Страница 39 из 88
5 июля часть полковника Сиповича находилась на другом участке фронта. Все же в отбитые сейчас у врага дзоты и окопы они входили, как в свои собственные.
Часть подошла в район боев 7 июля и с ходу вступила в сражение, заменяя обескровленное подразделение, на которое за день до этого обрушились во много раз превосходящие силы противника. До прихода части Сиповича здесь уже двое суток вела неравный бой, истекая кровью, горсточка наших гвардейцев. Немцам удавалось продвигаться на сотню, на две сотни метров после каждой ожесточенной атаки — они продвигались вперед только там, где все до одного гвардейцы уже были мертвы. Приказ Гитлера снова и снова гнал их в наступление. И, как ни были велики их потери, немецкие войска упрямо возобновляли атаки. Они уже захватили урочище Королевский лес, заняли первую линию наших траншей и бешено рвались дальше, стремясь во что бы то ни стало выйти к железной дороге и тем самым поставить под угрозу фланг нашего соединения.
Надо было цепляться за каждый бугорок, за каждый кустик, чтобы задержать сильнейшего врага и измотать его. Так приказывало командование, так подсказывала солдатская совесть. Но удержаться на том рубеже, на который немцы оттеснили горсточку гвардейцев, было бы немыслимо: он проходил по дну лощины, и гитлеровцы, захватившие высоту, заросшую лесом, держали всю эту лощину под ураганным огнем. Значит, оставался один выход — вырваться из этой лощины вверх, сбить немцев и закрепиться в лесу.
Честь первого удара была предоставлена взводу автоматчиков комсомольца младшего лейтенанта Емельянова — красе и гордости подразделения. Боевой приказ автоматчики приняли с волнением; они давно ждали случая сразиться с врагом. Комсорг батальона маленький голубоглазый шустрый паренек Алеша Рыков, прошедший с подразделением весь его боевой путь, сказал комсомольцам короткую речь:
«Помните, на вас смотрит вся часть! За вами почин, Не опозорьте нашего полковника и комсомол!»
И автоматчики ушли к переднему краю. Ушли с песней:
Песня умолкла: автоматчики вошли в высокую рожь. Томительное молчание длилось долго, и комсорг, как и все, сильно волновался до той самой минуты, когда издалека донеслось громовое «ура» и разом грянули автоматы. Теперь все было в полном порядке — это означало, что автоматчики подобрались во ржи незамеченными вплотную к окопам, захваченным немцами, и обрушились на врага.
Гитлеровцы бежали. Полтора километра бежали они до самого леса, а наши автоматчики вели по ним огонь. Сипович улыбается, вспоминая эти минуты, и комсорг улыбается, и бойцы хохочут — весело было бить бегущего противника! Но его бегство продолжалось недолго: у гитлеровцев было тогда еще много резервов, и приказ Гитлера гнал их на Курск. Назавтра снова разгорелись бои — сначала оборонительные, а потом опять наступательные. Лучший вид обороны — это все же удар!
Гитлеровцев сначала выгнали из лесу, потом выгнали из траншей за лесом, и железный клин встал им поперек горла, хотя там, правее, они еще шли вперед. Но здесь, с фланга, им впилась в бок советская пехота, и расширить фронт прорыва гитлеровскому командованию никак не удавалось.
К селению с поэтическим названием Неведомый Колодезь по безыменным рощам и оврагам потянулись две немецкие пехотные дивизии и 45 танков. Громыхая, катили тяжелые орудия. Немцы решили предпринять еще одну попытку смять и отбросить нашу пехоту, висевшую у них на фланге. Численное превосходство гитлеровцев не смутило хладнокровного советского генерала, командовавшего соединением. Недаром в дни зимней кампании он был награжден орденом Суворова 2-й степени, недаром прошел долгую двухлетнюю школу войны. Он приказал пехоте еще лучше окопаться, умело расставил свою артиллерию, часть сил отвел в резерв, чтобы в решающую минуту подкрепить тот участок, где обозначится направление главного удара немцев. А удар этот, как и предугадывал генерал, направлялся как раз туда, где стояла дружная, сплоченная, сильная часть Сиповича, — в нем генерал был уверен.
Ровно в 18 часов 00 минут заговорили сразу два немецких артиллерийских полка. 6 тысяч снарядов подвезли на огневые позиции немцы, и все эти снаряды были обрушены на крохотный участок, который занимала часть Сиповича. А на этом участке главный удар был обрушен на подразделение под командованием старшего лейтенанта Соколова.
Сипович со своего наблюдательного пункта с волнением и болью наблюдал за этой пядью земли, накрытой сплошным покрывалом из дыма и пыли. Он то и дело наклонялся к микрофону и порывисто говорил: «Сосна, Сосна! Я — Семнадцать… Как обстановка?» И радио доносило в ответ: «Держусь!»
Когда все 6 тысяч немецких снарядов легли на высоту и весь покров ее до последней травинки был содран, два батальона немцев поднялись в атаку. Они шли в рост, бес порядочно стреляя и выкрикивая что-то несуразное. Их командование, видимо, полагало, что после такой адской артиллерийской подготовки ни одно живое существо на высоте не уцелеет и что на долю автоматчиков придется очень простая задача: продвинуться вперед и без боя занять пустой рубеж. По стоило им подойти к этому рубежу на 80—100 метров, как два станковых пулемета и десятки автоматов и винтовок, ощерившись, начали свой строгий разговор.
Туча едкого порохового дыма поднялась над полем. Немцы присоединили к ней дымовую завесу, которую протянула на несколько километров их специальная машина. Но и завеса не помогала им. Тогда немцы начали массировать атаки, наращивая удар. Уже стемнело. Трудно было различить что-либо в 10 метрах, а на поле не смолкал треск пулеметов и автоматов, грохотали разрывы снарядов, мин, вопили немцы, гремело русское «ура», и Соколов отрывисто повторял в микрофон: «Держимся!.. Держимся!»
Сипович понимал, что близится все же та страшная минута, когда немцы ворвутся в траншею. Оглушенные канонадой, ослепленные блеском разрывов бойцы Соколова продолжали отчаянно сопротивляться, но количество защитников траншеи все уменьшалось. Предвидя, что борьба с гитлеровцами будет длительной, Сипович берег свой маленький резерв до последнего момента. Пока что бойцов Соколова, принимавших на себя всю тяжесть немецкого удара, поддерживали соседние группы, выдвинувшиеся на выгодные позиции и своим яростным огнем затруднявшие немцам подход к рубежу Соколова.
Глубокой ночью все-таки пришлось пустить в дело резерв. Автоматчики и стрелки с ходу вступили в бой: кипение битвы достигло наивысшей точки. На одном участке немцам все же удалось ворваться в траншею, и они пустили в ход ранцевые огнеметы и гранаты. Гранатами дрались и наши бойцы.
Усталый, дравшийся двое суток без передышки парторг четвертой роты старший сержант Тверев провел знакомыми ему ходами сообщения бойцов резерва, группу за группой, и они в ночном мраке обрушивались на немцев, забрасывая их фанатами. Оглохший от канонады комсорг батальона ожесточенно стрелял в фашистов из автомата. Командиры дрались рядом с бойцами врукопашную. В эту-то страшную предрассветную пору непосредственно на поле боя появился сам Сипович. Внешне спокойный, как всегда подтянутый и аккуратный, он пришел на изрытый снарядами командный пункт батальона, ободрил командиров, сообщил, что генерал шлет свой резерв и что надо продержаться еще немного, чтобы гитлеровцы поняли: им здесь не пройти.
И вот критический момент пришел и прошел. На долю немцев не пришлось больше ни грамма удачи. Им не удавалось продвинуться вперед ни на один метр…
Раннее июльское утро озарило страшную, залитую кровью, заваленную мертвыми телами, полуразрушенную траншею. Сооруженная в виде буквы «П», она делилась теперь на две неравные части: большая половина ее находилась в наших руках, и только один отросток был в руках у немцев. Обескровленные, деморализованные солдаты Гитлера были бессильны продвинуться дальше, и фронт так и замер на долгие одиннадцать дней. Противников разделяли 40 метров; они перестреливались, выглядывая из-за угла траншеи, а дно ее на «ничьей земле» минировали.