Страница 6 из 10
— Бе-е-й сволочь нерусскую!
Мастеровые встретили их штыками и самодельными пиками. Бородатый торговец гравюрами увидел перед собой Ваньку-лоточника.
— Степаныч, это ж я! Куда тебя черт несет!
— Убью-ю-ю!
Степаныч ударил штыком. Ванька отбил удар и ударил сам — не в сердце, а выше, под ключицу. Окровавленного лоточника унесли свои. Не выдержав отпора, лавочники скатились с баррикады и побежали. Вслед им несся свист и хохот. Сашка с Федькой бросились подбирать за беглецами ружья и подсумки с патронами. Пронырливый китайчонок швырнул факел, и водочная бочка вспыхнула, будто вулкан.
И тут вперед выехали кавказцы. Князь Орбелиани поднял шашку.
— Благородные джигиты! Покажем русской черни, как в горах берут завалы!
— Казбек Малсагов, позор тебе, что идешь против кавказцев! — крикнул Азембек Атажуков.
Ярость блеснула в глазах чеченца.
— Эй вы, князья, ханы, шамхалы, уцмии, Шайтан знает все ваши титулы! Одолейте одного вольного вайнаха!
Дав залп из винтовок, горцы погнали коней и разом прыгнули на самый верх баррикады. Шашка и кинжал Казбека сверкали, как молнии. Прикрывая его сзади, спокойно и хищно бился китаец с кривым мечом в одной руке и чем-то вроде маленькой косы в другой. Рядом рубился саблей Ашот Мирзоян. Клинок аварского хана разрубил его фрак. Ценные бумаги, спрятанные на груди, обратились в окровавленный ком, но спасли жизнь маклеру. Черкес всадил кинжал в живот Ваньке Волжскому. Тот ударил его ножом в шею. Схватившись в смертельном объятии, вор с абреком скатились на развороченную мостовую.
Мальчишка Кази-Магомед Шамилев бросился с шашкой на Казбека. Одним ударом сапога тот сбросил сына имама вниз, крикнув: «Ради твоего отца щажу тебя!». Перед Казбеком вырос самый ненавистный ему человек — Азембек Атажуков. Это он украл Карагеза — лучшего коня чеченца, и похитил свою сестру Кученей для такого же повесы — поручика Мишеля Лермонтова. Кинжалом отбил чеченец клинок князя, но шашка почему-то сама повернулась в руке Казбека и ударила Азембека по лбу плашмя.
В это время Розенберг ударил горцам во фланг. Не выдержав контратаки, джигиты покатились с баррикады и побежали к коням. Мастеровые бросились следом на вылазку, но были отброшены залпом павловцев. Эх, сюда бы Пестеля с его «гвардией» — Вятским и Черниговским полками!
И тут гвардейцы расступились. Подъехала конная артиллерия. Не зря они слали шампанское и коньяк в Сибирь — Сухозанету с Бенкендорфом. Выставили две пушки. Одна была заряжена ядром, вторая — картечью.
— Генерал, уходить надо! Сейчас завал из пушек разнесут! — сказал Казбек Розенбергу.
Повстанцы дали еще один залп, целясь в артиллеристов. В ответ ударила картечь, сметая защитников с баррикады. С двумя ранами в груди упал Розенберг. Ядро взметнуло кучу хлама, пробив дыру в центре завала. Под прикрытием картечи лейб-саперы с топорами двинулись разбирать баррикаду. Не стесняясь, орали: «За Бога, цесаревича и Отечество!».
Командование принял Момбелли. Он велел Казбеку с Кузнецовым уносить раненного генерала в рабочую слободу, а сам повел уцелевших защитников на север. Где же Пестель? К нему уже посылали.
Петра Кармалюка скрутили саперы. Отбиваясь, он кричал:
— Сучи москали, хоть в Сибирь загоните — все одно сбегу, как батька мой!
Положив Розенберга на шинель, Казбек, Кузнецов, Ашот и Достоевский понесли его. За ними пошли Тарас, китаец, Ванька-лоточник и Сашка с Федькой. Скорее бы затеряться среди не мощенных, кривых улочек слободки! А следом уже гремели сапогами торговцы.
— Кто чухонца изловит, тому от царя награда! — кричал Силуянов.
Китаец обернулся и швырнул маленькую гранату. Улочку окутал белый едкий дым. Когда он рассеялся, беглецов уже не было видно. Только двое мальчишек орали из переулка: «А ну, лови!». Вавила-мясник и еще два здоровенных лавочника погнались за ними. Впереди — тупик и высокий забор. Китайчонок, выкрикнув: «Кья!», развернулся на одной ноге и ударил другой Вавилу в живот. Взвыв от боли, мясник согнулся вдвое. Второго лавочника Сашка ударил ребром ладони по шее. Третьего — в переносицу, сложив пальцы птичьим клювом. Подобрав два ружья и забросив подальше третье, приятели прошмыгнули в калитку, приоткрытую сердобольным хозяином, и побежали слободскими улочками.
