Страница 6 из 11
Ни одного дурацкого поступка
я за тобой еще не замечала.
Ты только нерешителен, мой милый.
Что делать, кто из нас без недостатков.
Ушастый:
Скажи прямей: я попросту труслив.
Я трус. Я потерял в бою колчан!
Черепашка:
Я и не думала об этом, милый.
Ушастый:
Нет, думала! Все думают об этом!
Они — пускай так думают. Но ты!
Я виноват стыднее, но в другом…
Кто знает, встретимся ли вновь?
Так знай же все, моя любовь,
Когда мы гнали летом Скорпионов,
и я, как все, свистел и улюлюкал,
вдруг вижу — за кустами притаился
отставший Скорпион. Едва успел
я натянуть тугую тетиву,
как понял: это мальчик! Просто мальчик!
Уж посвященный в воины, но мальчик!
От страха спрятался в кустах, дрожит,
и вместе — куст дрожит листочком каждым.
Тогда со мною это и случилось.
Я повернулся и швырнул колчан.
И долго шел куда глаза глядят.
В тот миг я не испытывал стыда,
не думал ни о чем еще тогда…
— Но теперь все это уже не имеет значения. Если ты не будешь жить, все перестанет иметь значение.
И неудачи, и удачи,
и развлечения вечерние,
и плачу я или не плачу
перестает иметь значение.
И неба светлое свечение,
и речек сильное течение
перестает иметь значение,
перестает иметь значение…
Ушастый обнял ее, и они лежали на земле. Она хотела стать его женой сейчас, здесь, пока он жив. В пещеру заглянул Долгоносик.
— Ушастый! Кто с тобой?
— Никого нет! Никого нет! — воскликнула Черепашка.
Долгоносик влез в пещеру.
— Как никого? Ты здесь.
— Я здесь все время, так что ты давно уже виноват. Уйди отсюда!
— Ушастый, зачем ты меня подводишь? — укорил Долгоносик.
— Да, да… Мы его подводим…
— Не прогоняй меня, милый! — попросила Черепашка.
— Но мы его подводим, милая!
— Может быть, мы с тобой говорим в последний раз. Что тебе важнее?
— Конечно, говорить с тобой в последний раз!
Долгоносик страдал.
— Не имею права оставить пост.
— Скажи ему, милый!
— Но с другой стороны, милая. Если он уйдет с поста, ему придется отвечать!
Черепашка:
Ушастый мой! Что сделал ты со мной!
Не став невестой, сразу стать вдовой!..
Она поднялась, дала пощечину Долгоносику, потом дала пощечину Ушастому и ушла, не оборачиваясь более.
Стоял туман. Скалы вырастали прямо из тумана, словно висели в воздухе. Слышался плеск воды. Но и она была в белом тумане, и нельзя было понять, где кончается берег и начинается вода.
Долгоносик достал из-под шкуры глиняный кувшинчик.
— Погреемся?
— Выпьем и забудемся.
— Забудемся, и все будет в порядке. Они по очереди хлебнули настойки.
— Умирать страшно, — сказал Долгоносик. — Неизвестно, в кого потом превратишься. Вдруг в шакала. Или в змею.
— Это возможно.
— Мой тебе совет — беги, Ушастый!
— Но тогда получится, что я признал свою вину.
— Зато ты будешь жить. А здесь тебе не жить.
— Погреемся еще, — сказал Ушастый.
— Погреемся. Они выпили.
— Я маленький человек, меня можно не слушать. Но ведь Глава тоже тебе говорил: беги!
— Откуда ты знаешь, что он мне говорил? Ты подслушивал?
Долгоносик обиделся, смотрел на Ушастого с пьяной укоризной.
— Ты уж всех начал подозревать. Обижаешь. Тебе вот обязательно надо поставить себя выше других. Ты вот честный, а я хитрый. Ты вот смелый — «как это я убегу». А я вот трус, подбиваю тебя бежать. И во всем ты хочешь показать: вот какой я! Наконечники у всех круглые, а у тебя вот почему то плоские…
Ушастый взял его за голову и повернул к себе.
— Ты что? Ты что? — оторопел Долгоносик.
— Откуда тебе известно, какие у меня были стрелы?
— Про стрелы я сказал для примера. Дело не в одних только стрелах.
— Вот эти стрелы с плоскими наконечниками, когда ты их видел? Когда, когда?
— Мало ли когда, не помню.
— А ты припомни. Где, где ты их видел?
— Ну в праздник, в праздник я их видел, когда стреляли в цель.
— Ты не мог их видеть в праздник. Я насадил эти наконечники перед самым боем. Припомни, Долгоносик, поточнее, это очень важно!
Долгоносик разозлился.
— Да объясни ты мне попросту, в чем дело?
— Я тебе потом объясню, сначала скажи.
— Ну, когда все, тогда и я увидел, когда нашли убитого Длинного.
— Не мог ты, не мог ты их тогда увидеть!
— Почему? Почему?
— Потому что они были внутри, внутри!
— Где внутри, где внутри?
— Да в нем же, в нем, в Длинном!
— Когда же я, по-твоему, мог их увидеть?
Ушастый молча смотрел на него. Долгоносику показалось, что этот взгляд прошел сквозь него, сквозь камни пещеры и затерялся в лесу.
— Не пугай меня, не смотри так.
— Знаешь, когда ты мог видеть наконечники моих стрел?
— Когда?
— Перед тем.
— Перед чем?
— Перед тем, как Длинный был убит.
Долгоносик согласился.
— Перед тем, перед тем, ты прав.
— Перед тем, перед тем, я прав. Ты мог увидеть их, если бы сам стрелял. Я задам тебе один вопрос. Не ты ли пристрелил Длинного?
— Какого Длинного?
— Того, того. Ведь может статься, ты в него и стрелял?
— Как же я мог стрелять, когда ты в него стрелял?
— Да почему ты думаешь, что я в него стрелял?
— Да потому что стрелы-то были твои!
— Но ведь я их потерял!
— Ну и что…
— Значит, они могли попасть к кому угодно?
— Ну и что?
— Значит, они могли попасть и к тебе?
— Ну и что?..
— Значит, этими стрелами ты мог его и прикончить!
— Зачем мне твои стрелы! Что, у меня своих нет?
— А затем, чтобы на тебя не подумали. Долгоносик, после долгого молчания, проговорил:
— А тебе никто не поверит.
— Почему?