баба..."

- А вы ревнивый, - усмехнулся Бороздыка, но тут же вспомнив, что все-таки пришел за машинкой, которая ему позарез нужна, так как в выклянченном у секретарши Серафимы Львовны командировочном удостоверении указывалось, что писатель И. А. Бороздыка направляется в Карело-Финскую ССР для написания очерка о культурных памятниках русской старины. (Еще Стива Облонский считал, что охотник может быть одет в любое тряпье, но ягдташ и ружьишко должны быть у него самыми новенькими. То же и с писателями, полагал Игорь Александрович. Тем более, что командированный, именуемый писателем, ехал с молодой женой.)

- Должен вас утешить, - сказал Бороздыка. - У вашего кузена с интересующей вас особой что-то...

- Это меня не касается, - оборвал Борис, которому страшно хотелось узнать, что же у кузена с Ингой, но чтобы Бороздыка выложил это как бы случайно. "А машинки я ему точно не дам", - подумал про себя.

- У вас ко мне дело или так, сотрясение воздуха? - спросил, насупившись. - А то я бороду отпускаю и вид у меня не гостеприимный.

- Я заметил. И все-таки вы зря так расстроились. Она вас не стоит.

- Если вам охота говорить о женщинах, то я не в форме.

- Зря. А то я бы вам много интересного поведал. Известная особа...

- Я уже вам сказал!..

- Хорошо. Как хотите. Пожаловал я к вам в виду вашей исключительной, как говорил мне ваш кузен, тайп-райтер.

- Авторучка, что ли? - надеясь выиграть хотя бы минуту, глупо спросил Курчев. Он с самого начала знал, что откроет дверцу шкафа и вытащит оттуда малявку.

"Слизняк, - ругнул себя. - Да этот тип ничем не лучше Зубихина. Особисту отказал, а этому не можешь. Слизняк! Вот он, страх перед общественным мнением. На общество плюешь, а мнения боишься".

- Ах, пишушую машинку... - не дожидаясь разъяснений Бороздыки, покраснел и тут же вытащил свое сокровище. - Пожалуйста. Открывается вот так, - он нажал сбоку рычажок замка. - Все очень просто.

- Мне недели на две, - с важной небрежностью протянул Бороздыка.

- Все равно, - отмахнулся Курчев.

Ему действительно было все равно, как вдовцу, у которого спрашивают, какой брать гроб, - с кистями или без. Он уже простился с машинкой, как полторы недели назад с аспиранткой, и сейчас хотел только одного, чтобы Бороздыка поскорее убрался из его комнаты и не лапал при нем "малявку".

"Сукин сын, - крыл себя. - Сукин-сволочь-рас... Клизма интеллигентная. Почему не пошел в Докучаев и не дрался за нее? В бильярд сражался!.. Тьфу... А теперь этого идиота боишься и сам ему машинку суешь..."

- Знаете, Бороздыка. Если у вас больше нету дела, катитесь отсюда к едрене бабушке, - сказал, вовсе не надеясь, что Игорь Александрович обидится, хлопнет дверью и оставит машинку на столе. Просто дико устал от его присутствия.

- Однако вы позволяете... - приподнялся Игорь Александрович и уронил машинку себе на колени. - Ох, - скривился. - Кажется, цела, - поднял ее на стол и закрыл прямоугольным футляром. - Нельзя так распускаться, Борис Кузьмич. А то меня заражаете. А я вам еще пригожусь. С аспирантурой решили?

- Ничего не решил. Никакой аспирантуры... Идите, ради Бога. Голова у меня болит.

- Я прощаю вам ваши выпады, - поднялся Бороздыка. - Вы сами о них пожалеете. Но я их не слышал. До скорого, - махнул своей новенькой светло-серой в полоску кепкой и вышел из комнаты.

