Старая собака

Трезметровый забор питомника и часового в калитке она одолеть не могла. И бежать ей было бессмысленно: она уже была оприходована, поставлена на довольствие, занесена в бухгалтерские ведомости, закреплена за конкретным кинологом.

Взяли ее в служебные собаки с мыслью отдрессировать на поиск наркотиков. Мощные овчарки для этой службы в целях конспиративности не применнялись, неказистая дворняга был гораздо практичней. Но Натка дрессироваться не желала.

К сытой жизни она со временем привыкла, не стремилась больше смыться, побродяжничать. Но и служить не желала, дрессировке не поддавалась.

Она вовсе не была глупой, эта чернявая, вертлявая собачка с живыми золотистыми глазами под смуглыми бровками, она была даже через чур смышленная. Но, только в своих интересах.

Там, где надо проказить, скакать на задних лапах, лаять, прыгать, баловаться — тут псинка все схватывала на лету. А от серьезной дрессировки уклонялась вполне сознательно. Чуть потребуют от нее дисциплины — ложится на спину, как тряпка, и лежит, закатывая глаза, будто нервная вдова в обмороке. Эту ее пассивную оборону преодолеть было невозможно.

Бились с ней, бились — и плюнули. А Натка передружилась со всеми овчарками питомника, играла с ними и жила в свое удовольствие.

Она выглядела очень трогательно рядом с громадными волкодавами, трогательно и беззащитно. Но и беззащитность вполне компенсировалась пронзительной дворняжьей хитростью. Она знала, что ее сила в ее слабости и искусно пользовалсь этим знанием, как среди людей, так и среди собак.

Прошло несколько месяцев. Натку давно списали, сняли с довольствия, но она продолжала жить на питомнике, как своеобразный «сын полка», с ней мирились, кормили по–прежнему, баловали. Разве что спать она из вольера перешла на кормокухню.

…Когда кто–то заметил на губах и деснах Натки странные наросты, заволновался весь питомник. Нет ничего страшней заразной болезни, могущей перекинуться на других собак!

Дворняжку срочно отвезли в ветлечебницу и оставили там, клетки продезенфицировали. А в субботу Натка прибежала обратно.

Шел дождь. Нудный, долгий дождь. Натка не давалась в руки, шмыгала по кустам — играла. Наросты стали больше, выглядывали из пасти уродливыми подвижными бородавками. Кляня ветврачей, дежурный кинолог гонялся за дворнягой, а когда поймал, передернулся от отвращения. И незамедлительно они с товарищем решили Натку уничтожить.

У обоих были прекрасные псы — следовики, свирепые в атаке и умелые в работе. Страшно даже представить подобные наросты в их жарких овчарочьих пастях.

Найде привязали на шею кусок рельсы и бросили в помойную яму.

Какая сила скрыта в маленьком тельце на пороге смерти?!

Дворняжка удержалась на поверхности вонючей жижи, подплыла к краю, где внезапно оказалось мелко, старалась выползти.

Ее толкали черенком лопаты, метлой, а она все не тонула и скулила отрывисто. Из ямы тянуло миазмами. Быстрое убийство заразного животного превратилось в пытку. Люди мучались и злились за свое переживание на жертву.

Схватили лом, попытались пробить череп, оглушить. Голова от ударов, как поплавок, ныряла в помои, удара не получалось.

Натка вскрикивала с тоской, у молодых парней — кинологов тряслись руки, их тошнило.

Потом все кончилось. Всплыло два пузыря и стало тихо, только дождь моросил, мелкий, сопливый, нудный.

Как хочется написать, что парни вынули багром тело собаки и, прикасаясь к нему без брезгливости, похоронили в могиле. Но этого не было.

Много лет спустя я в случайном разговоре с опытным ветврачом узнал, что это была совершенно незаразная, доброкачественная паталогия, легко, кстати, излечимая.

Завершить эту главу мне хочется аллегорическим рассказом «Волк». В свое время он завоевал ряд почетных призов в Москве и Ленинграде.

Волк

«Мне на плечи кидается век–волкодав».

