Хранитель секретов Борджиа

– Практически никакой, – повторил Микель. – Потому что именно мне поручат расследование.

– Вам? – воскликнул Жоан с облегчением.

– Скорее всего.

– Но почему вы помогли мне? Любой человек в Риме знает о вашей верности семье Борджиа. Вас называют…

– Цепным псом Борджиа, – оборвал его Микель.

– Поэтому…

– Если ты думаешь, что я цепной пес Борджиа, – снова перебил его валенсиец, испытующе глядя Жоану в глаза, – то должен знать, что псы, особенно бойцовых пород, выбирают себе хозяина среди членов семьи, которого уважают, которому служат и подчиняются в первую очередь. И я выбрал Цезаря Борджиа.

Жоан молча смотрел на него, ничего не понимая и думая о том, что и в самом деле выражение лица дона Микелетто, которое иногда делало его похожим на разъяренного быка, в данный момент наталкивало на мысль о бойцовой собаке.

– В семье есть порядочные Борджиа и недостойные Борджиа, – продолжил Микель. – Альфонсо де Борджиа, который впоследствии стал Папой Каликстом III, был порядочным Борджиа. У него было доброе сердце, и, кроме того, он обладал выдающимися способностями. Родриго де Борджиа, наш нынешний Папа, возможно, является еще лучшим Папой, иногда слишком хорошим, и вам не следует верить всей той клевете, которую враги, не способные навредить ему, обрушивают на него. Эта клевета достигает чудовищных размеров. А на самом деле это добрейший человек, преданный своей семье. Однако его большим недостатком, если не сказать грехом, является чрезмерная любовь к своему потомству.

Старший из его сыновей, предыдущий герцог Гандийский, герой битвы за Гранаду, был достойным Борджиа, таким же, как Цезарь и Лукреция. В противоположность ему, Джоффре, его младший брат, – это несчастный бесхарактерный подросток. Думаю, Папа подозревает, что это не его сын: когда он родился, чувства Папы к Ванноцце уже практически угасли, и вполне возможно, что она обманула его. Во всяком случае, ребенок получился таким же, как ее мягкотелый муж. Однако Александр VI всегда относился к нему как к собственному сыну и женил на княгине.

– Ну да, на Санче Арагонской, княгине де Сквиллаче, – пробормотал Жоан.

– Но худшим из всех был Хуан, – продолжил валенсиец, не придав никакого значения комментарию книготорговца. – Его отец, ослепленный любовью, не желал ничего знать о его похождениях и даровал ему новые и новые титулы. Уже в Барселоне я понял, что это самодовольный сумасброд, но не особенно обеспокоился этим, поскольку он находился в Гандии. Когда отец призвал его в Рим, чтобы провозгласить папским знаменосцем, я подумал, что этот субъект погубит Ватикан и семью. Он был отважным, однако, как я и предполагал, не обладал способностями военачальника, что и доказало сражение с семьей Орсини. Более того, как я опять-таки предполагал, он оказался плохим политиком, не способным проявить проницательность и быть убедительным в случае с кардиналом Сфорцей. Именно поэтому мне пришлось убить этого умника секретаря. Но хуже всего было то, что Хуан превратился в проходимца, у которого мозги находились в штанах. Он возжелал обладать всеми красивейшими женщинами Рима, независимо от того, чьими они были женами, и число наших врагов постоянно росло. Пределом всему стала его наглость сделать публичной свою связь с женой брата, а впоследствии эта безумная выходка, когда он изнасиловал твою Анну. Подобное поведение недопустимо по отношению к товарищу по оружию. Так нельзя поступать, если речь идет о членах нашего клана, каталонцах, каждому из которых ты должен доверять настолько, что в любой момент можешь повернуться к нему спиной, чтобы вместе противостоять врагу. Если бы он убил тебя после того, как изнасиловал твою жену, то хотя бы продемонстрировал минимум здравого смысла, но Хуан не оказался способным даже на это. Его наслаждение крылось в твоем унижении, он хотел, чтобы ты жил с этим чувством понесенного бесчестия и муки. Глупец!

Дон Микелетто замолк и выдержал взгляд Жоана.

– И теперь Цезарь Борджиа унаследует всю эту полноту власти, не так ли?

