Страница 8 из 15
– Да как обычно, господи, – ассистент обошла со спины и поместила внутрь слюноотсос. Слюноотсос хрюкнул и заскворчал.
– Ну у вас каждый раз что-нибудь новенькое, – Ангелина Витальевна зажужжала бормашиной. Боли не было, но вращательные движения странным образом отражались в мозгу. Как будто миниатюрное сверло с определенным ритмом проворачивалось непосредственно там. Вот миновало мозжечок, подобралось к височной доле, чудом не затронуло извилину Брока.
– В прошлый раз он чулки твои расплавил, – продолжала Ангелина Витальевна, – на спиртовке для фондю, а перед Новым годом? Перед Новым годом окурки в твоей кофейной чашке тушил.
– Да, – с гордостью согласилась ассистент, – он у меня такой. Абсолютно сумасшедший.
– Так что на этот раз? – Ангелина Витальевна отложила сверло и взяла плоский агрегат, напоминающий щипцы для завивки волос. Агрегат сиял разноцветной индикацией. К нему присоединялись неприятно тонкие иглы для манипуляций с каналами. На моей губе Ангелина Витальевна расположила железный крюк, от крюка вниз струился провод. Заземление?
– Губную помаду сварил, – счастливо вздохнула ассистент за плечом, – говорю, дурак совсем. Наломал все помады, сгреб в кастрюльку и сварил.
– Да ты что! – Ангелина Витальевна буквально опустила руки. – А смысл?
– Ревнует, – внушительно произнесла ассистент. – Голову потерял.
– Да не голову потерял, а просто идиот, – определила Ангелина Витальевна и вставила в канал длинную иглу. Она называла ее – профайл. Щипцы для завивки волос запищали. По тону писков Ангелина Витальевна корректировала свои действия. Крюк на нижней губе, профайлы в корне и слюноотсос. – Это надо же, помаду сварил, – продолжала возмущаться Ангелина Витальевна, – а в следующий раз он из тебя заливное приготовит.
– Нет, – неуверенно возразила ассистент.
– Или гуляш, – Ангелина Витальевна окинула взглядом добротные бедра ассистента, – или вон, каре ягненка.
– Перестаньте, – ассистент почти всхлипнула, – вы меня пугаете.
Зазвонил телефон.
– Приготовит и съест! – успела крикнуть Ангелина Витальевна, ловко меняя профайлы.
Ассистент нахмурилась и вышла разговаривать в коридор.
Когда у тебя долго, очень долго открыт рот, ты немного путаешься в итоге, открыт ли он еще или уже закрыт. В этом случае хорошо потрогать его пальцем.
– Сейчас контрольный снимочек, – предупредила Ангелина Витальевна, – не закрывайте рот, у вас там остался инструмент. Проходим в рентген-кабинет. Не закрываем рот.
В коридоре ассистент обещала трубке:
– Это было в последний раз!
Трубка, очевидно, соглашалась. Глаза ассистента лучились счастьем. Она переступала ногами на розовых каблуках. Сказала регистратору:
– Ой, ну я прямо не знаю. Девчонки, никогда не съезжайтесь с музыкантами. Ни в одном из них еще не остановилась до конца говорящая пуля Курта Кобейна.
Регистратор кивнула. Труба к щеке, датчик на десне, инструмент в канале, крюк на губе с проводом. Главный стоматолог у монитора похвалил Ангелину Витальевну:
– Отличная работа! И заднюю стенку сберегла ей, молодец. С передней-то сразу было ясно.
Лицо его просветлело. Обернувшись к публике, произнес выразительно:
– Что сделать, чтобы негр не болтался у вас на переднем дворе? Перевесить его на задний.
– Закройте рот, – предложила Ангелина Витальевна.
– Это же расизм, – сказала, наконец, я.
– Нет, – с жалостью посмотрела ассистент, – просто Главный любит хорошую шутку. Это у него фамильное. Его дед тюремным врачом работал, и отец нейрохирургом. Мама всю жизнь руководила народным хором и очень хорошо пела сама, правда, ей не разрешали дома. Нейрохирург ругался. И тюремный врач не приветствовал хорового пения. Но пошутить – очень даже. Корни.
У меня иногда, кроме припадков аутизма, случаются приступы цивилизованности. И если аутизм ничем особенным не грозит, разве что слабым голодом из-за невозможности пополнить запасы продовольствия, то во втором случае все много хуже. Потому что во время приступов цивилизованности я принимаюсь заниматься своим здоровьем. Немедленно.
