Час Пик

Особые надежды Писатель возлагал на Актера: как же, культурный, интеллигентный человек, даром, что такой же аид, как и сам Писатель.

Как говорят на Брайтон—Бич… нет, не то, что вы подумали, там говорят: «аид аиду — друг, товарищ и брат». Неужели не поможет… по–братски?!

Актер принял Писателя на кухне.

— Кофе?..

— Ах, да, пожалуйста, — произнес Писатель потеплевшим голосом; вот что значит культура! Не водку предлагает, а интеллигентный напиток–кофе…

Актер пододвинул гостю выщербленную чашечку.

— Вот, это любимая чашечка Влада… Он всегда пил из нее кофе, когда бывал у меня дома…

Писатель оживился.

— Да? Расскажите…

— Но что вам рассказать, — вздохнул Актер. — ну, это такая утрата, такая утрата для всех нас…

— А каким он был? — Писатель острожно пододвинул к себе памятную чашечку.

— Замечательным человеком, — вновь вздохнул Актер. — И — что удивительно! — он никогда не маскировал ни своих достоинств, ни недостатков. Кстати, он и выпить любил…

— Что?

— Кофе… — сделав микроскопический глоток. Актер произнес: — ну, что я могу сказать… Так некстати всплыло в памяти: как–то раз приехал он ко мне на дачу, на машине–тогда у него еще «вольво» была, смотрю — и глазам своим не верю: двух девочек привез. Попочки, писечки — м–м–м! Восторг, а не девочки. Наверняка клиентки из «Поля чудес»… И пока мы с ним там отдыхали… Ну, сами понимаете, что делают мужчины, когда отдыхают на даче без жен… Я вам не как писателю, а как мужчина мужчине рассказываю, — добавил Актёр в свое оправдание.

Писатель недумённо повертел головой — моя, а к чему это Актер?

А тот:

— Какая, спрашиваю его наутро, Влад, понравилась тебе больше, та, темненькая, или светленькая, длинноногая? А он мне — обе, говорит, райское наслаждение. — Вздохнув еще тяжелей, еще безутешней. Актер сделал резюме сказанному: — так вот я к чему: он во всем был такой: если любил что–нибудь, то делал это до конца, во всем объеме…

— …?

— Ну, сразу двоих, — пояснил Актер. — Вот таким он и запомнился мне… — допил кофе, он отодвинул чашечку и добавил: — Боже, до сих пор не верится, кажется, вот–вот, вот совсем недавно это был: дача, девочки… Наверное, это какой–то знак свыше, перст судьбы, предупреждение всем нам…

Оставался Функционер; во всяком случае, решил Писатель, этот не будет пить заставлять, не будет рассказывать о девочках и откровенничать о том, что знали о покойном «все в Останкино».

Главное — без этого страшного разврата, без леденящей душу «бутылочки», русской народной игры, без пугающей откровенности…

Функционер страдал запорами — это было очевидно по его землистому цвета лицу.

— Что касается смерти известного тележурналиста Листьева, — заученным голосом начал он, — то…

Писатель сделал мягкий жест рукой.

— Извините, но я… Столько версий, столько вариантов… Вы понимаете, я не журналист, я писатель, и факты как таковые…

Функционер бросил на него ненавидящий взгляд, в котором Писатель явственно прочел: «Говно ты, а не писатель…»

— Я могу сказать одно: такого человека могли ненавидеть многие, очень многие… А чем больше тебя ненавидят, тем больше у тебя вероятности быть убитым. Наверное, покойный это и сам знал — а то с чего бы он везде таскал с собой пистолет? — немного помолчав, Функционер добавил: — ненавидели его тут, на Останкино — ясно? Вы посмотрите, еще могилка его не просела, еще труп, наверное, не успел разложиться — а коллеги дорогие уже грызуться… Послушайте, что теперь в коридорах говорят в том же Останкино, посмотрите, как эту так называемую приватизацию похерили… Как того же Листьева втихомолку ругают — «гений разрушения»… Всех давил — и информационные программы, святая святых… Ненавидели его тут — понятно? И, — понизив голос, с откровенными интонациями, он добавил, как бы от себя: — и правильно, между прочим, делали… Удивляюсь — как это его еще раньше никто не убил?!

