Страница 18 из 27
Тут заглянула турчанка, почему-то в темных очках, и вызвала прорицателя. Оставшись один, я включил телевизор. Незнакомый мне благообразный господин произнес: обмен денег не может не повлиять положительно на обмен веществ гражданского населения. Я переключил на другую программу. Миловидная дикторша с ослепительной улыбкой сообщила, что в последнее время к мошенничеству в области международного туризма стали прибегать интеллигентные женщины. И тут внезапно вошел в кадр Померещенский, улыбнулся во весь рот, и изо рта выплыла полная луна, тут же отразившись в его темных очках, очки разрослись в ночное небо, а поэт, уже под Луной своим неповторимым голосом прогрохотал: наши космонавты доказали, что Луна сделана из жевательной резинки, вот почему молодежь любит лунные ночи! Покупайте наш лунорол, - именно его продажа позволит нам, россиянам, оплачивать казахам аренду космодрома в Байконуре! Затем Луна снова влетела в его рот, и на месте любимого поэта очутился всенародно избранный президент, чем-то похожий на Померещенского, и лукаво признался, что он не берет взяток. Я выключил телевизор и взял первый попавшийся лист бумаги, лежавший на полу, обнажился Южный Крест, а на листе было четким почерком написано: Вторая космическая мама, киносценарий. Дальше было пусто. Стало темнеть за окнами, я зажег свет, обратив внимание на люстру: она имела вид ажурного листа Мебиуса. Возле монитора компьютера лежала раскрытая газета, при свете я смог прочитать наугад несколько объявлений: магистр серой магии снимет сглаз, заговорит зубы, приворожит, отведет душу, кодирует курящих от отупения. Оплата сдельная в золотых цехинах. Снимем в районе Садового кольца высотное здание для нужд иностранных спецслужб, оплата в СКВ гарантируется. Гроссмейстер приглашает на сеанс одновременной игры группу натуральных блондинок старшего школьного возраста. Просьба родителей не предлагать. Продаем и покупаем в рабство. Без посредников! Вернулся Померещенский, возбужденный, размахивая руками, он поделился со мной новостями. Ему только что доложили о некоторых важных телефонных звонках. Телевидение не могло приехать, так как в это же время сбежал с острова Сахалин знаменитый каторжник по фамилии Комлев, нельзя было не воспользоваться случаем и не взять у него интервью, журналистов интересовало ставшее модным искусство палача, которым означенный каторжник хорошо владел. К тому же он обвинялся как людоед и как насильник, журналисты очень просили людоеда дать свои рецепты, людоед их огорчил, признавшись, что уже продал свои рецепты для одной фирмы, выпускающей специальную жевательную резинку. Он также гневно отверг клевету, будто он насиловал свою жертву, - никак нет, он ее только раздевал, потому что нельзя же съесть кого-то в одежде. Логично! А после интервью съемочная группа не могла выехать, так как Останкино оцепила группа ОМОНа с требованием выдачи преступника, который тем временем на военном самолете уже вылетел в Монако. Из Монако он будет регулярно высылать свои видеоклипы, так как он решил стать поп-певцом, очень жаль, что на родине он будет появляться только в виде видеоклипа. Телевидение приносит свои извинения. Японцы тоже принесли свои извинения, хотя они действительно обиделись, но не из-за островов, а из-за ставшей известной беседы Померещенского с электронной фирмой в Киото: они меня доконали со своими роботами, что их роботы гораздо лучше наших. Я им тогда и объяснил, проще простого. Чтобы сделать машину, выполняющую физический труд человека, надо, чтобы такая машина была физически сильнее человека, даже борца сумо. А если создавать машину для умственного труда, то, ясное дело, она должна быть умнее человека, даже человека с умом! И тут мой космополитизм не смог сдержать моего патриотизма. Я рассказал, как широк наш человек, даже наши классики его хотели бы сузить, и как гордо звучит наш человек, и пошел, и пошел... Короче, очень трудно нам сделать робота, чтобы он стал умнее нашего человека! А вам, сказал я японцам, все гораздо проще. Японцы тогда меня очень поблагодарили, подарили самурайский меч на прощанье - да вон он висит, над собранием сочинений Маркса -Энгельса. Оказывается - поэт развел руками только сейчас переводчики перевели, что я сказал, и это все только что опубликовали в своих центральных газетах. Обиделись! А я их и не хотел обижать, у них такие каменные сады, и вулкан Фудзияма, зачем они только при Цусиме наш флот потопили... Но главный фокус с мадагаскарским художником! Вот мистика, мы же как раз над гороскопами сидим. Художник вдруг выяснил, что я - рак! А по мадагаскарской астрологии ребенок, родившийся под знаком созвездия Рака, убивался - месяц асурутани, то есть июль, неблагоприятен для рождения. То-то художник меня спросил, есть ли у меня рисовое поле, я сказал, откуда у нас рисовые поля, хотя рис у меня в доме есть, для плова, если хочет, мы ему плов сготовим. Но он отказался. Оказывается, если июльский ребенок выживал, то ему следовало незамедлительно выделить рисовое поле, иначе смерть накличет. Нет у меня рисового поля! Художник так испугался, что сам и не объявился, за него посольство извинялось. Суеверие! Он еще моего рентгеновского снимка тогда испугался, вот этого, из Кремлевской больницы. А мы на чем остановились?
