Пугачев

И Пугачев и первые казаки, калмыки, татары, пошедшие за «императором», хорошо знали, что они хотели. Емельян Иванович не раз в беседах с казаками, держа речи перед ними, формулировал просто и ясно их требования, желания — жить свободно, без притеснений на своем Яике, владеть землями, получать жалованье, всякие припасы, «хлебный правиянт». Именно эти мысли и легли в основу первого манифеста, написанного Иваном Почиталиным 15 сентября и зачитанного через два дня перед первым военным отрядом Пугачева на хуторе Толкачева.

Сам Пугачев на допросе в Москве (4 ноября 1774 года) говорил, что первый манифест писал Почиталин, а он сам «не одного слова не знал, как бы написать надобно»; более того, Почиталин «писал, что хотел». На самом дело это совсем не так. Почиталин писал то, что Пугачев и казаки не раз обсуждали между собой, да, собственно говоря, все эти мысли, слова, как говорится, носились в воздухе — подобное было по Яицкому городку и всем форпостам, крепостям у всех на устах. Слова первого манифеста точно, почти дословно совпадают с речами Пугачева; сказанными до его составления. И он сам на более раннем допросе в Яицком городке (16 сентября 1774 года) признавался: «Указ, который велел я написать Почиталину, в той силе, что государь Петр Третий император принял царство и жалует реками, морями, лесами, крестом и бородою», был написан потому, что «сие для яицких казаков было надобно». Как видим, Пугачев не просто сидел в сторонке в степи, когда молодой его секретарь писал «указ», «писал, что хотел», — нет! Первый манифест повторял те обещания, которые он давал ранее казакам. Он точно соблюдал договор с ними! К тому же он дерзко и уверенно играл роль «императора», и это, очевидно, нравилось казакам. Да многие из них тоже ведь играли свои роли, зная правду об Емельяне.

Смелость, энергия, даже дерзость, проявленные Пугачевым в эти дни, как видно, подкупали окружавших его людей, вселяли веру в успех начинавшегося восстания. Впереди — сражения за правое дело, на которое предстояло поднять многих людей. Гонцы по форпостам это и делали. Тогда же, не позднее 17 сентября, возникла мысль обратиться за помощью к Нуралы-хану. Высказал ее Пугачеву Идыр Баймеков:

— Не изволишь ли, государь, написать, што Вы здесь находитесь и штобы он прислал к Вам на помощь войска? А я думаю, что он пришлет человек сто.

— Хорошо послать, да кто же письма-то напишет?

Балтай взялся это сделать, и письмо отослали к хану. Более того, какой-то «яицкий атаман» с двадцатью казаками приезжал к Нуралы. По словам ханского посланца Урмана, среди приехавших к Нуралы «один был неведомо какой человек, похож на бурлака, в черном худом кафтане, в шляпе, в лаптях, лицом смугловатый, борода темно-русая, возраста среднего». Атаман имел с ханом тайное свидание, после него к Пугачеву ездил от Нуралы мулла Забир. Сам Иуралы был уверен, «что бывший при вышеупомянутом атамане бурлак в худой одежде, конечно, был он, самозванец».

Мулла (он же писарь) Забир догнал Пугачева на дороге в Чаганский форпост. Его отряд, выросший уже до 200 человек, направлялся туда 18 сентября после ночевки на реке Кушуме. Забир поднес ему подарки Нуралы-хана:

— Киргиз-кайсацкий хан, — переводил его слова Идыр, — приказал вам кланяться и прислал вам подарки.

— Что ты за человек и зачем прислан?

— Я мулла и прислан поклониться и Вас посмотреть, потому что я бываю в Москве и Петербурге и государя видел.

— Узнаешь ли меня?

— Как не узнать! Я узнал, что ты государь. Нуралы-хан приказал Ваше величество просить, чтобы Вы написали к нему письмо.

Ответ написал Балтай, приемный сын Идыра, «в такой же силе, как и первое к нему (хану. — В. Б.) было послано»:

«Я, ваш всемилостивейший государь, купно и всех моих подданных и прочая и прочая Петр Федорович.

Сие мое именное повеление киргиз-кайсацкому Нурали-хану для отнятия о состоянии моем сомнения. Сегодня пришлите ко мне одного Вашего сына солтаыа со ста человеками в доказательство верности Вашей с посланными с сим от нашего величества к Вашему степенству ближними нашими Уразом Лмановым с товарищи. Император Петр Федорович».