Волк подошел к шелестящим на морозном ветру флажкам, понюхал. Флажки пахли обыкновенно — человек почти не чувствовался. Волк вжался в снег и прополз под ограждение. Флажок жестко погладил его по заиндевевшей спине, волк передернулся брезгливо. Встал и пошел в лес, в бесконечно знакомое ему пространство, не отряхиваясь и не оглядываясь.

Лес глухо жужжал, встряхивая с елей лежалые нашлепки снега. Где–то под мостом журчала вода. Волк сел, задрав сивую морду, завыл було, сразу прервав вой. Некого было звать в этом, застывшем на зиму лесу, он был один. Может быть, последний волк на Земле. И он знал это. И жил подчас по инерции, а подчас потому, что он последний.

Флажков, прочих человеческих хитростей он не боялся. Он давно изучил их. А красный свет ничего не говорил старому самцу — в глазах давно убитой подруги в минуты нежности светился зеленовато–янтарный огонек.

В лесу было голодно, и волк часто наведывался в деревню. Он брал пищу одинокой козой, курицей, порой — отбившейся от стаи дворнягой. Быстро перерезал жертве горло, закидовал на спину и не торопясь уходил в лес. Он проделывал это и на глазах у людей с равнодушным бесстрашием, не обращая внимания даже на выстрелы. И поэтому казался заколдованным. Мистическим настроениям сельчан способствовали и безрезультатные облавы.

Старушки вспоминали забытый термин «волколак». В оборотня верили многие.

В это утро все было необычайным. Воздух сырой и крепкий щекотал ноздри, грудь вздымалась, шерсть на загривке щетинилась. Он долго хватал пастью вино весны, а потом завыл призивно и грозно. И слушал тишину леса. Одиночество не гармонировало с весной. И волк пошел к людям.

Он остановился на краю поселка и увидел овчарку из районной милиции. Крупная, с мясистым загривком она бегала в снег за брошенной вожатым палкой, балуясь, не отдавала сразу. Она почуствовала волка раньше человека, обернулась, пошла резким наметом, занося задние лапы влево, остановилась.

— Фас, — закричал милиционер, неловко шаря пистолет, — Фас, Абрек.

Повинуясь привычному посылу, Абрек сделал еще шаг.

Волк стоял легко и просто. Он расправил грудь, грациозно уперся толчковыми лапами прямо в снег. Он не шевельнулся — ждал. В глазах светилась озорная радость.

Только сейчас стало видно, как он огромен. Пес стоял рядом, но не заслонял волка. А тот не двигался с места и улыбался псу. Волк двинулся, и овчарка пала в снег, принимая позу беззащитности. Волк пошел к человеку.

Пуля тупо ушла в снег, другая. Руки миллиционера тряслись, но он был волевым человеком, стрелял еще и еще. Свинец обжег шерсть у плеча, но волк не ускорил шага. Он шел, играя мышцами, и глаза горели совсем по–человечески. Он не казался больше худым, хотя зима была голодной. Он был красив, а красота не бывает худой.

Смелый человек заверещал по–заячьи и, как его пес, упал в снег. Тогда волк остановился. Остановился, посмотрел на человека, прикрывшего голову руками, на пса пооддаль, сделал движение к черной железине пистолета — понюхать, но передумал. Повернулся и пошел в лес, устало, тяжело. Он снова был худым и снова гремел его скелет под пепельной шкурой.

Он шел медленно, очень медленно, и человек успел очнуться, подтянуть к лицу пистолет, выстрелить с положения лежа.

Он был человек, и поэтому выстрелил. Он был военный человек, а волк шел медленно и шел от него, и поэтому он попал.

Минуту спустя овчарка бросилась и запоздало выполнила команду «Фас». А с востока дул жесткий, колючий ветер и больше не было весны. До нее было еще два месяца.

Список. использованной литературы

Beyersdorf, Peter: Spaniel. Rasse — Portrait.

Bierwirth W. Der Deutsche Jagdterrier. Pflege, Abrichtung, Zucht. 1986.

Brehm, Dr. Helga: Gesunde Ernahrung fur Hunde.

Brehm, Dr. Helga: Unser Hund ist krank.