- На Скорпионе-Достоевском, подсказал я, и на его оКрокодилеп.
Поэт строго посмотрел на меня и сказал: никто не может так хорошо написать о крокодиле, как скорпион. Лев Троцкий - тоже скорпион. Как вы в вашем письме упомянули, он сейчас очень популярен кое-где в Южном полушарии. Кстати, Мадагаскар в южном полушарии? Я не уверен, что у них Рак приходится на июль. Но посмотрим, что у нас дальше на мониторе: Стрелец. Упитан, бестактен, любит поучать, годится в спикеры. Политики - с одной стороны - Сталин, с другой - Черчилль. Работать с такими людьми приятно. Ну, Сталин в Стрельцы входит лишь относительно. А вот Брежнев, тот входит абсолютно. Перейдем к вам, коллега. Козерог. Консерватор, враг всякого новаторства и реформаторства. Да, несвоевременный вы человек, не дай Бог, - были бы вы критиком! Но - терпелив, хотя и хитер, себе на уме. Да, вы - Козерог, батенька, кто бы еще меня вытерпел почти целый день! Рак засмеялся и дружески похлопал меня по плечу, а так как я ничего не ответил, снова, как однажды по телефону, вдруг перешел на ты: Давай-ка, брат, выпьем! Он принес виски - Белая лошадь, хотя я не вспомнил, кто из поэтов воспевал виски, и он не стал вспоминать, мы выпили, и он с хохотом продолжил:
- А кто из Козерогов политик? Геринг, этот символически до Сицилии дошел. Ныне скандально разоблаченный директор Федерального бюро расследований - Эдгар Гувер! В хорошую компанию попал, старик! А культурный революционер Мао Цзе дун!
Меня это как-то задело, да и выпивка после разгрузочного дня подействовала, и я поднял голос на крупную личность:
- Что касается политиков, так вы к ним ближе, не я. Что касается Федерального бюро расследований, то вы еще ждете прихода какого-то секретного агента, а я не ухожу только потому, что он никак не приходит! Уж вы-то, хотя и цензура вас не пускала, хотя и за границу, прежде чем выпустить, тоже, якобы, не пускали, так что с этими службами вы лучше меня знакомы...
- Ладно, старик, не обижайся, - он еще разлил по бокалам виски и вдруг сделал свирепое лицо, словно при изобличении незримого мерзавца: Молодой человек! Что вы знаете о нашем многострадальном поколении! Мы боролись с чудовищной гидрой, которая нежно (он пропел это слово - нежно) душила нас, то ослабляя, то сжимая потные щупальца, и мы искренне пытались строить Вавилонскую башню утопического социализма, и мы срывались наяву с этой (он сделал виток рукой) развитой башни, многие при этом разбивались насмерть! Мы думали, что мы еще понимали друг друга, тогда как Господь уже давно смешал наши языки, и если даже друзья были глухи друг к другу, то что говорить о казенном доме нашей самой передовой словесности? Свобода слова?
Он встал и продолжил свой монолог стоя:
- То, что вы сейчас сказали, было ли сказано до вас, или это только вы догадались так сказать? Если это было до вас сказано, то было ли это записано? И было ли это потом напечатано? А потом одобрено обществом, вернее общественностью? Или до вас этого никто не догадался сказать, то есть вы берете на себя смелость говорить то, что еще никем не одобрено? Вы уверены, что это одобрят? Что это будет достойно напечатания? Тиражирования? Что это начнут повторять, ссылаясь на вас? А как вы относитесь к ссылке? Вас не испортит слава при жизни? Вас не пугает забвение прежде смерти? Вы считаете, что можете молвить слово поперек, когда все молвят вдоль? Это ваше пожизненное заключение? Или вы оставляете за собой право из-менять свое мнение? Что принесет вам ваше из-менение, ваша из-мена? Как ваше слово отзовется? Будет ли на него заведено дело? Вы полагаете, что слова поэта суть его дела? Нет, это наши дела. Это наше дело. Оно не боится никакого мастера!