Пожароопасный период

– Правда, две! – заколебался бес. – Может, к своему шефу слетаешь, уточнишь, а, Федя? – обратился он к ангелу. Тот шевельнул крылом и понюхал цветок лотоса, торчавшего в петлице его белого плаща.

– Саваоф к докладу готовится.

– Ему что, референтов мало?! Не напишут? – стукнул бес копытцем.

– Особый случай.

– Не тяните резину, а то буду жаловаться! – меня начинало бесить.

Бес расхохотался так, что круглый косматый животик начал колыхаться, как мехи волынки:

– Жаловаться?! Кому? Тут, брат, выше некому.

– Иди ты к Сатане! – сплюнул я розовой от земляники слюной.

– И верно! Идея! – взметнулся бес, топоча копытцами, юркнул в ворота. Вернулся он буквально через минуту и так лихо вскинул лапу под «козырек», что зазвенели на лбу рога. Ангел вытаращил сладкие глазки, тоже отдал честь и золотой нимб над его головой сверкнул, словно начищенная каска пожарного.

– Постановление вышло: прессе зеленую улицу! – рявкнул бес, по-гвардейски съедая меня глазами.

– Так-то вот, бесяра! – я шагнул в распахнутые ворота.

– Рады стараться. – рявкнули оба стражника.

Внутренний вид самого помещения, куда я прошел по выщербленным ступеням, описывать не стоит. Замечу лишь, что напоминал он рядовой очаг культуры районного Городка. Но обилие лозунгов, не божественного, а скорее этического содержания, развешанных тут и там – от пола до гулкого потолка, говорили о небесном.

«Слушайте, дети, наставления отца, и внимайте, чтобы научиться разуму».

«Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым».

«Кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом, а кто идет по стопам празднолюбцев, тот скудоумен».

«Кто говорит, что знает, тот говорит правду, а у свидетеля ложного – обман».

«Кто найдет добродетельную жену, цена ей выше жемчуга».

Внезапно на возвышение, похожее одновременно на амвон храма и на клубную сцену, вышел капитан Талынцев и рубанул во все свои батальонные легкие:

– Верховная тройка!

Возникли: Саваоф, весь в белой бороде; Илья-пророк, в полувоенном облачении, и сухощавый, поджарый, в белой рубашке с галстуком; апостол Петр. Сияние от нимбов осветило зал. Саваоф стукнул посохом и раскрыл том Спинозы: «То, что против природы, то против разума, а что против разума, то нелепо, а потому и должно быть отвергнуто».

Саваофу поаплодировали. Зрителей было немного, так: обслуга, разные канцеляристы, актив ада и рая.

– Талынцев, – по-домашнему сказал Саваоф. – Первым делом вводи снятых с должностей – взяточников и жуликов разных, осужденных за приписки и обман, потом чинуш и всяких мракобесов.

– Всех сразу?! – вытянулся Талынцев. – Местов на скамье не хватит.

– Давай по одному! – махнул рукой бог-отец.

Илья и апостол Петр согласно покивали.

Первым втолкал Талынцев директора хлебозавода. Ну и видок! Опущенные плечи, измятое лицо – а какой молодец был! – говорили о том, что человека изрядно потрепало и помяло еще на земле. Он отрешенно стоял перед Верховной тройкой, не решаясь поднять взгляд, и только часто повторял:

– Не виновен я, не виновен. Дедовское оборудование, устаревшая технология, бессортица. Как тут хороший хлеб выпекать?

– Сын мой, уймитесь! Это нам ведомо! – произнес Саваоф. – Мы здесь не устанавливаем вину, она доказана, мы определяем небесную меру наказания.

– Давайте его ко мне! – страшно зарокотало с балкона.

Я обернулся и увидел рогатую рожу Сатаны. Боже мой, вот кому я обязан пропуском на это заседание!

– Помилуйте, исправлюсь, – застонал директор.

– Аминь! – тихо уронил Саваоф. Илья-пророк метнул в это время молнию – да так, что задымились кованные подошвы сапог Талынцева, но капитан устоял. А директора не стало.

– Полегче, Илья! – поморщился апостол.

– Вечно ты, Петро, со своими гуманными штуками! – звякнул шпорами пророк. – В священном писании записано, что мы «творим новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце».

– Много берешь на себя, Илюха!

– Сколько положено.

– Прекратите свару, помазанники! – оборвал их Саваоф и огладил по-аксакальи бороду. – Следующий!

Возник человечек, отвечающий за экологию района и распределение квартир.

– С тебя, сын мой, спрос особый, – нахмурился Саваоф. – Отвечай, где и в каких масштабах творил безобразия?

В человечке я узнал заместителя председателя райсовета Кныкина. Он тут же преобразился, расправив плечи и прошел к трибуне, на ходу поправляя узел галстука и вынимая из кармана пиджака заготовленный, вероятно, еще на земле, отчет:

– Руководствуясь личными указаниями Верховного бога Саваофа, во имя отца, сына и святого духа, идя навстречу очередному.

– Без «отче наш», Кныкин! – иронично усмехнулся Саваоф.

– Привык, не могу по-другому! – потускнел грешник.

Апостол Петр, ведающий вопросами сельского хозяйства и рыболовства по совместительству, поправил на голове нимб и постучал карандашиком о графин.

– Вот только малая часть безобразий, не угодных богу и народонаселению. По твоему указанию, сын мой, презираемый, распаханы все солончаковые земли окрест Кутырево, где паслись агнцы и личный скот. Теперь там дуролом крапивы и лебеды, приют чертей и бесов.

Сатана на балконе удовлетворенно и сыто отрыгнул.

– А что сделалось с рыбными запасами озер? – продолжал Петр. – Выгребли до основания неводами, а теперь травите гербицидами. И все киваете на неблагоприятные климатические условия. Условия мы вам создали райские, еще с первого дня творения: живи и радуйся, трудись и хозяйствуй рачительно.

– Империалисты мешают! – глухо проронил Кныкин.

– Плохому танцору, извиняюсь. Ты, сын мой, и иже с тобой сотоварищи жили по принципу: после нас хоть потоп! Потопа не будет. Хватит, побаловались. Слишком дорого он стоил нам в старину. Потом такие же потопы пытались устроить вы, неразумные человеки! Живой пример: пытались затопить низинные земли севера Западной Сибири – нефтеносные и газоносные, тайгу и болота. Нашлись разумные, не дали. И я дарую им свое апостольское благословение! А тебе, Кныкин.

– Свободу Кныкину, свободу! – зарокотал Сатана.

– Гуманно, но невыполнимо! – отклонил предложение апостол Петр, – Кныкин брал взятки при распределении квартир, устраивал родственникам и любовницам, прости господи. В ад его, на костры!

Кныкин наконец испугался не на шутку:

– Жена, дети. Помилуйте!

– Третья жена и опять – молодая! – в глазах Ильи заискрились молнии высокого напряжения.

– Сгинь! – заключил Саваоф. И Кныкин сгинул.

– Вот что, ребята, – нервно вскочил с места Илья- пророк, – по-моему, мы затягиваем с разбором и приговором. Позвольте мне по-военному, коротко: – На ковер!

Возникла заведующая культурой.

– Возраст? – гаркнул Илья на старуху.

– Запамятовала. Склероз.

– Образование?

– Ветеринарный техник.

Илья метнул молнию.

С директором мебельной фабрики вообще разговаривать не стали. Просто громыхнуло, окутало все дымом, в это время проломилась доска пола и директор исчез. Пока обслуга выгоняла полотенцами дым из зала, ввели известного на всю округу писателя. Он лихо умел настроить перо в угоду текущему моменту и очередной кампании. Ниспровергали неудобные таланты, ниспровергал и он. Хвалили и возносили дутый авторитет, он возносил его устно и печатно. Назавтра, не моргнув глазом, делал обратное, едва менялась ситуация и руководящее мнение. В прошлом он слыл поборником повсеместного возвеличивания королевы полей и царя-гороха. Затем отрекся от них и сделался хулителем «неперспективных» деревень. Затем. Впрочем, хватит о грехах. Он ходил в черной бороде, прихрамывал и считался архисовременным.

– Почему вы явились сюда в светлой бороде? – спросил писателя апостол Петр.

– Светлое время грядет! – бодро ответил грешник.

– Саваофу ответ понравился.

– Похвально, сын мой! – сказал Саваоф. (Бог-отец в вопросах литературы, по-моему, разбирался слабо, но лесть тешила старое сердце). Илья-пророк, по всему, был недоволен мягкотелостью бога-отца, он ерзал на стуле, накалялся, наконец, заземлил напряжение.