Страница 17 из 66
На верхнюю палубу поднялся запыхавшийся Юрий.
— Миш, чего еще делать? — обращаясь к Агафонову, спросил он, улыбаясь широко и радостно.
— На левый борт отправляйся. Там у мостика медные поручни не чищены. Банка с тертым кирпичом у рубки стоит.
Агафонов посмотрел на потного Юрия и тоже улыбнулся:
— Ишь как разошелся! Того и гляди, дымиться начнешь!
— Печет, — ответил Юрий и побежал к рубке.
— Панин, пока я тут швабрю, чтоб закончить! — прокричал рулевой вдогонку Юрию.
Геннадий подумал, что Агафонов сейчас добавит: «Ну-ка, Жучков, помоги Юрию», — но тот больше ничего не сказал. «Он будто меня и не видит», — обиделся Геннадий.
Летим мы по вольному свету,
Нас ветру догнать нелегко, —
запел вполголоса Агафонов свою любимую песню и, взмахивая руками, на которых упруго перекатывались желваки мускулов, снова размашисто завозил по мокрой палубе шваброй.
Захватив жестяную банку с мелко толченным, словно пудра, кирпичом, Юрий прошел на мостик и рьяно взялся за дело. Обмакнув тряпку в ярко-красный порошок, Юрий подносил ее к медному потускневшему пруту и озабоченно прищуривался.
Помедлив мгновение-другое, будто прикидывая, с какой стороны ему удобнее взяться, Юрий вдруг проворно начинал водить тряпицей по пруту, наклоняясь то вправо, то влево.
— Не блестит? Заблестит! — приговаривал он. — Не блестит? Заблестит!
И вот медные поручни и на самом деле так засверкали, что Геннадий, которому вдруг наскучило сидеть без дела, когда все были чем-то заняты, старался реже глядеть на мостик.
А Юрий, не замечавший ни горячих солнечных лучей, ни катившихся по лицу крупных капель пота, уже надраивал суконкой поручни, приобретавшие зеркальный блеск.
Геннадий встал и подошел к Юрию.
— Помочь, что ли? — небрежно спросил он. — А то запаришься один!
Юрий нисколько не удивился, будто знал, что Геннадий обязательно придет ему помогать.
— Бери суконку и шлифуй вон тот прут. А я возьмусь за нижний, бока ему потру.
«Необитаемый» остров
В начале двенадцатого, как только закончилась приборка, капитан «Сокола» Сергей Васильевич Глушков не спеша прошелся по судну, придирчиво ко всему присматриваясь.
Капитан был в поношенном темно-синем кителе с поблекшими золотыми погонами и в форменной фуражке. Он лишь в исключительных случаях надевал свой новый, парадный китель с гладко отутюженными брюками, говоря, что в старом кителе чувствует себя свободнее, «по-домашнему».
За капитаном молча следовал второй штурман Давыдов. Он то и дело прикасался белым носовым платком к стенам кают, скамейкам, поручням, но платок неизменно оставался чистым.
— Даже трубу покрасили. Молодцы! — сказал капитан, закончив осмотр, и раскрыл портсигар.
К нему подошли рулевой Агафонов и радист Кнопочкин.
— Закуривайте, ребята.
— Давно ведь собирались, Сергей Васильич, — заметил Агафонов, свертывая цигарку: папирос он не курил. — Дай-ка, думаю, практикантам нашим, Жучкову и Панину, поручу. И, как видите, постарались ребята.
— Толковые парни, — подтвердил Кнопочкин и потянулся к портсигару, осторожно взял загрубевшими пальцами папиросу.
Агафонов оглянулся и, увидев стоявших возле борта Панина и Жучкова, подозвал их.
— Они сегодня, Сергей Васильич, на месте не посидели: и трубу красили, и воду таскали, и поручни надраивали.
У Геннадия заколотилось сердце и лицо залилось густой краской. «И зачем он врет? — с возмущением подумал Геннадий. — Воду я не таскал, а поручни…» Но в это время заговорил капитан:
— Небось устали, волгари?
— Да что вы, Сергей Васильич! — ответил Юрий. — Нисколечко!
По бритому, с отливом красной меди, лобастому лицу капитана, прохваченному всеми волжскими ветрами, скользнула улыбка.
— Так уж и нисколечко? — усомнился он. — А теперь идите-ка в баню, под душ!
