Час Пик

Она все равно его любила — любила, любит и будет любить — всегда.

Все равно.

Нет в мире ничего хуже, чем районный центр, особенно, если ты не родилась в этом самом райцентре, если не знаешь местных нравов, не умеешь вникать а хитросплетения внутришкольных интриг, если близких существ у тебя тут — твоя Лучшая Подруга, с которой ты приехала сюда по распределению (мединститут, участковый врач–педиатр), ну — и этот самый телефон, друг любезный, надежный поверенный всех сердечных тайм.

В любом районном городке проблема номер один ~ свободное время. То есть как его убить. Особенно, если ты родилась в областном центре, далеко отсюда, если училась в самой Москве (а вы думали!), если надеялась на что–то лучшее (а лучшее для девушки из провинции, конечно же — выйти замуж за москвича, с пропиской), если за время учебы у тебя не было ни одной тройки, если ты за пять лет не пропустила ни одной лекции, ни одного семинара (честно–честно, ни одного!), если втайне надеялась, что тебя оставят…

И тут — такой вот удар судьбы, распределение: езжай–ка ты, милая, в город Z., сто сорок километров по железнодорожной линии от Москвы, поднимай местную культуру, облагораживай нравы. Вон, на карте, за моей спиной… Да нет, не это, это муха посидела, но точка приблизительно такого же размера. Не была там ни разу? Ну, ничего страшного в этом нет: всем когда– нибудь приходится начинать с нуля. Вот, в наше время, после войны, например, вообще в землянках жили. А насчет столичной жизни ты эти глупости оставь, оставь: тут и другие найдутся…

Город Z., конечно же, далеко не столица, даже не родной областной центр, но — дисциплина превыше всего: ты молодой специалист, и должна отработать положенные тебе три года, тут, в райцентре Z., тем более, что администрация дает тебе прекрасную однокомнатную служебную малосемейку, да еще с телефоном — на то время, что ты тут работаешь, разумеется. Скажи спасибо еще. Другие вон по общежитиям всю жизнь мыкаются.

Потом, правда, распределения отменили, можно было бы, конечно, уехать отсюда, но — куда?

Девушка–то Она слабая, беззащитная, в штормовых волнах жизненных реалий. Без мужчины теперь тяжело, а теперь и не выплывешь, волны–то вон какие — баллов по семь, а то и восемь…

И куда, куда, скажите мне, ехать?

Домой?

Так там таких как Она, хоть пруд пруди, и мест нет: педагоги после Гнесинского института и МГУ на рынке шмотками торгуют, или в Турцию челноками мотаются; не от хорошей, стало быть, жизни.

Да и жить негде: родители старые до сих пор в коммуналке ютятся. Ну, замуж надо будет, а если у мужа квартиры нет, что тогда?

Так что придется тут оставаться, наверное. И что — – привыкла уже, ко вешу человек привыкает…

Ехала Она в общеобразовательную школу «с художественным уклоном», а оказалась в художественном лицее: просто на августовском педсовете директор сказал, что пришла бумага. из облоно — срочно переделать школу в лицей.

Художественный лицей! Престижно! Звучит! Гордо звучит! Чтобы молодые выпускники не уезжали отсюда в столицу, пополняя ряды бомжей, проституток, праздношатающихся, лимитчиков и рэкетиров а после лицея оставались бы на малой родине, в родном райцентре: вакантных мест на автобазе, в райпо, в ремонтномонтажном управлении, на стройке, в леспромохозе — уйма, работать, сами понимаете, некому…

А потом художественный лицей–все–таки не общеобразовательная школа, пусть и «с уклоном»: звучит как–то поблагородней. Пушкин учился в Лицее, Кюхельбекер, Пущин, Горчаков, Одоевский… Ну, вся слава России, весь её цвет, короче говоря.

Помните, как там у Лермонтова Михаила Юрьевича:

и вообще:

Ах, это Тютчев? Ну, все равно, мысль хорошая.

Так что, товарищи педагоги — культуру и искусство нужно нести в массы. Кто это там говорил: «Искусство принадлежит народу»? Ну, неважно, кто говорил, важно, что слова хорошие, своевременнные такие слова.

