Пугачев

Обо всем этом узнал беглец, скрывавшийся под обличьем то раскольника, то богатого купца, оказавшись у Ереминой Курицы.

— Что ты за человек и как тебя зовут? — спросил у него Пугачев, входя в избу.

— Степан Оболяев, пахотный солдат. А твоя милость какой человек, откуда и куда едешь?

— Я купец, приехал из-за границы, зовут меня Емельяном Ивановым Пугачевым. А еду я на Яик для покупки рыбы.

Снова, как и в других случаях, Пугачев спрашивает о том, что интересует его более всего:

— Каково живут яицкие казаки?

— Худо, очень худо им жить. Старшины их обижают, и они, убив атамана (Тамбовцева во время восстания в январе. — В. Б.), бегают кто где. Их ловят, сажают в тюрьму. Они было шарахнулись идти все в Астрабад, да не пустил их генерал (то есть Фрейман. — В. Б.).

Выясняется, таким образом, что казаки, бежавшие в начале июня из Яицкого городка, имели мысль ее только о походе в центр или бегстве на Кубань, но и говорили о Персии (Астрабад) как о возможном новом месте поселения. За эту мысль поначалу и ухватился постоялец бывалого уметчика:

— А не поедут ли они со мной на Кубань? Я бы их туда провел, где живут некрасовцы.

— Как не поехать, поедут.

— Да нет ли здесь кого из казаков? Я бы с ними поговорил.

— Как не быть! Есть тут два брата, и живут близехонько.

Вскоре состоялось знакомство с Закладновыми — Григорием Михайловичем и его братом Ефремом. Жили они недалеко от Оболяева, в землянке, и охотились на лисиц в степи, близ Сызранской дороги. Привел их в умет сам хозяин. Разговор начался в избе, но скоро все четверо — Пугачев, Оболяев и оба Закладновы — перешли в сарай. Так было безопаснее: на умете были и другие люди — несколько человек беглых, которых приютил хозяин.

— Кто меня спрашивает? — с этими словами Григорий вошел в избу.

— Вот тот человек, — уметчик показал на Пугачева, — который тебя спрашивает.

— Ты что за человек и откуда? — Григорий пытливо и строго смотрел на Емельяна.

— Купец я, из-за границы приехал. — Немного погодя приезжий со значением продолжал: — Скажите, пожалуйста, господа казаки, но только не утаивая: какие у вас происходят обиды и разорения от старшин и как вам живется на Яике?

Григорий, как незадолго до этого Еремина Курица, посетовал на казацкое горькое житье, рассказал об арестах и сыске; казаки-де собрались было в Астрабад. Гость снова заговорил о Кубани и некрасовцах. Все с ним согласились.

— Ну хорошо, — решил Пугачев, — вот я поеду в городок и посмотрю ваши обряды. Может быть, я там с кем-нибудь из войсковой стороны и поговорю. Только смотрите же вы-то, братцы, никому из казаков старшинской стороны об этом не сказывайте!

На том и разошлись. Закладновы пошли в свою землянку, уметчик и его постоялец — в избу. На следующее утро Пугачев с Филипповым, попутчиком из Мечетной слободы, поехали в Яицкий городок, что находился верстах в шестидесяти от умета. Несомненно, донской казак уже узнал, поинтересовался у вчерашних собеседников: у кого лучше остановиться в городке?

— Знаешь ли ты, — по дороге спросил он у Филиппова, — яицких казаков Дениса Пьянова и Толкачевых? Так я бы у них остановился.

— Слыхал я, что на Яике есть раскольник казак Денис Пьянов.

К этому Пьянову они и въехали во двор 22 ноября. Хозяин встретил их приветливо, радушно, усадил за стол. Когда гости встали из-за стола, Пьянов, оставшись наедине с Пугачевым, начал разговор о тех же яицких неустройствах. Однако всплыла и новая тема, весьма любопытная и острая для обоих.

— Здесь слышно, — хозяин покосился на дверь, — что проявился в Царицыне какой-то человек и назвал себя государем Петром Федоровичем. Да бог знает — теперь о нем слуху нет. Иные говорили, что он скрылся, а иные, что его засекли.

— Это правда, что в Царицыне проявился государь, — подхватил Пугачев, — и он есть подлинный царь Петр Федорович. Хотя его в Царицыне поймали, однако же он ушел, и вместо его замучили другого.