Издатель, выслушав рассказ Писателя об обработке «открытых и полуоткрыто–полузакрытых источников информации», погрустнел.

— И это ты собираешься написать?

— Да.

— Да ты понимаешь, чем это грозит? Мне, тебе, издательству?!

Да, Писатель как никто другой понимал, чем именно это может грозить: праведным гневом и возмущением широких слоев трудящихся, потерявших любимого героя

— Вот чем!

И уже с точностью до миллиметра вставала перед мысленным взором примерно–разгромная статья в популярном массовом издании:

Влад Листьев был убит дважды Один раз — в своем подъезде на Новокузнецкой 30, другой раз — в издательстве (название).

Ну, находка журналиста — «дважды убит». Редкая и ценная находка. Фантазия у журналистов вообще… м–м–м, слабо развита, фантазия–то.

…беспринципность, жажда мгновенной наживы — даже если эта нажива сопряжена с оскорблением святая святых, с оскорблением светлой памяти человека…

Факты, дорогие читатели — только факты. Не верите — не поленитесь в библиотеку сходить, газетки старые полистать…

Так сказать — «обработайте открытые источники информации»… А потом и говорите о «пасквиле»…

…профессионалу, человеку знающему и думающему, противостоял невежда и агрессивный завистник, спрятавшийся под псевдонимом…

Ха! — нашли чему завидовать! Да если бы я был таким подонком, как этот самый Листьев, я бы давно руки на себя наложил!

Да и к чему под псевдонимом–то прятаться — а?

Издатель, посмотрев на Писателя строгим взглядом, спросил:

— Ну, что делать–то будем?

А это значило: я в тебя, хрен иудейский, деньги вложил? Вложил. Идею мне подкинул? Подкинул. А деньги–то, как сам понимаешь, на деревьях не растут, особенно — американские деньги…

— Что делать?

— Да. Что делать.

— А то, что и делаю…

— Писать?

— Yes, — почему–то перешел на английский Писатель; наверное, чтобы придать себе уверенности.

— Но ведь в суд… Иск, моральный ущерб, и так далее.

— А кто подаст?

— Да кто угодно: Коллега подаст, — принялся загибать толстые татуированные пальцы Издатель, — Соратник, Актер, Функционер… Родственники, все три жены, пол–Останкино — эти просто из солидарности, да и боязно: грохнут еще кого–нибудь известного — что, их грязное белье наружу? Всем напоказ — да?

— Ну и пусть подают. — решительно ответил Писатель. — чем больше мою книгу будут склонять во всех этих «Взглядах», «Часах пик», «Темах» и так далее, тем лучше…

— …?

— Бесплатная реклама, а это значит — еще минимум двести тысяч дополнительного тиража, — с удовольствием произнес Писатель и по потеплевшему взгляду Издателя понял, что попал в цель. Видимо, собеседник принялся считать в уме: минимум триста тысяч, да дополнительного двести тысяч, итого — полмиллиона.

Боже — сказка, а не книга!

Дождавшись, пока Издатель закончит подсчеты, Писатель произнес:

— Да, самое главное — впереди.

— Что? — наконец–то оторвался от своих подсчетов Издатель.

— Надо выяснить, наконец, за что же именно его убили…

— Ну, и как это ты собираешься выяснять?

Писатель скромно улыбнулся.

— Для этого в CIA, в ЦРУ, то есть, существует термин: «обработка закрытых источников информации»… Вот и обработаю. Во всяком случае, верную версию убийства мы (это и о себе, и об Издателе) будем иметь куда раньше,, чем все эти МВД и ФСК…

Да, тяжел хлеб writer'а в России, но — благодарен.

Особенно, если ты известный Писатель, если твои книжки идут «на ура», если такие вот Издатели вкладывают в тебя деньги, и ты никого не боишься…

А чему, собственно говоря, ему тут, на вновь купленной Родине бояться?

Писатель в России больше, чем писатель…

Выйдя из издательского офиса. Писатель неторопливо пошел в сторону людного перекрестка — попить кофе, подумать, как и что он будет говорить там, куда направляется..