В этот раз меня накрыло в понедельник утром. Опустивши ноги с кровати на пол, я поняла, что в течение тридцати, максимум сорока минут, должна сдать ПАП-тест (цитологическое исследование соскоба шейки матки), иначе жизнь моя не будет стоить ломаного гроша. Объяснений этому внезапному порыву нет, не было и не будет. В дальнейших действиях логика отсутствует тоже.
С нечищеными зубами схватила мобильник и позвонила любимому доктору. Сообщила о срочной необходимости в ПАП-тесте. Долго отвечала на взволнованные вопросы, что «ничего, ничего не случилось, но я же цивилизованная женщина?» Доктор велела приходить к шести вечера. Меня это устроило мало. Сорок минут – не больше! – оставалось времени вообще. Это было очевидно.
Чистила электрощеткой зубы и шустрила в Яндексе гинекологические клиники в центре города. Нашустрила. Выбрала ту, где меня обещали срочно принять в течение часа. Вызвала такси. Накрасила глаза.
Врачица мне сразу очень, очень понравилась. Она похлопала меня по раздвинутой ноге и ласково проворковала:
– Шейка-то какая кошмарная.
А впереди был телевизор. Плазменная обширная панель. На ней можно было и мне тоже рассматривать кошмарную шейку. Она была не ахти, может быть. Например, последовательно изорванная головами двух детей. А потом зашитая через край швом «вперед иголку». Но мне она дорога и такая. Другой не вырастет. Но врачица была несогласная.
– Вот так вот обрежем, – показала она широко рукой, – и отличненько будет! Без этого безобразия. Отвратительно выглядит.
И стала несильно шкрябать внутри. А я ей возьми и скажи, обиженная за шейку:
– Из цервикального канала вы взяли уже?
Она встрепенулась:
– Ну, – говорит, – если вы так уж настаиваете, возьму. Хотя, знаете…
Она не договорила. Но было понятно, как ей надоели капризные пациентки.
Вот. За все это удовольствие я отвалила более четырех тысяч рублей, однако самому интересному еще предстояло случиться на следующий день. Самое интересное началось с утра: бледное солнце, заваривается кофе, звонит врачица и светло замечает, что «диагноз подтвердился». Я даже не уточняю какой. Иду забирать результат, встревоженная.
Дают в руки малый белый листочек. Врачица торжествует. Говорит: «А я предупреждала, надо резать». Читаю на листочке, там немного, одно слово от докторской руки: гиперкератоз. И неразборчивая подпись. Спрашиваю:
– А это что?
– Это ваш результат.
– Результат чего?
– ПАП-теста, – отвечает она легко и листает какие-то бумаги на красивом письменном столе. Я ей мешаю, кажется.
Говорю сдержанно:
– Он странно выглядит.
Она пожимает плечами. Не соглашается. Ей вполне нравится, как выглядит этот результат.
Спрашиваю:
– Где результат исследования материала из эндоцервикса?
Она говорит, глядя строго мимо:
– Перед вами, женщина!
– Где результат исследования материала из эктоцервикса?
Она поджимает губы обиженно. Я знаю, что она сейчас скажет, и она говорит с достоинством:
– Вы не врач!
– А я и не претендую, – отвечаю, – но я много раз сдавала этот тест, и его результаты выглядят по-иному. Они выглядят вот так: «клетки многоклеточного и цилиндрического эпителия без атипии», «пласты чешуек плоского эпителия». Или там: «с участками метаплазированного эпителия». Все это отдельно для каждого образца. В протоколе исследования записывают то, что видят в микроскоп. Виды клеток. А это – вообще не протокол исследования.
Она горячится. Она встает и нервно ходит.
– Наша клиника работает на рынке медицинских услуг десять! Нет, двенадцать лет! Наши специалисты достигли несравненных высот в части диагностики и лечения! Ваш анализ – результат труда десятков людей! Специалистов высшего класса!
И вот она все это говорит, а я в очередной раз понимаю, что глупее меня нет вообще никого. Даже вот этот специалист высшего класса, подписавший малый белый листок, намного умнее. И я тихо встаю и незаметно ухожу. Кручинюсь и ем шоколад. Много. Скрываю ото всех свой очередной позор и потерю четырех тысяч.