Страница 51 из 94
Глава десятая
На следующее утро при первых же лучах солнца мы отправились в путь, спускаясь по лесам в долину реки Морача. Вдоль неё проходило одно из двух шоссе с твёрдым (более или менее) покрытием королевства Черногория. Наш план заключался в том, чтобы следовать по нему на юг, пока не доберемся до города Подгорица, где долина превращалась в равнину, а затем мы собирались повернуть на северо-запад и подняться до столицы Черногории, города Цетине.
Но проблема в том, что с моей ногой так далеко не уйдёшь. Вызванная поднявшимся на поверхность осколком кости шишка ночью разболелась, и поутру я едва мог ковылять с палкой. Наконец Зага отвела меня в сторонку, в сосновый лес, и уложила на мох. Она развернула обмотку, чтобы осмотреть твёрдое тёмно-синее вздутие.
— Выглядит плохо, — сказала она. — Придётся вскрыть и вытащить осколок.
У меня волосы на голове зашевелились.
— Вы с ума сошли, господарица? Вскрыть? Это может привести к гангрене. И чем вы будете резать?
Она показала свой кинжал.
— Этим. Держу пари, я в своё время вылечила больше ран, чем вы видели в жизни. Там, откуда я родом, нет ни врачей, ни хирургов.
— Но риск инфекции...
Я с отвращением подумал о том, как она использовала нож за последние пять дней: и как оружие, и для еды за столом, и для отрезания людских голов. Она посмеялась над моими опасениями.
— Вот, — сказала она, слегка ударяя клинком по ногтю большого пальца. Он зазвенел, — слышали? Замечательный клинок. Этот принадлежал мне всю жизнь: им перерезали пуповину, когда я родилась. Как такой благородный клинок может вызвать инфекцию? Никогда не слышала большего бреда. Но погодите, нужно приготовить мазь.
Она достала из ранца небольшую глиняную фляжку с отвратительной лозой и скрылась в лесу минут на десять, оставив меня мучиться в догадках, во что я ввязался. Она вернулась, энергично взбалтывая содержимое фляжки.
— Смола чёрной сосны, растворённая в лозе — самая хорошая мазь для открытых ран, лучше всех больничных лекарств.
Я крепко зажмурился и стиснул зубами кожаный ремень, а она принялась работать острием кинжала. Длилось это, думаю, где-то минуту, но это была самая длинная минута в моей жизни. Я старался не стонать, но в самом конце, когда она вытащила осколок, всё же не удержался и вскрикнул от боли. Я открыл глаза; она поднесла осколок, чтобы я мог рассмотреть: белый кусок кости в кровавых потёках, похожий на собачий зуб.
— Ну, вот, столько шума из-за ерунды. Вы называете себя сербом и солдатом: что же за воины у австрийского императора, если так суетятся из-за ерунды? Есть вещи и похуже, скажу я вам.
Тут она была вполне права: сама по себе операция, может, и была мучительной, но также и приятнейшей из ласк, если сравнить с ощущениями от повязки из смолы и лозы, которая заставила меня взвыть от боли на всю долину и возвратилась эхом с противоположной стороны гор.
— Вот, — радостно сказала она, — печёт, да? Но раны очищает просто магически.
Как ни странно, она оказалась права: через день отек уменьшился, а примитивная мазь действительно сняла воспаление: жгучая боль прошла. Но когда мы дошли до дороги в конце долины, нам обоим стало ясно, что я не смогу пройти далеко. Мы сели на обочине и стали думать, что теперь делать. Но пока мы спорили, попросить ли помощи на следующей ферме, несмотря на то, что фермер может оказаться родственником Драганича, или отправиться в монастырь Морача и искать убежища у монахов, я услышал вдалеке звук — знакомый, но дико несоответствующий этой примитивной маленькой стране. Да быть не может! В этом анклаве Афганистана в Европе?
Но я оказался прав: автомобильный клаксон. И вскоре показался источник звука, в раскачку движущийся по ухабистой тропе, которая в этих краях служила дорогой. Это был большой и чрезвычайно потрёпанный автомобиль марки «Панар» [62] королевской черногорской почтовой службы, везущий мешок с недельной почтой из Колашина к сортировочному пункту в Подгорице. Водитель был добродушным молодым парнем, а главное, дальним родственником господарицы.
