Страница 30 из 32
Конечно, на концепции Дамаскина и Тертуллиана Европа далеко не уехала бы, но приток восточных (и отражённых через восток античных) научных знаний ситуацию постепенно изменял. А поскольку Киевская Русь и её новая ипостась – Владимиро-Суздальская Русь, были прочно связаны не только со статичной Византией, но и с начинавшей динамично развиваться Западной Европой, да и с непосредственно арабским Востоком, то подлинно научные знания на Русь в XIII веке пришли бы – если бы на Русь не пришёл Батый.
Причины упадка Киевской Руси отыскивают, впрочем, и в другом… И особенно особняком здесь стоит взгляд академика Покровского. Он чётко разделяет народную массу на «смердов», полностью зависимых от князя, и горожан, обладающих инструментом веча, а далее заявляет, что князь – «наёмный сторож в городе», был «хозяином-вотчинником в деревне», и что «вопрос, какое из двух прав, городское или деревенское возьмёт верх в дальнейшем развитии, был роковым для всей судьбы древнерусских “республик”…».
Итак, опять историческая дилемма, решённая, по мнению Покровского, «в пользу деревни»?
Пожалуй, нет… С системной точки зрения дилеммы не было, поскольку объективно имелись условия для параллельного развития обеих компонент общественно-экономической жизни Киевской ли, Суздальской ли Руси, или обеих вместе…
Михаил Николаевич Покровский (1868–1932) был признанным марксистом, ещё до революции он редактировал ряд работ Ленина. Однако Покровского порой уводило и в сторону меньшевизма, а после революции – в сторону выпячивания одних исторических факторов при игнорировании других. В статье о нём во 2-м – «сталинском», издании БСЭ было справедливо сказано, что он, «подвергнув резкой критике дворянско-буржуазную историографию, допускал вульгаризацию марксизма в духе экономического материализма, …не понял диалектики развития производительных сил и производственных отношений, активной роли надстройки в общественном развитии, творческой роли масс и роли личности в истории…».
Эту общую оценку Покровского хорошо иллюстрирует его взгляд на развитие Киевской Руси, истоки возникновения которой он усматривает в «разбойничьей торговле», на которой якобы «зиждилось благополучие русского города VIII–X веков…».
«Хищническая эксплуатация страны, жившей в общем и целом натуральным хозяйством, – писал Покровский, – могла продолжаться только до тех пор, пока эксплуататор мог находить свежие, нетронутые области захвата. Усобицы князей вовсе не были случайным последствием их драчливости: на “полоне” (добыче. – С.К.) держалась вся торговля… Как древний спартанский царь искал в своё время неразделённых земель, так русские князья XII века искали земель, ещё не ограбленных, но искали тщетно. Мономах слал своих детей и воевод и на Дунай, к Доростолу, и на волжских болгар, и на ляхов, с “погаными”, и на Чудь, откуда они “возвратишася со многим полоном”. Но организационные средства древнерусского князя были слишком слабы… Судьба Киевской Руси представляет известную аналогию с судьбою императорского Рима. И там, и там жили на готовом, а когда готовое было съедено, пришлось довольствоваться очень элементарными формами экономической, а с нею и всякой иной культуры…».
Во всём выше сказанном рациональное и исторически состоятельное зерно содержится в одном – в напоминании о роли экономического, материального фактора в жизни государства и общества. И постепенное умаление значения киевского великокняжеского стола было связано, в том числе, и с сокращением торговли Севера и Юга по Днепру через Киев. Как образно выразился академик Покровский, теперь этот водный путь оказывался «коммерческим тупиком». – более удобным оказывался уже не русский, а европейский путь «из варяг в греки» по Рейну и далее.
Однако Русь как страна городов возникла ещё до Рюрика, и большинство этих городов находилось не на торговом пути, и жило не грабежом. И города возникали и развивались не в вакууме, а в окружении сёл и деревень. Земля давала плоды труда сельского труженика, город аккумулировал ремёсла, и при случае был местом убежища и для крестьян. Так что Русь – не княжеская её ипостась, а народная, жила не на «готовом». Русь готовила необходимое ей сама.
Княжеско-«варяжский» элемент в русской жизни внёс в неё и элемент «грабительства», поскольку этот элемент был для тогдашнего скандинавского, да и вообще средневекового, менталитета достаточно обычным. Однако общий строй русской жизни, как и любой другой общественной жизни, не прервавшейся при самых жестоких потрясениях, основывался на производительном труде как города, так и села.
Соответственно, русская жизнь развивалась как созидательная и трудовая, причём от того, кто её организовывал, зависело очень многое. Несколько позднее мы коснёмся судьбы Червонной – Юго-Западной, Руси во главе с Ярославом Осмомыслом и Романом Галицким. Галицкая и Галицко-Волынская земли под рукой этих двух компетентных властителей успешно обходилась и без «полона» как основы благоденствия. При этом политическое значение киевского великого стола признавалось как галичанами, так и суздальцами. Сидя в Галиче и Владимире, они стремились контролировать и киевский стол.
Материальное же развитие производительных сил шло на Руси по всем географическим направлениям, при смещении центра от Киева к Владимиру.
Помня же о Покровском, следует понимать, что политическая деятельность и интересы князей были лишь одним из факторов, обуславливавших общую цивилизационную ситуацию на Руси. Важнейшим был экономический фактор – здесь Покровский-марксист прав, а также связанный с экономическим социальный фактор.
Социальная структура простонародной массы Киевской Руси долго представляла собой предмет дискуссий, но она была достаточно разнообразной, как и в Европе.
На вершине восседали владетельные князья, имевшие в своём распоряжении княжеские дружины…
Были мелкие князья-«подручники», как их впервые назвал Боголюбский, и дворяне…
Был слой боярства, выделявшийся из дружины, и слой влиятельных горожан, богатых купцов…
Была рядовая масса горожан-ремесленников, объединяемых древним, до-рюриковым институтом веча…
И была крестьянская масса, всё более подчиняемая князьям, на которой всё, в конечном счёте, и держалось, поскольку она производила основную массу продовольствия.
Не забудем, однако, и бортников – мёд на Руси всегда был в чести, а также – охотников, рыбаков, торговцев, монахов, чиновников-тиунов, да и средневековых люмпенов
В целом картина получается достаточно пёстрая и живая, со многими вертикальными и горизонтальными социальными связями.
Среди трудящейся неимущей массы были «закупы», «рядовичи» и «вдачи» – разного рода наёмные работники; имелась дворовая и княжеская челядь – слуги; имелись рабы-«холопы», обязанности которых были разнообразными, вплоть до земледельческих», а также особая социальная группа «изгоев» – людей, выпавших из прежних социальных рамок…
И была основная податная группа – смерды, крестьяне…
Их правовое положение разные историки определяют по-разному, но, пожалуй, наиболее верно подошёл к проблеме академик Б.Д. Греков, считавший, что «нужно обращаться к терминам не юридическим, а экономическим, стараться найти место смерда в определённой исторической системе производства»…
Очень верно! Общественно-экономическая роль того или иного социального слоя должна интересовать нас в первую голову – эта роль определяет смысл и значение этого слоя. Греков писал, что с этой точки зрения смерд, крестьянин, «есть непосредственный производитель, владеющий своими собственными средствами производства, вещественными условиями труда, необходимыми для реализации его труда и для производства средств его существования, самостоятельно ведущий своё земледелие, как и связанную с ним деревенско-домашнюю промышленность».
В правовом и политическом отношении это была неполноценная часть общества – права рядового смерда и рядового свободного горожанина серьёзно различались, но…