Трансцендент

Я был богат, но я не чувствовал этого. Мне просто некуда было тратить деньги. Я продал всё, что мне досталось от родителей и открыл валютный депозит в зарубежном банке под хороший процент. Каждый день я становился ещё богаче, но повторяю — я не чувствовал этого. Мне не нужны были деньги. Я жил в своей захолустной холостяцкой квартире и работал ночным сторожем ради романтики. Зарплаты мне полностью хватало на жизнь и алкоголь. Наконец настал тот момент, когда мне такая жизнь опостылела. Но я не бросился в банк, не уехал за тридевять земель на песчаные пляжи под тропические пальмы — я просто продал квартиру, уволился с работы и стал бомжом. Я ночевал в теплотрассах, в подвалах, под мостами, в парках. Разбирал помойки, но только ради развлечения — еду я подбирал или покупал на рынке. Делился пищей с собаками, кошками и крысами. Они меня любили! Мне было с кем поговорить. Они не перебивали, слушали внимательно, не лезли с глупыми замечаниями и рассуждениями. Они были просто идеальными собеседниками! А потом меня обокрали. Я лишился всех денег — видимо, я не умел их хранить. Правда, остались документы, а значит — счёт в банке. Но сдаться? Какова была бы мне цена, если бы я тут же бросился к своим запасам, разве имело бы тогда смысл всё моё предыдущее существование? Прожитые годы в образе одинокого холостяка и захудалого бомжа оказались бы выкинуты на свалку, они стали бы просто бессмысленными. И я решил не отступать. На работу меня нигде брать не стали, и пришлось встать на паперти у тамошней церкви. Это было десять лет назад…

Не знаю, что он во мне нашёл. Он проходил мимо каждый день и каждый раз бросал монеты именно в мою шапку. Он пытался поймать мой взгляд, я это чувствовал, но всегда опускал голову, якобы в знак благодарности. Он стоял несколько секунд и уходил. Однажды я увидел, что он рассматривает меня из-за угла дома. При этом он впервые не прошёл мимо, а просто исчез за тем самым углом. Его не было несколько дней и я почувствовал тревогу. Не только из-за денег, которые он перестал мне подавать, но и из-за… одиночества. Да! Я вдруг осознал, что человек этот стал для меня близким. Я чувствовал от него какую-то доброту, понимание, сочувствие, а теперь это всё исчезло и мне стало его не хватать. Я не вспоминал тогда о деньгах в банке, я был настоящим бомжом — безработным и бездомным, пропитанным перегаром и зловонием. Поэтому я близко к сердцу воспринял внимание того человека, не проявившего брезгливости и презрения. И когда он пропал… пропал всего на несколько дней… мне стало страшно. На меня вдруг надавил бездушный и холодный мир, надавил всей своей тучной бесформенной массой, готовый вот-вот раздавить жалкого человечишку, своенравно обособившегося от него в своей гордой самодостаточности… Казалось, я потерял для себя самое дорогое.

Он появился неожиданно. Он шёл прямо ко мне с широкой улыбкой, искрящимся взглядом, всё в той же широкополой шляпе и черном драповом пальто, лёгкий серый шарф небрежно обвивал его длинную жилистую шею… Густые тёмные брови, бородка клинышком, аккуратные усики, морщинистый лоб — кажется, я готов был расцеловать его! Я впервые, не отрываясь, смотрел на него, не украдкой, как обычно, а прямо в глаза, так, как хотел этого он! Право же… он это заслужил.

— Милейший, здравствуйте! Как ваше имя?

— Прохор, — немного растеряно ответил я, не ожидая вопроса в лоб.

— Прохор! Какое замечательное греческое имя!

— Я русский, — немного обиженно ответил я и опустил голову.

— И это замечательно! Скажите, Прохор, вы не могли бы оказать мне одну маленькую услугу?

— Я? Услугу? — я не смог скрыть своего изумления, — и чем же я могу быть вам полезным?

— У меня тут дом неподалёку. Вот за Пятницкой, второй поворот, а там за магазином, знаете? — начал показывать прохожий, но я смотрел ему в глаза и никак не реагировал. — У меня там проблемка нарисовалась… Давеча ветер сильный был, так он, сорванец, повалил во дворе старое сухое дерево, и оно теперь мешается на проходе — ну никак не пройти, чтобы не задеть.

