Страница 156 из 183
«Да, квасить гравикубом капусту как-то не почётно, что ли», — подумал Саша, но перебивать кузнеца не стал. Тот рассказывал:
— Так оно и вышло с водородными аккумуляторами. Мы с Петровичем долго не думали, ионные — в резерв, водородные — в работу, и месяц уже почитай, как нарадоваться не могу: раньше как было? — пресс врубишь или варишь — всё кувырком. Лампы везде мигают, электроника чудит, даже часы мои — вот эти, шо на стене, видишь? — и те с ума сходят, забывают который час, полночь показывают. Думали мы с Петровичем, к чему бы это. Он надумал, мне стал рассказывать, но я всё равно понять не могу, шо он там навыдумывал, какой-то сосуд с водой.
— Аккумуляторы, — скучным голосом пропищал Иван Петрович, — на бочку с водой похожи, которую высоко поставили. Чем выше поставили, тем сильней внизу течёт, но важно ещё, толсты ли трубы. Если толсты, то хватает всем, если тонки…
— От опять ты понёс чепуху молоть, — перебил его кузнец. Мальчик обречённо вздохнул и стал ковырять вилкой в остатках картофеля.
— Не чепуха это, — возразил Саша, глядя на мальчика с уважением.
— Да? — оживился кузнец. — Петрович вообще головатый мужик, недавно вон шо выдумал, погоди, принесу.
Осип сходил в сени, погремел там чем-то, вернулся и сунул под нос отвалившегося от стола и опёршегося на спинку стула Волкова самодельный ручной инструмент устрашающего вида. Осмотрев его, и пощёлкав рукоятками, капитан Волков спросил:
— Клещи гидравлические?
— Ага, клещи, — согласился Осип. — Только сроду я не видал такие клещи, чтобы и ребёнок мог…
Осип вытащил из кармана четырёхгранный толстый гвоздь, принял инструмент у Волкова и без видимого усилия скусил у гвоздя шляпку.
— Видал? То-то! — похвастался Решетилов.
— Сам выдумал? — спросил Саша у юного изобретателя.
— Подсмотрел, — буркнул тот, надув губы, — когда чинили с Осипом пресс. Там такие банки толстые и тонкие. И поршни в них. Я подумал тогда: это как река.
— Ну-у-у, опять понёс, — махнул рукой кузнец и стал забавляться клещами, шинкуя один за другим гвозди мелкими кусочками, как раньше зелёный лук.
— Как река, — упрямо повторил мальчик и глянул на Волкова раскосыми карими глазами. — Когда сузится — быстрей течёт. Когда шире…
— Ни хрена себе! — сказал за спиной Волкова голос Матвея. В комнату Джокер вошёл тихо, на цыпочках, и некоторое время увлечённо наблюдал за занятием Осипа.
— Вот и я говорю, головатый мужик наш Иван Петрович, — резюмировал кузнец, сметая со стола в ладонь остатки гвоздей.
— Продай, — неожиданно предложил сатир.
— Ты в своём уме? — поперхнулся Осип. — Как же так: «продай», — ведь живой же ж он!
— Зубы эти продай, а не мальчика! — пояснил Джокер, покосился на Волкова, схватил опешившего кузнеца за локоть и утащил к окну, где они принялись многословно препираться, но Саша, которого собственно клещи интересовали меньше всего, слушать их перестал, обратился к мальчишке:
— Ты от кого-то узнал о законе Бернулли?
— Ничего я ни о каком законе знать не знаю, — огрызнулся мальчик. — Нам они ни к чему, законы княжеские, мы живём праведно.
— Ну ты же сам говорил о клещах твоих: там где узко в них, там быстрей течёт.
— Так же как в реке, понимаете? — оживился мальчик, потом снова насупился и спросил:
— А что, теперь за это князь тоже наказывает?
— Может, и наказывает, — ответил Волков, думая: «Но я бы награждал. Видите, господин эмиссар, не всё ещё потеряно. Интересно, он один такой здесь или все дети манихеев… И о чём это он: живём, говорит, праведно?»
— И всё! И ни рублём больше! — горячо торговался с кузнецом Матвей. — И слышь ещё что, Осип, столько денег, если прямо сейчас отдашь. Через неделю они мне даром не нужны.
— Не о цене речь, — слабо отбивался кузнец, сдавая позиции. — Как же я без них? От ты, жулик какой настырный. Зачем они тебе вообще?
— Не твоя забота. А не можешь без них, ещё одни себе сделаешь. Ну, говори, по рукам?
— Шо с тобой делать? — растерянно проговорил Осип, почёсывая клещами в затылке. — По рукам.