Однако и письмо, и посещение Забира «сомнения» Нуралы-хана не развеяли, и он от помощи Пугачеву уклонился. Аманова, поехавшего к хану с письмом, задержали казаки из отряда старшины Ивана Акутина, который шел на помощь сержанту Долгополову. От Уразгильды старшина узнал о местонахождении и численности пугачевского отряда:

— Где стоит самозванец? Сколько при нем людей и кто они?

— Государь, — ответил Уразгильды, не принявший старшинского «самозванец», — находится между Кош-Яицкого и Чаганского форпостов, и при нем яицких казаков человек триста. Они хотят идти прямо в городок.

Акутин, получив эти сведения, тоже преувеличенные раза в полтора, поспешно отступил в городок. Комендант Симонов, имевший более тысячи солдат и казаков, не осмелился выйти из городка навстречу Пугачеву — он хорошо понимал, что яицкие жители на стороне самозваного «государя».

К Пугачеву по пути к городку присоединялись казаки с форпостов и зимовий. Он «всем пристававшим к нему приказывал, чтобы никто не отставал, и стращал смертью, если кто отстанет или уйдет». Предводитель, как видно, вел себя очень строго и требовательно, да и сан «государя» к тому подвигал.

На дороге к ним попал в плен сержант Дмитрий Кальминский, посланный Симоновым по форпостам сообщить о Пугачеве. Схватившие подвели его к Пугачеву.

— Ты откуда?

— Из Яицкого городка. Послан от коменданта до Астрахани курьером.

— Есть у тебя бумаги?

— Бумаг нет, еду я по форпостам сказать караульным, чтобы стояли осторожно, потому что орда (казахская или киргиз-кайсацкая. — В. Б.) пришла к Яику.

— Если за этим послан, то поезжай.

Кальминский отправился в путь, но отъехал недалеко, как вмешался один подводчик:

— Этот сержант государя-то обманул: он везет указы во все места, чтобы государя ловить. В указах называют его не государем, а донским казаком Пугачевым.

Казак Яким Давилин задержал Кальминского, и тот снова оказался перед Пугачевым. Отобранные у него пакеты распечатал и прочитал Иван Почиталин. В них начальникам форпостов давался приказ ловить донского казака, присвоившего имя императора.

— Зачем Пугачева ловить? — Емельян спокойно приказал разорвать и бросить бумаги. — Пугачев сам идет в городок. И если я Пугачев, как они меня называют, так пусть возьмут и свяжут. А если я государь, так с честью примут в город.

Затем повернулся к сержанту:

— Для чего ты обманул меня и не сказал правды? Приготовьте-ка виселицу!

— Виноват пред Вашим величеством! — Дмитрий упал в ноги. — Я вину свою заслужу вам!

— Добро, господа казацкое войско, — вроде бы согласился вначале Пугачев, но решил по-своему. — Я его прощаю. Пусть вам и мне служить станет. И отдам его под команду Ивана Почиталина.

Так Пугачев принял к себе на службу первого дворянина, который, как он узнал, «писать умеет» — потому и определил его в помощники, писари к своему секретарю.

Подошли к Сластиным хуторам братьев Мясниковых. Здесь захватили другого пленного — казака Алексея Скворкина, старшинской партии соглядатая, зятя бывшего войскового атамана Тамбовцева. О чем тут же доложили Емельяну:

— Этот казак послан из городка шпионом — разведать о Вашем величестве.

— Зачем ты здесь по хуторам, — спросил его Пугачев, — позади моего войска ездишь? Откуда ты послан?

— Я послан от старшины Мартемьяна Бородина из городка проведать о вас: где идете, сколько у вас силы, чего ради стороною мимо вашей команды и пробирался с тем известием, что вы идете в городок.

— Ты человек молодой, тебе бы надо служить, а ты поехал против меня шпионничать!

Вмешались в разговор казаки Давилин и Дубов:

— Надежа-государь! Прикажи его, злодея, повесить! Отец его делал нам великие обиды, да и он даром что молод, по так же, как и отец, нас смертельно обижал.

— Подлинно он, батюшка, плут! — поддержали другие казаки. — Прикажи его повесить! Таковский!