Интеллигент наклонился ко мне, почти к самому уху, и вкрадчиво произнёс вполголоса:

— Вы не могли бы его убрать? У меня есть пила, топор и всё что ещё нужно, но нет здоровья… ну ни капельки!

Заложив правую руку за спину, прохожий с натугой и сморщившись от боли выпрямил позвоночник и посмотрел мне в глаза.

— Вы не откажете? Я заплачу. Очень прошу.

Бомж во мне не отказал. В тот день он не только разломал упавшее дерево, но и прошёлся граблями по лужайке перед красивым двухэтажным домом и вдоль кирпичного забора с кованными решётками, сжёг мусор и перевесил почтовый ящик перед входом. Обо всё этом меня попросил Лаврентий — тот прохожий у церкви, где целыми днями просиживал на паперти бездомный горемыка. У Лаврентия была семья — молодая жена и дочка лет шести, самому ему было около 50 лет и он руководил отделом культуры городской управы.

Я стал приходить каждый день — так хотел Лаврентий и так хотел сам я. Работа в саду с граблями и тяпкой, подрезание кустов, сбор урожая, мелкие строительные работы во дворе… всё это заряжало бездомного энергией, он отдавал её тут же и снова получал взамен. Этот круговорот позволял мне жить, а не существовать. Меня кормили на веранде, щедро платили и даже провожали и встречали каждый раз у ворот.

Однажды, когда я драл сорняки на заднем дворе между огуречными грядками, ко мне подошёл Лаврентий, молча положил руку на плечо и кивнул в сторону дома. Я видел несколько раз, как хозяин входил и выходил через заднюю покосившуюся дверь в подсобное помещение своего особняка, а потом в какой-то момент заместо этой двери появилась новая, прочная и солидная. Вот к этой двери Лаврентий и подвёл меня, открыл её и пропустил вперёд.

Внутри пахло краской и сосновыми досками. Ярко горел свет, бросая блики на свежеокрашенные в лазурный цвет стены, посредине небольшой комнаты стояли недавно сколоченные деревянный стол и табуретка, а всю дальнюю стену занимала аккуратно застеленная антикварная железная койка. У правой стены стоял небольшой отреставрированный комод, а по левой стене закреплены в несколько рядов фанерные полки.

— Теперь ты будешь здесь жить, Прохор. Видишь, я тоже кое-что сделал для тебя, — Лаврентий широко улыбался и смотрел на меня горящим взглядом.

Я не знал, куда себя девать. Бомж во мне тыркался на пороге, боясь сделать шаг вперёд, пока хозяин дома слегка не подтолкнул его вперёд. Бывший бездомный спустился на пару ступенек, ведущих в комнату от входной двери, на ватных ногах прошёлся до дальней стены, зачем-то потрогал дрожащей рукой дужку кровати, подошёл к столу и провёл рукой по свежей древесине.

— Нужно ли что-нибудь ещё тебе для счастья, Прохор? — спросил Лаврентий. — У тебя есть жильё, работа, еда и друг.

— Нет… наверное, нет… — мой голос в ответ был скомканным и нерешительным, как бы боявшимся своего ответа.

— Тогда живи! Хочешь ли ты остаться здесь? Остаться навсегда? Не будет больше теплотрасс и помоек, склонённой головы на паперти и бесконечного пересчитывания мелочи перед магазином. Оставайся!

— Не знаю. Это всё так неожиданно… мне надо подумать… Наверное, да. Я готов остаться!

Я уже давно начал жить в другой реальности. Даже ночуя в подвале после работы у Лаврентия, я там не находился. Выходя за ворота особняка, я погружался в туман, и туман этот рассеивался только тогда, когда я снова возвращался утром к тем же воротам. Бомж жил только внутри этой благоухающей зоны, огороженной кирпичным забором с железными решётками. Всё остальное у него проходило, как во сне. Я напрочь забыл о своих деньгах, надёжно запертых в солидном банке, и, по-видимому, это меня полностью устраивало.

— Ты готов остаться, Прохор? Отлично! Это одна из самых радостных вестей в моей жизни! Но у меня к тебе есть разговор, Прохор… разговор непростой, — Лаврентий наклонил и опустил голову, стараясь заглянуть в глаза человеку, стоящему перед ним в нерешительности.

Я поднял взгляд от деревянного стола к хозяину дома и недоуменно посмотрел на него. Лаврентий наконец спустился по ступенькам вниз, усадил меня на табурет, а сам прошёл вперёд и присел на кровати, скрестив руки на коленях.