Через минуту Курчев был готов вот так, в нижней рубахе, в бриджах и босиком, бежать за Бороздыкой по Переяславке. Он кинулся к окну и, отколов верхнюю кнопку, неловко оборвал кусок газеты, но ничего уже не увидел, кроме отходившего от остановки троллейбуса. Долго и занудно ругаясь и в конце концов успокоясь, он, по старой армейской привычке, разгладил пальцами обрывок газеты, но, вспомнив, что давно уже не вертит козьих ножек, просто прочел на обрывке:

"Экономико-статистический институт. Защита диссертации".

Дальше было оторвано, но еще можно было разглядеть: "производительности труда" и "кандидата экономических наук".

Придав символическое значение этому пустяшному газетному объявлению, Курчев на другой день, наконец побрившись, поехал в этот институт, который был неподалеку от его педагогического общежития. Отвыкнув за четыре года от штатских учебных заведений, он в своем уже не таком шикарном венгерском костюме толкался по коридорам, набитым в основном девчонками, и чувствовал себя непонятно кем - ни студент, ни аспирант, ни преподаватель, а так - не разбери-пойми...

"В библиотеках лучше", - думал, не слишком заглядываясь на студенток.

Защита диссертации шла в большой, почти пустой аудитории: Курчев насчитал восемнадцать человек, включая членов комиссии. К концу защиты в зале вряд ли осталась половина.

Ученый секретарь - молодая девчонка со стертым лицом и взбитыми крашеными кудельками - звучным голосом прочла анкету соискательницы. Семнадцатого года рождения, член партии с 1947 года. Дальше шел перечень мест работы. Нигде соискательница не задерживалась больше двух лет.

Затем вышла она сама. Хотя ей было всего тридцать семь лет, выглядела она на полсотни. Рот сверкал золотыми зубами, а тело просто-таки рвалось наружу из черной юбки и белой импортной кофточки. Шла она к кафедре не с большей охотой, чем камчадал к доске, а на кафедре стала тянуть кота за хвост. Слова еле выталкивались из ее широкого и дряблого рта. Слово "ну" она употребляла чаще всех других слов и фамилий.

"Господи, - думал Курчев. - Да будь я завучем, я бы ее в девятом классе на второй год засадил. А тут - она защитится и, глядишь, еще помрет академиком".

- Было проведено обследование двадцати шести предприятий ткацкой промышленности и выведено заключение, что рост производительности труда зависит... - тут диссертантка поплелась к развешанным на коричневых досках таблицам и стала тыкать в них указкой.

"Да это туфта, - думал Курчев. - Она умножает часовую выработку на восемь, потом на двадцать пять, потом на одиннадцать с половиной, так у нее получается годовая, а потом все делит в обратном порядке и опять получается среднечасовая".

"Не злись, ты ведь в этом ничего не понимаешь", - тут же оборвал себя, потому что диссертантка действительно перешла к малопонятным выкладкам, набитым индексами. Но общие ее выводы были по-прежнему бессмысленны. Увеличение числа работающих не вело к увеличению производительности труда. В то же время сокращение числа работающих также не увеличивало производительность.

Никто из сидевших в зале не слушал. Несколько женщин переписывали что-то из подшитых папок в толстые клеенчатые тетради. Трое очкастых членов комиссии довольно громко переговаривались и даже посмеивались, но, видимо, не над соискательницей, а над чем-то своим, не имеющим никакого отношения к защите. Или они ничего не понимали в теме, или тема их не интересовала, но они даже не пытались убедить диссертантку в обратном, а она, нещадно путаясь в цифрах, отчаявшись перебороть их смешки, продолжала тянуть свои нудные, ничего не объясняющие объяснения.

Следом за ней выползла на кафедру ее научная руководительница, седая раскоряченная калека с лицом и голосом школьной учительницы. В диссертации она тоже не слишком разобралась и упирала не на научное значение, а на практическое ее применение и на обширность материала. Затем довольно долго пересказывала содержание каждой из трех глав, то есть повторяла диссертантку, но делала это куда бойче, не путалась в цифрах (она вообще их не приводила) и не "нукала".