Матвей поспешно ударил ладонью в подставленную кузнецову руку, полез в карман штанов, торопливо отсчитал, шевеля губами, бумажки, расплатился и потребовал:
— Ну! Давай свои зубы.
Осип вздохнул, протянул ему гидравлические клещи, бормоча: «И всё-таки не понимаю я, зачем они тебе».
— Пригодятся, — осклабился Джокер и подмигнул Волкову. Видно было, что доволен совершённой сделкой, впрочем, и кузнец тоже обиженным не казался, щурился, ассистенту же своему так сказал, словно бы оправдываясь:
— А и правда, Ваня, мы новые сделаем, зато денег теперь хватит нам, уголька купить аж до осени. И купальскую дань завтра платить нужно.
Подручный кузнеца, подающий надежды изобретатель Иван, Петров сын, откровенно соскучился. Ни продажа клещей, ни перспектива приобретения топлива для электростанции энтузиазма у него не вызвали, возможно, плотный обед временно лишил его излишней чувствительности, а может быть, мальчик думал над новым изобретением.
— Ну шо, Ваня, — обратился к нему кузнец. — Пойдём ещё раз глянем машину? Не нравится мне сцепление.
— Э! — возразил сатир. — Ты не очень-то увлекайся! Завтра утречком раненько чтобы готово было!
— Та шо там утречком, к вечеру развалюху твою во двор выгоню, мне подъёмник нужен.
— Вот и ладненько, — обрадовался Матвей. — Идём-ка, Саша, в Манихеевку. Там нас уже дожидаются.
Сатир пребывал в прекрасном расположении духа то ли вследствие удачно проведенной торговой операции, то ли в предвкушении какого-то события, готовящегося в селе, а может быть и по какой-то иной причине, не известной Волкову. Как бы то ни было, собеседник Матвею не требовался, надобен был слушатель. Он вещал, размахивая одной рукой (во второй по-прежнему сжимал чемодан с ценностями):
— Доят этих селян, что твоих коз, кто ни попадя. Завтра вон за купальской данью приедет мытарь, а они отдадут, ещё и с песнями. Князь с них три шкуры дерёт, кузнец дерёт, я тоже, грешным делом (Матвей фыркнул), то есть, я хотел сказать делом праведным тоже пенок с молочка этого на карман нет-нет да и стряхну. Увидишь сейчас, как это делается. Молчи и в сторонке стой. Ох, как подумаю, как они сейчас вскинутся, когда одёжку твою увидят еретическую!
— Может, не ходить мне туда? — усомнился Саша, останавливаясь у плетёного кривого забора, за которым уже виднелись розовые в предзакатном сиянии стены низких домов под забавными крышами, похожими на густые прямоволосые остриженные понизу шевелюры.
— Да брось ты кочевряжиться! Я всё устрою, молчи, ни во что не вмешивайся и фокусов своих не устраивай. Поужинаем у них, выспимся, а утром с рассветом тронемся, чтоб не застал в Манихеевке нас с тобою сборщик подати. Я-то ладно, у меня, если что, отпущение, а тебе бы ему на глаза не показываться.
Они двинулись дальше вдоль плетня с устроенными кое-где перелазами, мимо срубчика с крышей и воротом, в коем нельзя было не узнать колодец, известный капитану Волкову по книжным описаниям. Из дворов важно побрёхивали собаки, чёрной тенью кот перебежал дорогу и юркнул в подворотную щель. Матвей кланялся походя кумушкам, что собрались посплетничать у дворов своих на лавочках, и они отвечали ему, а Саша вертел головой и всё никак не мог опомниться после нечаянного открытия: внимательные глазки женщин были, как и у Ивана Петровича, раскосыми.
«Они что же, японцы? Или китайцы? Слышал я от кого-то уже, кажется от Матвея, что все, кроме белоглазых, пришлые, но не ожидал даже… Хотя, какая разница? Говорят по-русски, обычаи местные усвоили — вон те две, которые скандалят, ни дать ни взять солохи какие-нибудь».
Матвей привёл к большому строению, презрительно смотревшему на соседние белёные хатки с высоты двух своих этажей. Нижний этаж дома сложен был из красного кирпича, верхний — бревенчатый, с балконом под скатами крыши. Богатый, надо полагать, дом и не где-нибудь на околице построен, а в самом центре села, на краю заросшей травою площади. Всё это было подмечено Волковым бессознательно и особого внимания не заслуживало, заинтересовало его другое: задолго до того как повернули на площадь, стало чудиться прерываемое петушиными вскриками болботание, после он понял — не шум птичьего двора это, а гомон многолюдного собрания.