– Надеюсь. Он способный, сильный и храбрый. Думаю, что его отец осознавал, что это лучший из его детей, и поэтому, поскольку он второй по рождению, определил его в священнослужители. Предполагаю, что он хотел сделать Цезаря своим наследником на папском троне. Тем не менее молодому человеку на роду написано быть великим генералом и государственным деятелем, у него нет никакой склонности к делам Церкви: ему слишком нравятся женщины.

– Он в курсе того, что произошло этой ночью?

Выражение лица Микеля резко изменилось. Оно стало свирепым и внушало страх.

– А в чем дело? – спросил он, обнажив зубы. – Ты что, не веришь в то, что такой сукин сын, как я, способен единолично изменить судьбу мира?

Жоан понял, что его вопрос был абсолютно неуместен. Верный пес любой ценой будет защищать своего хозяина.

Жоан вернулся домой незадолго до рассвета в одежде, которую одолжил ему Микель. Он тихонько вошел через дверь книжной лавки, поскольку работники спали в комнатах, окна которых выходили во двор, и, скользнув в постель, понял, что его супруга не спит, несмотря на то что он предупредил ее о том, что будет отсутствовать бо́льшую часть ночи.

Прошло уже несколько недель с момента изнасилования, но Анна все еще плохо спала, кошмары мучили ее практически каждую ночь, и она чувствовала что-то такое внутри себя, что постоянно терзало ее. Иногда она продолжала корить себя за то, что сначала была излишне любезна с Хуаном Борджиа, а в другие моменты убеждала, что ее поведение отличалось корректностью, ибо ей всего лишь хотелось быть приветливой. Будучи не в состоянии адекватно оценить степень своей вины, Анна постоянно задавалась вопросом, заслужила ли она такое жестокое, такое унизительное, такое страшное наказание, чудовищность которого не могла понять. Ее лишили чести, достоинства, ее унизили так, что невозможно выразить словами, над ней поиздевались физически и морально. Они хотели изничтожить ее как личность и добились этого.

Она старалась привести в порядок свои мысли, опереться на здравый смысл, анализируя то, что с ней произошло, но даже не могла ясно вспомнить те мучительные минуты. Все заканчивалось ощущением жуткой тоски, от которой у нее прерывалось дыхание, и того омерзительного запаха, который не уходил из ее памяти. С той зловещей ночи Анна практически ни с кем не разговаривала, изредка прерывая свое молчание, чтобы пообщаться с сыном, еще реже – с Марией, сестрой Жоана. Именно в ней, женщине, которая подверглась стольким унижениям в период своего рабства, она надеялась найти понимание, которое возможно обрести, лишь пройдя через подобные испытания. Понимание, не требовавшее слов, поскольку даже с ней Анна не могла поделиться подробностями происшедшего.

– Откуда вы пришли? – спросила она у своего супруга.

– Я только что убил Хуана Борджиа и его оруженосца, – прошептал он.

Она молчала какое-то время, а потом сказала:

– Не надо шутить подобными вещами.

– Я не шучу, – ответил Жоан, хотя прекрасно понимал, насколько ей трудно в это поверить.

– В любом случае я очень рада, что вы вернулись живой и здоровый, – тихо произнесла Анна и повернулась к нему спиной.

Жоан знал, что у жены по-прежнему сохранялось устойчивое отвращение ко всему, что было связано с физическим контактом. Когда он сделал попытку приласкать ее, она даже не шевельнулась, хотя и не препятствовала его прикосновениям. Он не смог заснуть в те недолгие часы, остававшиеся до рассвета, и встал с постели, чтобы записать в своем дневнике: «Любимая моя, когда-нибудь – дай Бог, чтобы это произошло как можно скорее, – вы снова станете прежней». И чуть позже добавил: «Могу ли я помочь ей? И кто может помочь мне?»

В положенное время Жоан спустился в лавку, чтобы приступить к своим обязанностям, а Анна осталась в постели. С той жуткой ночи она вставала лишь для того, чтобы покормить Рамона и сделать все только самое необходимое. Книготорговец с тоской задавался вопросом, наступит ли когда-нибудь такой день, когда к его супруге снова вернутся ее блистательность и прежняя улыбка и она опять станет царить в книжной лавке.