— Как можно этому статься? Ведь Петр Федорович умер!

— Неправда! — Гость говорил с увлечением. — Он так же спасся в Петербурге от смерти, как и в Царицыне!

Сомнения не оставляли Пьянова, и Емельян переменил тему:

— Каково живется казакам?

— Худо. Мы разорены от старшин, и все наши привилегии нарушены.

— Как не стыдно вам терпеть такое притеснение в привилегиях!

— Что делать?.. Видно, так тому и быть.

Далее речь пошла опять о бегстве казаков, на этот раз на реку Лабу, в турецкие пределы, то есть на ту же Кубань. Пугачев в ответ на вопросы хозяина («С чем же нам бежать? Мы люди бедные») обещал казакам деньги — но 12 рублей на каждого, говорил о своих мнимых богатствах (купец ведь!), о помощи от турецкого паши (чуть ли не пять миллионов рублей!). В ответ Пьянов удивлялся и не понимал:

— Где ты деньги-то возьмешь? И что ты подлинно за человек? Статочное ли все это дело? Ведь таких больших денег ни у кого не может быть, кроме государя…

Пугачев наконец решился, да и разговор к тому подошел:

— Я ведь не купец, — услышал от него оторопевший раскольник, — я государь Петр Федорович. Я-то и был в Царицыне, да бог меня и добрые люди сохранили, а вместо меня засекли караульного солдата.

— Как тебя бог сохранил и где ты так долго странствовал?

— Пришла гвардия и взяла меня под караул, да капитан Маслов отпустил. Я ходил в Польше, Цареграде, был в Египте, а оттуда пришел к вам на Яик.

— Хорошо, государь, я поговорю со стариками; и что они скажут, то и я вам скажу.

Показательно, что первый же человек из яицких жителей, которому «открылся» Пугачев, сразу же обнаружил склонность к тому, чтобы ему поверить. Такова была обстановка, атмосфера уныния и какого-то неясного ожидания, в которой жили казаки, да и не только они. Их смутные мечты, надежды подогревались слухами, действиями самозванцев, которых в те годы объявилось более двух десятков, выступлениями, очень частыми и сильными, в разных концах страны.

…Прошло несколько дней. Емельян заметно беспокоился: что же получится после разговора с Пьяновым? Он ходил по яицкому базару, чутко прислушивался к тому, что говорили люди. Но они обсуждали свои дела, все жаловались на лихую годину, гадали — что будет, когда из Петербурга пришлют сентенцию? Об «императоре» же — ни слова… Но услышанные речи казаков, их недовольство, ожидания еще больше, надо думать, утвердили решимость Емельяна действовать так, как он начал.

Однажды Пугачев на базаре встретился с Пьяновым. Тот сообщил вести, которые ободрили приунывшего было донца:

— О Вашем величестве, что Вы за нас, бедных, вступиться намерены и хотите провесть на Кубань, я сказывал казакам Черепанову, Коновалову и Антонову. Они рады с Вами идти, да только сказали, что это дело великое, так надо со всеми казаками об этом поговорить тогда, когда они соберутся вместе на багренье (ловлю рыбы).

Багренье должно было состояться на праздник рождества; по словам Пьянова, «хорошие люди» из казаков все обговорят; если «народ согласитца», то казаки-старики «примут» объявившего себя «государя». На том и решили. Пугачев остался доволен:

— Ну хорошо, но только ты до времени об этом никому не сказывай.

Пугачев пробыл в городке с неделю. Купив рыбу, он с тем же Филипповым возвращается в Мечетную слободу. По дороге заезжает к Оболяеву. Рассказал ему обо всем, что с ним случилось в городке; умолчал только о своем «императорстве»: речь-де шла о выходе на Кубань.

Отставший от Пугачева Филиппов по приезде в Мечетную донес на него смотрителю Фаддееву. Между тем Емельян поехал в Малыковку продавать рыбу, привезенную им из Яицкого городка. Пробыл он здесь три дня, а 19 декабря его арестовали. В конторе малыковского дворцового управителя Емельяна допросили. Оп признался, что бежал с Дона, а яицких казаков не подговаривал, только «пересказывал о побеге на Кубань Некрасова»; он сам приехал в Малыковку, чтобы явиться в Симбирскую провинциальную канцелярию и получить в ней определение на жительство на реке Иргиз.