Юрий поднял на капитана глаза и, запинаясь, сказал:
— Разрешите нам с лодки покупаться… или вон на тот островок съездить.
— На песках сейчас одно удовольствие! — вставил Кнопочкин. — А что, если и вправду мы прокатимся, Сергей Васильич?
Прикрыв ладонью глаза, капитан глянул вперед.
Волга здесь была особенно широка, словно огромное озеро. Чарующим, ласковым простором веяло от спокойной, будто остановившейся, реки. Невдалеке от лугового берега, с леском у самой воды, раскинулся, подставив солнцу белесо-рыжую выгоревшую спину, песчаный островок, похожий на распяленную бычью шкуру.
— Езжайте, — согласился Глушков. — Песочек хорош.
— Ты здорово ввернул насчет купания, — зашептал Геннадий и крепко стиснул руку товарища. — А то в баню… Кому охота в такую жару париться!
Пройдя несколько шагов, Геннадий крикнул:
— Юрка, догоняй! — и сломя голову помчался к корме.
Когда он пробегал мимо машинного отделения, его обдало горячим, будто поджаренным, воздухом, и Геннадий не удержался, чтобы не заглянуть в зияющее квадратное отверстие с уходящими вниз железными поручнями. В глаза бросились два больших белых котла, из топок которых нет-нет да и вырывалось пламя. Это от них, огнедышащих, и распространялась невыносимая, одуряющая жара. У котлов стоял юноша, уверенным движением руки повертывая какие-то краники.
Геннадий крикнул:
— Шуруем, Илья?
Кочегар неторопливо поднял голову, посмотрел вверх. И вдруг — Геннадий не успел даже глазом моргнуть, как тот очутился перед ним лицом к лицу.
Илья весь был выпачкан в мазуте; не только синие штаны, полосатая тельняшка, потное лицо, но даже и глаза его, казалось, тоже лоснились от мазута.
— Как она, жизнь, поколение? — весело блеснув глазами, спросил кочегар, показывая крепкие молодые зубы.
Геннадий рассмеялся: так всегда начинал разговор с молодежью механик Александр Антоныч, самый старый человек на пароходе. Это была его любимая поговорка.
Кочегар Илья был озорным и отчаянным парнем. Ему ничего не стоило нарисовать кузбасским лаком на лице спящего товарища усы и козлиную бородку, привязать консервную банку к пушистому хвосту кота Кузьмы, любимца всей команды, и пустить ошалевшее от страха животное носиться по судну или выкинуть какой-нибудь другой номер.
Ухватившись руками за трос, протянувшийся через буксирные арки, Илья, словно на турнике, мог десяток раз подряд сделать «солнце». Он лучше всех плавал кролем, хорошо играл на баяне. Без него на «Соколе» не обходился ни один вечер самодеятельности.
— Приборку кончили? — спросил Илья.
— Кончили!
— А ты клотик не забыл прошвабрить?
— Ладно тебе! — смутился Геннадий.
И вспомнилась неприятная история, которая случилась с ним в первый день его пребывания на «Соколе». К нему подошел белобрысый парень — тогда Геннадий еще не был знаком с кочегаром Ильей, — и строго сказал:
— Возьми швабру и марш на мостик. Капитан приказал клотик прошвабрить.
— Клотик? — растерянно переспросил Геннадий.
Клотик… Что это такое? Он напрягал память, но никак не мог вспомнить.
А парень торопил:
— Ну-ну, живее!
Схватив мокрую швабру, Геннадий торопливо зашагал к трапу. По дороге ему встретился Юрий:
— Куда спешишь?
— На мостик. Клотик швабрить.
— Чего, чего?
— Ну клотик?.. Ты что, глухой? — Геннадий тише добавил: — Приказал капитан клотик прошвабрить, а я… я забыл. Убей, никак не вспомню, где этот клотик находится!
Юрий еле сдержал улыбку:
— Во время ночной стоянки судна зажигается на носовой мачте белый огонь?
— Ну, зажигается. Ну и что же?
— А как его называют? — не унимался Юрий. — Не помнишь?
Геннадий наморщил лоб:
— Клотиковым… как будто.
— Так ты что же, на мачту полезешь, чтобы вон тот кружочек швабрить, на котором лампочка укреплена?
Бросив на мачту быстрый взгляд, Геннадий покраснел. Казалось, горело не только лицо, но и уши, и шея, и даже затылок.