Так что мы вдвоем забрались на мешки с почтой и поехали вниз по извилистой дороге. Водитель не задавал вопросов, почему двум растрёпанным вооружённым путникам, один из которых, очевидно, ранен, так нужно на юг. Кровавые междоусобицы и клановые войны были столь обыкновенным явлением в этой необычной стране, что человека, сующего нос в чужие дела, посчитали бы в высшей степени невоспитанным.
Я думал, что за прошедшие две недели пережил столько душераздирающих событий, сколько большинству и за всю жизнь не доведется. Но эти тридцать километров на почтовой машине по дороге из Колашина в Подгорицу превзошли всё многократно. Ужас. Полный кошмар. Само транспортное средство, хотя и не старше двух лет, если судить по значку на капоте, находилось в последней стадии дряхлости, до такой степени, что вызывало удивление, как оно вообще ездит. Выхлопную трубу давно оторвало, и все восемь цилиндров оглушительно стреляли прямо в воздух.
Грязь и пыль облепляла ржавый кузов и подножки таким толстым слоем, что казалось, будто машина вырастает прямо из-под земли, все это было стянуто вместе паутиной из старых веревок и обрывками провода. В нескольких местах я увидел дырки от пуль. Что касается коробки передач, то сомневаюсь, осталась ли в ней хоть капля масла. Шестерни визжали и скрежетали так, что уши просто отваливались, а водитель переключался со второй передачи на третью лежащим на полу молотком. А тормоза... их уже давно забрали черти: чтобы остановить машину, водитель направлял ее вверх по склону а затем выскакивал и подкладывал под задние колеса деревянный брусок.
Но это еще полбеды: стиль вождения нашего шофера оказался несравненно хуже. По правде, он вызвал бы тревогу и посреди гладкой равнины, но здесь, на узкой, извилистой дороге, прорезанной в стенах каньона Морача, где в ста метрах внизу бурлит река... Это стало одним из самых жестоких моральных потрясений, которое мне довелось испытать в жизни. Мне оставалось лишь откинуться на гору почтовых мешков, крепко зажмуриться и повторять про себя, будто перебирая четки: «Пресвятая Богородица, спаси и помилуй, этот человек, как и я, не желает умирать; этот человек знает, что делает, и ездил по этой дороге много раз; у него есть жена и дети, которых он нежно любит, а они ждут его дома».
Наконец каньон Морача начал расширяться, а горы по обе стороны стали ниже и лишились растительности. Мы покидали континентальную часть Черногории и въезжали в пустынный карстовый район вдоль побережья, «Камено море», как называют его сербы. Вскоре мы окажемся в Подгорице, а оттуда двинемся на запад, снова в горы, в столицу страны — Цетине. День пути, подумал я. Приехав туда, я прямиком отправлюсь в австро-венгерскую миссию и заставлю их телеграфировать непосредственно в Вену новости о готовящемся двойном покушении.
У нас еще оставалось время. Я не знал точно, какое сегодня число, слишком многое произошло за последние две недели, но, подсчитав, подумал, что сегодня, вероятно, десятое июня. Наследник и фельдмаршал Конрад отправятся на боснийские маневры только в последнюю неделю месяца. И в любом случае, как я знал, после смерти майора Драганича нападение возле Фоча уже не случится. Если главная угроза теперь осталась в Сараево, то полиции будет достаточно двух недель, чтобы схватить заговорщиков, это если еще из-за болтовни Карджежева они пока не угодили за решетку, и арестовать капитана Белькреди, когда тот снова появится на австрийской территории.
Наш тарантас вильнул в сторону, со стоном и дрожью остановился и почти сбросил нас с Загой прямо в пыль, когда водитель передними колесами въехал на склон, чтобы затормозить. Нас взмахом руки остановил пожилой селянин с белыми усами и винтовкой за спиной. Он восседал на осле, а его облаченная в черное жена плелась позади, согнувшись под огромной вязанкой дров. Водитель высунул голову.
62
«Панар-Левассор» — основанная в 1866 году компания, одна из первых в мире, выпускающих автомобили на продажу, в том числе гоночные и спортивные машины, частные автомобили и лимузины, а также военные автомобили.