Страница 28 из 33
Наконец, несмотря на формальную централизацию материально-технического снабжения и сбыта, скрытая децентрализация развивалась и в этой сфере. Здесь она выступала в двух основных формах – тенденции к самообеспечению и теневой экономики. Реагируя на неэффективность централизованного снабжения и его неспособность справиться с «диктатом производителя», предприятия стремились максимально обеспечить себя всем необходимым – от болтов и гвоздей до продуктов питания для своих работников. То же происходило на уровне отраслей и подотраслей. В результате вместо оптимальной специализации и эффективно формируемых «сверху» кооперационных связей процветало «натуральное хозяйство», сопровождающееся низким уровнем специализации и стандартизации. Одновременно развивался полулегальный и нелегальный (вне централизованных заданий и лимитов) обмен между предприятиями, позволявший как-то затыкать дыры в централизованном снабжении. Органы управления часто просто закрывали на это глаза, поскольку были заинтересованы отчитываться об успешном выполнении плановых заданий.
Противоречия еще более обострялись в результате технической неспособности централизованной системы сбалансировать развитие и взаимоувязывать плановые показатели для каждого предприятия. Это способствовало усилению экономической нестабильности, но не являлось ее первопричиной. Не технические проблемы в первую очередь ограничивали мобилизационные возможности государства для приспособления к новой стадии развития. В рамках жестко централизованного управления оказалось невозможным создать механизмы согласования разветвленной системы экономических и социальных интересов, которая возникала по мере усложнения экономической системы, формирования в ней множества разноуровневых субъектов.
Протекавшие в скрытой форме процессы децентрализации подрывали основы плановой системы, построенной на принципах «единой фабрики». Однако в условиях мягких бюджетных ограничений, отсутствия конкуренции и формальной ориентации на выполнение плановых заданий как критерий оценки деятельности предприятий децентрализация отнюдь не усилила ориентацию на реальный спрос, сохранила в неприкосновенности «диктат поставщика». Поэтому эрозию плановой системы практически невозможно описать в рыночных терминах. Наиболее полно ее можно охарактеризовать как конфликтный симбиоз монополий нерыночного происхождения, формирующихся на различных уровнях управленческой иерархии. Плановая система в этих условиях эволюционировала в сторону «экономики согласовании», постоянно ищущей компромиссы между интересами различных монополий[79].
Впрочем, бесперспективность мобилизационной модели вне решения задач ускоренной индустриализации является очевидной не для всех исследователей. М. Элман и В. Конторович в работе «Распад советской экономической системы» придерживаются другой точки зрения. Считая, что административное давление в централизованной системе играет ту же роль, что и конкуренция – в рыночной, они утверждают, что этот рычаг мог достаточно успешно использоваться и в дальнейшем. «В конце 1982 г. Андропов стал Генеральным секретарем КПСС и экономический рост был восстановлен практически сразу. Основной причиной улучшения работы промышленности и железнодорожного транспорта была политика нового лидера по ужесточению дисциплины. Восстановление советской экономики после спада 1979–1982 гг. показало, что традиционная экономическая система жизнеспособна. Система успешно реагировала на свойственные ее природе сигналы (вроде ужесточения дисциплины) с учетом ее специфических характеристик» (Ellman, Kontorovich, 1992. Р. 14–15).
Тот факт, что административное давление в советской системе могло дать и давало временное улучшение экономических показателей, достаточно очевиден. Однако это не означает, что сама система была жизнеспособна и могла решать стоящие перед ней проблемы. И более конкретные исследования тех же авторов практически полностью подтверждают эту мысль. Во-первых, перед страной стояли не просто количественные, а качественно новые задачи, и возобновление экономического роста без принципиального изменения его характера не может рассматриваться как безусловно позитивный фактор. Между тем качественных сдвигов в этот период не наблюдалось.
Во-вторых, административные меры, даже если они давали краткосрочный положительный эффект, обычно приводили к негативным долговременным последствиям. Наглядной иллюстрацией тому служит функционирование железнодорожного транспорта. Увеличение веса товарных поездов, что в тот период считалось самым эффективным средством решения проблемы перевозок, позволило несколько ускорить доставку грузов. Однако возросла аварийность, усилился износ локомотивов и железнодорожного полотна, больше времени требовалось на формирование составов, а удлиненные составы по причине административного рвения стали использоваться и там, где в них не было никакой надобности. Кроме того, резко усилились приписки. Постепенно административная кампания сошла на нет в результате «падения отдачи от административного давления» (Ellman, Kontorovich, 1992. P. 174–184).
В послесталинский период все более популярными становятся идеи децентрализации как способа решения стоящих перед советской системой проблем. И дело было не только в отторжении сталинского наследства. Действовать в этом направлении побуждали объективные экономические тенденции. Процессы скрытой децентрализации требовали своего признания и учета в управлении. А ее негативные последствия настоятельно нуждались в корректировке.
В определенной мере идеи децентрализации питали осуществленный Н.С. Хрущевым в 1957 г. переход к системе территориального управления на основе совнархозов. Однако наиболее серьезная попытка найти выход из экономических противоречий плановой системы на путях децентрализации была предпринята в середине 1960-х и вошла в историю как хозяйственная реформа 1965 г. (или косыгинская реформа). Расширялась самостоятельность промышленных и сельскохозяйственных предприятий, резко снижалось количество доводимых до них плановых показателей. В оценке деятельности предприятий повышалась роль финансовых показателей: реализации продукции и прибыли. Несколько увеличивались права предприятий по использованию оставляемых в их распоряжении средств. Ставилась задача перехода на «оптовую торговлю средствами производства». Провозглашалось разделение финансовых обязательств государства и предприятия. Однако общие рамки централизованной системы, такие как ведущая роль централизованного планирования, государственное регулирование цен и ограничения на изменение номенклатуры выпускаемой предприятиями продукции, были сохранены. Предполагалось, что создаваемые децентрализацией стимулы смогут способствовать на микроуровне решению задач, которые ставятся государством на макроуровне.
Результаты реформы были противоречивы. С одной стороны, она привела к ускорению темпов роста, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Усилилась ориентация предприятий на потребителей, большее внимание стало уделяться задачам обновления продукции. С другой стороны, реформа показала всю ограниченность потенциала децентрализации при сохранении основ плановой экономики. Собственные, «эгоистические» интересы хозяйственных субъектов стали выражаться более открыто, однако они не были уравновешены «жесткими бюджетными ограничениями» рыночной экономики, связанными с необходимостью существования платежеспособного спроса на выпускаемую продукцию, конкуренцией и угрозой банкротства. Кроме того, они получили возможность проявляться в условиях фиксированных цен, сохранения бюрократического вмешательства «сверху» в деятельность предприятий и общей несбалансированности спроса и предложения. В результате противоречия между плановыми и рыночными элементами экономики предельно обострились, приводя к нарастанию дисбалансов, к усилению общего напряжения в системе.
Негативные тенденции, возникшие в результате реформы 1965 г., можно свести к следующим трем основным моментам. Во-первых, обозначился конфликт между выпуском «прибыльной» и «неприбыльной» продукции: поскольку цены оставались фиксированными и не отражали реальный баланс спроса и предложения, выгодность выпуска предприятием данной продукции никак не была связана с реальной потребностью в ней. Во-вторых, некоторая свобода в использовании прибыли привела к увеличению средств, направляемых на потребление, в ущерб накоплению и развитию производства, причем в условиях негибкой экономической системы любое стихийное переключение спроса с инвестиционного рынка на потребительский неизбежно приводило к усилению дисбаланса и дефицита на потребительском рынке. В-третьих, из-за увеличения выпуска более дорогой продукции, а также усиления дисбалансов на потребительском рынке ускорились темпы инфляции.
79
Эти тенденции не остались незамеченными исследователями советской экономики, которые, собственно, и ввели в оборот термин «экономика согласований». «Современный хозяйственный механизм существенно отличается как от механизма 30-х годов, так и от общей нормативной модели, – отмечали в своей известной статье П. Авен и В. Широнин. – В основе такого отличия – резко возросшая сложность экономической системы… В этой связи не может работать и система приказов – «командная экономика» постепенно заменяется экономикой согласований («экономикой торга»), в которой отношения вышестоящих с нижестоящими представляют собой не только (да и не столько) отношения подчиненности, сколько отношения обмена. Ресурсами (аргументами) вышестоящих в этом «торге» являются материально-технические средства, деньги, нормативы, различные способы поощрения руководителей и т. п.; ресурсами нижестоящих – выполнение производственных заданий (или обещания этого выполнения), участие в периодических кампаниях (особенно в сельском хозяйстве) и т. д.» (Авен и Широнин, 1987. С. 34).