Страница 76 из 88
Укрывшись за углом, мы перевели дух. Снова стало тихо, и мы вошли в дом медицинского института, где и наткнулись на разведчиков.
И сейчас, когда мы осматриваемся по сторонам с высоты наблюдательного пункта Карпеева, нас больше всего поражает именно эта обманчивая тишина. Здесь не в первый раз закипают ожесточенные бои, и местные жители, привыкнув к превратностям боевой обстановки, продолжают заниматься своими будничными делами. Вон там, внизу, в овраге, узенькими тропинками идут женщины с ведрами. Пригибаясь, пробежали на огород девушки. Старик копает картошку и не спеша складывает ее в мешок. В нескольких домиках дымятся трубы.
Как-то не верится даже, что каждый метр земли здесь начинен военной техникой и что в любой момент может вспыхнуть жестокий бой. Но вот Карпеев, в прошлом художник книжного дела, показывает нам свои огневые и разведывательные схемы, и мы начинаем глядеть на этот мирный пейзаж совсем другими глазами.
На кальку аккуратно нанесены каждый заметный дом, каждый холм, каждое отдельное дерево. Рядом — условные знаки, хорошо понятные военным людям. Всматриваешься в них, и перед тобой отчетливо вырисовывается линия обороны гитлеровцев, разведанная нашими людьми. Сейчас эта линия проходит вон там, в 200 метрах за рекой, — наши части ее форсировали 24–25 августа, но далеко продвинуться не смогли. Гитлеровцы контратаковали, ворвались снова а Куряжанку, Гавриловну, Подсобное хозяйство, но были остановлены.
Прямо перед нами — поселок Минутка и деревня Гуки. На подступах к ним лежит наша пехота, готовая к штурму.
Артиллерийская подготовка начнется в полдень, и сейчас озабоченный Карпеев снова и снова уточняет свои схемы, готовя необходимые данные по целям для артиллеристов. Он здесь находится уже четыре дня и успел наизусть заучить каждую деталь расстилающегося перед нами ландшафта.
Вот он, этот ландшафт. Асфальтированное шоссе проходит мимо здания института, мимо маргаринового завода и окраинных домиков и резко сворачивает вправо, вдоль полотна железной дороги и тихой неширокой речушки, которая змеится на широком лугу. Слева — городские кварталы, поднимающиеся ступенями на самый гребень Холодной горы с кирпичной водокачкой на вершине. Невдалеке по окраинной улице — передний край. Справа немцы занимают несколько домиков на лугу, и прямо впереди — там, где шоссе делает крутой поворот, за рекой, — небольшая деревушка, утопающая в садах. Дальше начинается обширный скат высоты, где ровными рядами лежат снопы сжатого хлеба.
Когда сличаешь открывающийся перед тобой пейзаж с разведсхемой и находишь отмеченные на бумаге ориентиры, карта как бы оживает. Вот отдельный белый дом, чуть видный отсюда. За его стенами засечена немецкая минометная батарея. Два красных дома с кирпичной оградой — на рассвете здесь было замечено движение автомашин. Весьма возможно, что в одном из этих двух домов стоит орудие, бьющее по нашим позициям прямой наводкой. Курган на гребне высоты. Там наблюдательный пункт противника. За мачтой линии высокого напряжения ночью были отмечены вспышки дальнобойных батарей. И, наконец, последний ориентир, самый заметный, — высокая водокачка на горе в конце сельской улицы, круто спускающейся к реке. Там, у подножия этой кирпичной башни, — осиное гнездо пулеметчиков. Оттуда гитлеровцы обстреливают шоссе, здание института и подходы к реке.
Как мы уже сказали, упорная борьба на этих рубежах идет уже четвертые сутки. Выбитые из Харькова остатки немецких дивизий — смертники, как их здесь называют, — зацепились за очень выгодные позиции и с отчаянием людей, обреченных на гибель, пытаются любой ценой задержать продвижение советских войск.
Разведчики, которые сейчас спят в кабинете анатомии, принесли донесение о подробностях боя, завязавшегося минувшей ночью. 18 наших бойцов ворвались в немецкие окопы, перебили передовую группу противника, закрепились и сильным огнем встретили гитлеровцев, немедленно бросившихся в контратаку. На горсточку наших храбрецов шло одновременно с трех сторон до 200 немецких солдат. Около 100 из них остались лежать на широком лугу. С наблюдательного пункта сейчас видно поле, усеянное серозелеными трупами. Они буквально устилают землю.
В такой ожесточенной окопной борьбе и прошли целых три дня. Сутки считались удачными, если удавалось захватить выгодный дом, удобную траншею, разбить артиллерийскую батарею врага. Все это имело одну цель — подготовить плацдарм для сегодняшнего наступления. И сейчас, когда подходит к концу кропотливая работа саперов, пехоты, артиллеристов и близится час атаки, все явственней чувствуется напряженное ожидание. Это затишье перед бурей.
С наблюдательного пункта хорошо видна наша пехота, лежащая на лугу за железнодорожным полотном. В тени здания института, под балкончиком, артиллеристы наводят тяжелую пушку. За соседними кирпичными домами рабочего поселка притаились танки генерала Ротмистрова. Вся эта масса людей, техники, огня придвинута вплотную к переднему краю. Тяжелые орудия, например, стоят на прямой наводке в 800 метрах от противника, впереди командного пункта полка!
Медленно, томительно течет время, приближаясь к часу атаки. В соседнем пятиэтажном доме мы встречаем старых знакомых — офицеров полка подполковника Прошунина, входящего в состав 89-й гвардейской Белгородско-Харьковской дивизии. С ними мы, как помнит читатель, встречались уже много раз: и в боях под Белгородом, и на военных дорогах к Харькову, а утром 23 августа — на площади Феликса Дзержинского. Этот полк первым ворвался на улицы Белгорода и первым прошел по харьковским площадям. Вчера в Харькове гвардейцам вручили ордена за взятие Белгорода, а сегодня они наступают дальше.
Полк готовился к атаке. На командном пункте обычная картина последних лихорадочных минут перед боем: связисты, пригибаясь, торопливо уходят ходами сообщений в батальоны и роты; непрерывно звонит телефон — из батальонов и с артиллерийских подразделений, поддерживающих сегодня полк, докладывают: «Все готово». Подполковник внешне весел, разговорчив, но все время чувствуется, что он думает только об одном — о предстоящем бое, мысленно еще и еще раз проверяя, все ли предусмотрено в плане атаки на сильно укрепленные рубежи. Волнение командира понятно — ведь это первая атака широкого масштаба после незабываемого дня 23 августа, когда 89-я дивизия стала Белгородско-Харьковской. Обеспечить успех полка в сегодняшней атаке — дело личной офицерской чести гвардейцев…
Полдень. Раздается первый залп артиллерии. Вздрогнули каменные стены здания, тонкая пыль повисла в солнечных лучах, пробивающихся сквозь узкие трещины. Эхо выстрелов многократно отдалось в гулкой пустой каменной коробке. Не успело оно затихнуть, как снова сверкнуло пламя, и вот уже сотни орудий непрерывно грохочут слева и справа, поднимая вихри горячего воздуха. С балкончиков видны орудия, ведущие огонь от соседнего дома, еще дальше — за шоссе и в саду справа. Куда ни взглянешь, над кустами и хатами, за заборами деревень, превращенных противником в укрепленные узлы, поднимаются голубоватые дымки разрывов.
1 час 25 минут. Уже многие сотни снарядов обрушились на деревушки и высоты, занятые гитлеровцами. Вначале можно было еще различать отдельные взрывы, но сейчас Минутку и Гуки затянуло сплошным серым облаком дыма и пыли. Иногда над этой серой пеленой взлетают комья глины, какие-то обломки; вырастает высокое оранжево-бледное пламя, и земля вздрагивает от тяжелого взрыва. Наблюдатели отмечают; взлетел на воздух еще один склад боеприпасов.
В непроницаемой пелене чуть светится пламя горящих хат. Через полчаса наш артиллерийский огонь ослабевает. Пушки бьют теперь только по заранее засеченным целям. Начинают оживать дальние, скрытые за холмами, батареи гитлеровцев — они огрызаются. Но наши артиллеристы, закончив шквальный налет, немедленно перетащили орудия на другие, заранее подготовленные позиции, и уже с новых мест ведут методический уничтожающий огонь. Немцы стреляют по пустому месту, но довольно точно — уже несколько снарядов разорвались в садике, метрах в ста от нашего наблюдательного пункта, там, где десять минут назад стояла наша минометная батарея.