А потому, товарищ, господин то есть, преподаватель по. физике, ваши педчасы мы урежем, потому что надо укрупнить блоки занятий по музыке, танцам и рисованию.

И по алгебре, по геометрии тоже. Деньги считать все умеют, а больше и не надо.

И вообще — вот сетка педагогических часов. Пришла вместе с распоряжением о переделке из облоно. Прошу всех заинтересованных ознакомиться.

Возражений нет? По лицам вижу, что нет. Сознательные товарищи, очень хорошо. Вопросы есть? Тоже нет. Вот и прекрасно. А теперь — за станки, товарищи, по классам то есть…

Мысли–то о лицее, культуре и искусстве, конечно, хорошие, но, только, от этого как–то не легче: хоть Академию Наук тут открой, хоть филиал Оксфорда, Гарварда, а все равно — райцентр, пятьдесят тысяч душ. Ну, пришла ты с работы — и что?

Полторы ставки, больше не дают.

Как время убить?

А ничего, можно и тут выкрутиться: приготовила чего–нибудь вкусненького; душевно так, с толком пообедала, позвонила по три раза всем, кому надо и не надо (и бывшим подругам по институту в разные города тоже; правда, почти половина зарплаты уходит на оплату междугородних счетов, но все равно).

Вот зачем телефон–то нужен в райцентре!

Но, тем не менее — для девушки со столичным образованием, для симпатичной девушки пусть и двадцати восьми лет, которая рассчитывала в жизни на большее, а получила — вот это (симпатичные девушки всегда рассчитывают на больше, чем реально могут получить), для нее, такой милой, такой умницы, такой хозяйственной, такой душевной, такой… ну, словом — такой, самой–самой — перспектива, в общем–то нерадостная.

Точней — полное отсутствие всяких перспектив.

А потом — ей двадцать восемь. Уже двадцать восемь. Время–то летит, летит… Оглянуться, не успеешь, как зима катит в глаза. И что — в ДК бегать, на вечера «для тех, кому за тридцать?»

Там что — пьяницы местные стоят, икают, все такие грязные, потные, липкие, соляркой от них так и несет, им, алкашам несчастным, только бы выпить за чужой счет… За её то есть…

Да разве это мужчины?!

А дальше?

Дальше–то что?

А дальше — телевизор вот еще есть, обычный вечерний наркотик. Спасибо Лучшей Подруге, на то она и лучшая: надоумила купить, когда еще деньги были. Теперь уже не смогла бы. Вот и проблема свободного времени решена. Очень, кстати–то говоря, животрепещущая проблема в райцентре.

Ну, а по телевизору…

Кому–кому, как не ей знать, что же там по телевизору!

«Богатые тоже плачут», «Марианна», «Просто Мария», «Эдера», «Дикая Роза», «Санта—Барбара».

«Нет, вы знаете, Мейсон что в прошлой серии Джулии сказал? А потом Си Си Кепвелл, ну, это отец его, богатый такой, жениться надумал — представляете, опять на Софи! Да, самое главное: Мейсон сейчас женится на Виктории, а у нее будет ребенок от Круза, а Джулия ждет ребенка от него, от Мейсона. Боже, какая драма! Как? Неужели не смотрите? Ну, тогда Роза Гарсия, Дикая, стало быть, Роза: вот дура–то, ей Рикардо Линарес, такой мужчина, такие подарки делает, а она их выбрасывает… Гордая. Платья там разные шикарные выбрасывает, кроссовки. Совсем она какая–то… Ну, не Дикая, а одичавшая — совсем ненормальная. Дурочка какая–то. И вообще–балда. Что — тоже не смотрите? А еще мните себя культурными и интеллигентными людьми, постыдились бы, как можно!»

Недалекие люди любят подсматривать в незашторенные окна и замочные скважины, чтобы сравнить чужую жизнь со своей собственной, попереживать, всплакнуть, дать совет, если поймут, конечно…

Но главного нет, главного–то эти сериалы не дают: прямого соучастия, сопричастности к чарующему, захватывающему действу: