Пугачев

Пугачев, быстро проходя по разоренным селениям и заводам Башкирии, направлялся к Осе, чтобы потом, используя отсутствие в этих местах крупных карательных сил, идти к Казани. Правда, башкиры хотели, чтобы он взял Кунгур. Пугачев и сам сначала склонялся к этому, но потом передумал:

«Хотя я и имел намерение идти в Кунгур, но, получив известие, что в подкрепление ко мне пришло в Казань 20 тысяч войска, я должен идти к ним».

Эти слова являлись не более чем отговоркой, агитационным приемом. Он и другие предводители не раз к ним прибегали, как, впрочем, и представители администрации, чтобы добиться цели, преследуемой в данный момент. В этом плане характерен также эпизод с ржевским купцом Астафием Трифоновичем Долгополовым. Произошел он в один из дней похода к Осе. Этот 49-летний человек, выглядевший лет на 60, в свое время поставлял фураж для лошадей великого князя Петра Федоровича в Ораниенбауме. Не очень удачливый в делах, купец разорился. Прослышав о событиях под Оренбургом, он решил поправить свои дела. Выправил себе паспорт, занял у купцов под векселя более двух тысяч рублей и поехал. Жене сказал, что едет недалеко, собирается-де купить хлеб и пеньку[23]. Собратья же купцы услышали от него, что он собирается на Яик, чтобы закупить партию лисьего меха. Он точно знал о местонахождении Пугачева, да и «государь» услышал об его приближении за несколько дней до прихода к Осе. Сообщил ему об этом сын Кинзи Арсланова:

— Везут наши башкирцы по почте из Петербурга какого-то к Вашему величеству человека, который сказывается, что к вам послан от Павла Петровича.

Вскоре явился Долгополов. Одет был в коричневый купеческий зипун[24], на голове — черпая бархатная шапка «саратовским манером», с черным мерлушечьим[25] околышем. Пугачев сидел на ковре в шелковом халате. Купец низко поклонился, встал на колени.

— Кто ты и откуда приехал?

— Я города Ржева-Володимерова купец, служил при Вашем величестве и ставил овес в Рамбове (Ораниенбауме. — В. Б.), когда Вы были еще великим князем, но денег за 500 четвертей до сих пор не получил.

Астафий, как видно, решил сразу объявить, зачем он приехал: в обмен на «признание» Пугачева «государем» хотел получить награду, ссылаясь для видимости на то, что с ним в свое время не расплатились служители Петра Федоровича. Пугачев, конечно, понял, что происходит, и продолжал игру, начатую Долгополовым:

— Знаю, знаю. Помню, что я тебе должен.

— Я теперь в несчастии — меня дорогою ограбили.

— Молись богу. Когда я буду счастлив, то все заплачу.

Купец вынул из кисы[26] подарки — черную шляпу, обшитую золотым позументом, желтые сапоги из сафьяна[27], перчатки, тоже шитые золотом. Преподнес их «государю»:

— Павел Петрович приказал кланяться Вашему величеству.

— Благодарствую.

Обрадованный такой неожиданной поддержкой, Пугачев открыл полы своей палатки. Около нее стояли сподвижники, «множество людей собралось в ставке, любопытствуя о причине приезда» гостя. «Император» пригласил войти Овчинникова, Перфильева, Творогова и других старшин. Они вошли, сели. Пугачев продолжил разговор при них:

— Ты зачем ко мне прислан?

— Меня, Ваше величество, прислал Павел Петрович посмотреть, подлинно ли Вы родитель его, и приказал возвратиться к себе с отповедью.

— Узнал ли ты меня?

— Как не узнать! Вы жаловали меня вот этим зипуном и шапкою! Вы, господа казаки, — Долгополов повернулся к Овчинникову и прочим, — не сомневайтесь! Он — подлинно государь Петр Федорович. Я точно его знаю.

Беседу Пугачев воспринимал с видимым удовольствием. Приказал подать вино. Пошли тосты:

— За великого государя!

— За государыню Устинью Петровну!

— За цесаревича Павла Петровича!

Пугачев, допивая последнюю чарку, спросил:

— Благополучен ли он?

— Слава богу, благополучен. Его высочество молодец и уже обручен.

— С кем?

— С Натальей Алексеевной. У меня и от нее есть Вашему величеству подарок — два камня. Я после принесу вам. Они у меня спрятаны в возу далеко.

— Вот, детушки, — Емельян обвел всех глазами, — этот человек прислан от Павла Петровича посмотреть: подлинно ли я отец его; и велено ему, несмотря, возвратиться назад.

Разговор с Долгополовым стал известен всем, и многие повстанцы верили, что купец действительно посланец цесаревича Павла. Яицкие казаки, бывшие с Пугачевым, снова уговаривают его идти к Москве:

— Там больше знакомых Вашему величеству, так скорее помогут на престол взойти.

— Теперь еще не время. А когда можно будет, то, конечно, пойдем.

Разумеется, и на этом этапе движения многие из окружения Пугачева прекрасно знали, что он не император. То же можно сказать и о многих повстанцах, боровшихся в разных местах. Башмаков, хорошо, очевидно, знавший обстановку в Пермском крае, писал Яковлеву: «…Из всех обстоятельств видится, что оные воры башкирцы точно знают, что Пугачев простой мужик и назвался ложно, и воюют они не для ево, а единственно по природной их к воровству и убивству злосклонности и для набогащения своего грабежа». Не понимая или не желая понимать истинные причины борьбы башкир на стороне Пугачева, асессор все же верно подметил их безразличие к тому — государь ли Пугачев или нет. Важно для всех них другое — цели борьбы, ее результаты в случае победы, на которую они надеялись. Даже и в случае отсутствия таких надежд они, и башкиры, и все другие угнетенные, вставая под стяги Пугачева, давали выход своей классовой ненависти, копившейся в народе столетиями, мстили своим обидчикам, эксплуататорам.

Войско Пугачева 13 июня вошло на Иргинский завод. Пугачев «того же часу приказал имеющуюся в действии домну остановить, которая и выдута». На следующий день повстанцы выпустили воду из пруда, сожгли лесопильную мельницу и ушли. Через день на Уинском заводе к ним присоединились 300 тулвинских башкир. Пугачев через Шермяитский завод направился на Тулву к Осе. При подходе к ней его войско насчитывало 9 тысяч человек. Сюда же шли отряды Салавата Юлаева, по пути овладевшего Бирском, Кузнецова и др.

Подошел Пугачев к Осе 18 июня. Яковлев и секунд-майор Скрипицын вывели свои силы из города и построили «фронтом перед Осой». Они открыли «жестокий огонь» по наступавшим пугачевцам. Но к ним начали перебегать крестьяне и мастеровые из яковлевского отряда. Пугачевцы им кричали:

— Бросайте ружья и падите вниз на землю!

Те так и делали — «ружья, луки и копья бросили и пали на землю всего человек до семидесяти. А как фронт отошел к городу, например, за сажен з двадцать, тогда их, лежащих…, взяли (пугачевцы. — В. Б.) к себе и орудие все обрали и повели в свои лагери». Защитники города отступили. Пугачевцы тоже отошли.

После полудня, в четвертом часу, Пугачев возобновил атаку. «С великою своею суровостию» повстанцы «стремились о разбитии того деташемента». Но значительные потери, пожары в предместьях заставили их снова отступить.

На следующий день, 19 июня, под стенами крепости, как и утром предыдущего дня, велись переговоры. Повстанцы уговаривали защитников покориться «императору Петру III», перейти в его подданство. Но власти отказались. Сам Пугачев ездил на Каму смотреть места для переправы.

Ночью 20 июня Пугачев начал третью атаку около Осы, где опять построились ее защитники. Лавиной повстанцы налетали на них. Пугачев, ободряя своих, ездил в рядах атакующих. Бой был «прежестоким»: «…как скоро кто будет пострелен, 10 человек на ево место ту минуту поставлено будет». Рядом с русскими сражались башкиры; большая их часть билась «в латах холщевых, в 30 или 22 рядов сшито холста, пересыпав пеплом». Повстанцы подступили к крепостным стенам, но здесь их встретил сильный огонь из пушки. На близком расстоянии артиллерист, стреляя в плотные массы пугачевцев, наносил им большие потери. Они снова отхлынули назад.

23

Пенька — конопляное волокно.

24

Зипун — кафтан без стоячего воротника, иначе азям, сермяга, чапай, шабур.

25

Мерлушка — шкурка ягненка.

26

Киса — кожаный мешок с затяжкой.

27

Сафьян — выделанная козлиная кожа.