— Где ты так выучился, Сашка?
— Это такая мужицкая драка. У дворянина два меча, у мужика только руки и ноги. Мужику остается одно — ударить раз, но чтобы другого не понадобилось.
— Ух, ты! Научишь меня?
— Нельзя! Я дал слово самурая… дворянина.
— Не простой ты, Сашка…
Силуянов, увидев троих своих молодцов стонущими на земле, да еще без оружия, пришел в ярость.
— Это что, мальчишки вас так отделали?!
— Нечистая, Самсон Силыч! Чертенок узкоглазый во мгновение ока всех одолел!
— Пьяницы чертовы! Так вас троих один китайчонок побил? На гауптвахту всех!
И тысяцкий двинул охающему Вавиле кулаком в рожу.
Слобода притихла. Повстанцы разбежались по домам, припрятали или бросили ружья. С Сампсониевского еще доносилась стрельба. Рабочие отходили с разгромленных баррикад на фабрики. Их стены разбивали ядрами.
Когда мальчишки добрались до приземистого домика Кузнецовых, беглецы уже были там. С генерала сняли мундир, Глафира Кузнецова перевязала раны. Любка, разбитная дочь Кузнецовых, поспешила за доктором Бланком, успев в сенях хорошенько потискаться с Ванькой-лоточником.
Достоевский охватил голову руками:
— До чего все это ужасно, бесчеловечно! Мое сердце по-прежнему полно сочувствия к униженным и оскорбленным, но я никогда больше не прибегну к насилию…
— Ты, прапорщик, первый раз воюешь. А мы не воюем. Мы так живем, — спокойно заметил Казбек.
Тарас старательно записывал в книжечку только что сложенные стихи.
Китаец снял шапочку. Как оказалось, он был коротко стрижен, а длинная коса попросту пришита к шапочке. Сашка взял у него оружие и принялся протирать.
— Не простой ты, китайчонок. Вот ведь руки без мозолей. И дядька твой, или кто он тебе, не простой, — пристально взглянул на азиатов Кузнецов.
Китайчонок, помолчав, заговорил с достоинством:
— Я Сато, князь Мацумаэ. Учусь в кадетском корпусе. А это Юкио Ига, мой слуга. И он же — мой сэнсей, учитель. А еще он — ниндзя, воин-невидимка. Моя мама Точи была наложницей князя. Он прогневался на нее и отдал в жены самураю Ёгоро Сасахара. Его отец Исабуро — мастер меча. Внезапно умер мой старший брат, и я стал наследником. Князь велел забрать мою маму у Ёгоро, но они уже полюбили друг друга. Исабуро с сыном взялись за мечи, изрубили многих самураев и вместе с матерью и моей маленькой сестричкой бежали на Сахалин. В тайге их настигла погоня. Воинам грозила смерть, но подоспели русские матросы Николая Муравьева и адмирала Бестужева. Сасахара присягнули русскому императору. Русские назвали их Егором и Сидором Сахаровыми.
Потом русские выгнали японцев с Сахалина и высадились на Хоккайдо. Бородатые айны взбунтовались и позвали русских на помощь. Замок Мацумаэ был взят. Исабуро зарубил в поединке моего отца. Перед смертью князь поручил меня с матерью Ёгоро. Тем временем в Хакодате высадилась армия сегуна. После переговоров решили разделить остров между Россией и Японией, мое княжество упразднить, а титул оставить мне с мамой. Мы вместе побывали на Камчатке, Гавайях и в Калифорнии, в форте Росс. Нам было хорошо, особенно в Америке. Там тепло, апельсины растут. И мы все были вместе… Потом меня послали учиться в Петроград.
Все это маленький японец рассказывал совершенно спокойно, отхлебывая горячий чай.
— Чего ты, сирота, только не натерпелся, — вздохнула Глафира. — Выходит, тот, что отца твоего убил, тебе вроде приемного деда?
— Будда… Бог велел прощать обиды и не убивать зря живые существа.
Пришел доктор Бланк, осмотрел раненого, извлек картечину и выписал лекарства.
Казбек тихо расспрашивал Кузнецова о Мартыне с Литейного. Оказывается, никто толком не знал, где же работает отчаянный агитатор: на арсенальном Литейном дворе или же на чугунолитейном заводе, что на Васильевском острове. Вдруг горец вспомнил: