Страница 7 из 67
Ладя смотрит в замочную скважину. Пусто. Никого. Вдруг показалась тетрадь с музыкальным сочинением. Кто-то ее держал в руках и разглядывал отметку. Лохматая голова, клетчатая рубашка. Композитор. Юрка Ветлугин. Друг Гусева. Прекрасно.
- Полифония!.. Иди сюда, - зашептал Ладя.
- Чего тебе? - У композитора был точный слух, и поэтому композитор сразу понял, что с ним разговаривают через замочную скважину.
- Слушай...
Была установлена связь с живым человеком. Теперь двое разговаривали через замочную скважину - разрабатывали план побега. Разрабатывал, собственно, Ладька, а композитор больше кивал своим длинным носом.
Ладька взобрался на спинку дивана, дотянулся до полукруглой фрамуги, которая сверху украшала дверь кабинета, нажал на фрамугу, и она открылась.
Композитор сбегал и принес лестницу часовщика.
Ладька пролез через фрамугу. Композитор приставил к дверям лестницу, держал ее. Ладька захлопнул фрамугу, быстро спустился по лесенке в коридор. И вскоре мимо Татьяны Ивановны прошел человек и пронес электрические часы и лестницу. Направился в полуподвал, в раздевалку.
Татьяна Ивановна была занята пасьянсом. "Могилу Наполеона" можно раскладывать сутки напролет, чтобы добиться такого положения, когда карты из двух колод окажутся сложенными только в восемь кучек и все кучки будут прикрыты только тузами и королями. Татьяна Ивановна вскинула глаза и, не сомневаясь, что это часовщик, продолжала хоронить Наполеона.
В раздевалке Ладя быстро натянул свою куртку, нахлобучил шапку и, как происходит в детективных романах, пулей выскочил наружу.
Обычно Ладька в шапке, как в ведре, носит все свои школьные принадлежности, даже учебники иногда. Как он это делает? Связывает тесемки, получается ручка - и ведро готово. Нагружайте его. А если ничего нести не надо, шапку, соответственно, надеваете на голову, и она, соответственно, перестает быть ведром. Сейчас ему ничего нести не надо было, и поэтому шапка была просто шапкой.
Ярко горели вечерние огни. На улицах было людно: кончился рабочий день, и стояли очереди на троллейбусы, на автобусы.
Ладька пытался втиснуться без очереди в троллейбус, в автобус. Не получилось. Отовсюду вытаскивали, стыдили. Тогда Ладька, взъерошенный, растерзанный, возмущенно закричал:
- Где же меценаты?! - и все-таки влез без очереди в автобус. Тем более, это сделать было легко: скрипка осталась в кабинете директора. Только бы успеть, только бы автобус не очень долго "шлюзовался" на перекрестках.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Это была просторная комната, в которой собирались ребята обычной, не музыкальной школы. Они собирались у Риты Плетневой, своей одноклассницы. Потанцевать, повеселиться, передохнуть от занятий, которые к весне делаются все более серьезными и ответственными. Об этом говорят учителя, и все ребята знают, что это правда, но легче от этого не становится. Двадцатый век - это век больших скоростей, компьютеров и алгоритмов; нейтрино и генетических моделей; футурологии и наследственных свойств. А школьные вечеринки остаются такими, какими они были, может быть, со времен ледникового периода и первых наскальных рисунков.
Гремела радиола, гремели голоса, которые ни в чем не уступали радиоле. Мебель в комнате жила своей самой активной жизнью. Двое играли в шахматы, Иванчик и Сережа. Шахматную доску держали в руках, потому что играли стоя. Вокруг них танцевали. Иванчик и Сережа иногда поднимали шахматную доску высоко над головой, чтобы танцующие случайно не смахнули фигуры. Иванчику и Сереже кричали:
- Фракционеры! Изоляционисты!
Еще их называли "гроссами" - это значило "гроссмейстеры". Это была их настоящая кличка, уважительная.
Кто-то в коридоре зацепил головой висячую лампу, кто-то показывал на своем пальто вешалку, которую он сделал из толстой цепочки, у кого-то ботинки следили, как грузовик, и его не впускали в комнату, и он стоял подсыхал.
Пришел Андрей Косарев.
- Привет, - сказала ему Рита весело.
- У тебя гости? - нахмурился Андрей.
В квартире становилось все шумнее, все громче звучала радиола. В танце выделялся высокий паренек - круглое широкое лицо и забавный курносый нос, слишком маленький для такого лица. Витя Овчинников. Танцевал с девочкой, на которой были эластичные брючки и "битловочка".
- Витя, кочегарь! - кричали ребята. - Включай ускоритель!
- Наташа, не уступай! - кричали девочки и сами приседали и в такт прихлопывали.
Витя Овчинников ловко в танце проскользнул под шахматной доской.
- Двойной сальхов!
Тогда и Наташа вслед за Витей проскользнула под доской и еще сумела дополнительно крутнуться на месте.
- Двойной тулуп!
- Витя, прибавь в коленях.
- Зачем? Бей интеллектом!
"Гроссы" невозмутимо продолжали играть. Андрей стоял в стороне. Он Ритин друг. Знаком с Ритиными одноклассниками, но все-таки он здесь чужой. Андрей начал жалеть, что пришел, и поэтому злился. Он хотел видеть только Риту. Но ему совершенно не хотелось быть в гуще веселья.
- О великом думаешь? - спросила Рита. - А мы просто танцуем.
- Ну и что? - небрежно сказал Андрей.
- Ничего, - спокойно сказала Рита. - Танцевать будешь?
- Не буду. Страусиный оптимизм.
- Соизволишь кофе выпить?
- Нет.
- Сладкий пирог? Приобретен в кулинарии "Будапешт".
- Нет. - Андрея злило, что Рита не одна.
- Тогда в шахматы. Сережа! Иванчик! Хочу с ним сыграть. - И Рита показала на Андрея.
- Не люблю твое такое настроение, - сухо сказал он и отвернулся.
- А мы обычные смертные! - Рита тоже рассердилась. - Мы не таланты!.. - Риту всегда раздражало в Андрее нежелание скрывать настроение и свою какую-то надменность - не в отношении ее, а вообще как свойство его характера.
- Успокойся, - сказал Иванчик Рите. - Нехорошо.
- Не успокоюсь!
- Андрей, не обращай внимания.
Андрей вежливо улыбнулся. Из всей Ритиной компании ему нравились Иванчик и Сережа. Они были ему понятны.
- Я думал, у тебя никого нет, - сказал Андрей примиряюще. Пригласить хотел.
- Куда?
- Тут... на завтра. - Андрей замолчал. - Концерт. Я буду выступать.
- Ребята, меня приглашают на концерт. Вот он! - Рита показала на Андрея. Потом повернулась к нему: - А я приглашаю тебя сыграть со мной в шахматы. И сегодня! - Рита уже не хотела ничего прощать Андрею. - Длинный вон танцует... - Она кивнула на Витю. - Влюблен в меня с третьего класса. Все сделает, что потребую.
- А ты?
Рита откинула голову и посмотрела на Андрея.
- А ты? - повторил он.
- Играй на скрипке, если не хочешь в шахматы. Сейчас играй! Для всех. Ты ведь их не приглашаешь! - Рита показала на ребят. - Они тебе не нужны...
Ребята понимали, что Рита, может быть, и не права, но Андрей для них был все-таки "человек не из нашей школы".
- Заказывают твист! - крикнула Рита.
Тот, у кого следили ботинки, незаметно вошел в комнату, негромко спросил:
- Музыкально-литературный утренник, а?
Иванчик опять сказал:
- Не надо, Рита.
- Надо, - упрямо ответила Рита.
Выключили радиолу, и в комнате образовалась тишина, та самая, при которой не знаешь, куда девать руки или куда деться вообще самому. Подобная тишина возникает в жизни непредвиденно и быстро делается безвыходной для того, по чьему поводу она возникла.
Рита стояла перед Андреем, дерзкая, насмешливая. Андрей побледнел, губы его превратились в узкую полоску. Грудь его была неподвижной, и казалось, Андрей не дышит совсем.
- Витя, дай скрипку, - сказала Рита.
Витя принес из коридора скрипку и смычок Андрея. Рита взяла и держала теперь сама скрипку и смычок.
- Ладушки, ладушки... Где были - у бабушки... - Витя начал прихлопывать в ладоши и пошел по кругу.
Андрей побледнел еще больше. На лице только слегка подрагивали ноздри. Руки были опущены, застыли, и только слегка тоже подрагивали кончики пальцев. Он должен был принять какое-то решение. Немедленно! Это все понимали, и прежде всего сам Андрей.