Приговоренный

Это было жужжащее пение лодочного мотора.

Клык не знал, кого несет в такую пору: то ли рыбачков-профессионалов, то ли их лучших друзей — рыбинспекторов, то ли просто любителей отвести душу на речном просторе. К тому же как человек, непривычный к речному быту, он не мог с ходу отличить звук мотора безобидной «казанки» от катера речной милиции. Приглядевшись, Клык увидел, что лодка нагоняет состав с кормы точь-в-точь как лодка Капрона, когда их перегружали на толкач.

Нет, это была не милиция. Притушив сигарету, Клык наблюдал из темноты за тем, как проворные ребятки — их в лодке было трое — перекинули на буксир какие-то увесистые свертки. Толкач на это время сбавил ход, а когда перегрузка была закончена, лодка резко отвернула и исчезла в темноте.

Что это было, Клыка не интересовало. Но, как ни странно, ему немного полегчало в моральном плане. Во всяком случае ему стало ясно: Ваня-капитан, по крайней мере сам лично, не собирается сдавать Клыка ментам, раз принимает на вверенный буксир какие-то грузы от посторонних третьих лиц. Потому что легаши — народ непредсказуемый и могут по ходу отлова Клыка невзначай обшмонать судно целиком и полностью, найти этот самый неучтенный товар и, позабыв обо всем хорошем, содрать отступные в таких размерах, что тарифы за перевозку не обеспечат рентабельности.

Тем не менее с палубы Клык убрался. В надстройке было уютнее. Улегшись на свое место, «капитан Гладышев» попробовал прикрыть глаза и подремать. Вроде бы даже получалось. Веки уже наливались тяжестью, а неприятные мысли становились глуше. Еще чуть-чуть — и Клык захрапел бы, беды не чуя.

Насчет беды, конечно, сильно сказано. Просто по сходням, переброшенным с толкача на баржу, кто-то затопал. Клык сразу сцапал автомат и взял на прицел то самое окошко, из которого его могли при желании обстрелять.

Мимо двери прошли двое, до Клыка долетело сказанное вполголоса:

— Не греми особо, тут люди спят. — Это бухтел Иван-капитан.

Потерпят! сказал второй голос, молодой и нахальный.

— Не ори, падла! — строже шикнул капитан. — Приключений ищешь, карась гребаный. Тащи давай и не разевай хлебало. Уловил?

Судя по тому пыхтению и ругани, которые отчетливо слышались Клыком, ребята тащи; и что-то тяжеленькое. Когда речники утопали подальше от надстройки куда-то к носу баржи, Клык осторожно переместился к окошку, выходившему вперед. Оно было заколочено изнутри обрезками досок, но через узкие щелки кое-что разглядеть удалось. Темные фигуры Ивана-капитана и «карася» с какими-то пакетами-свертками в руках маячили у передне го грузового люка. Клык так и не удосужился разглядеть, что там, под брезентом. Даже в ближний от себя грузовой люк не заглядывал.

С носа доносились слова:

— Быстрее телись, биомать! Слепой, что ли?

— Да счас, счас!

Они откинули брезент, и тот, который «карась», полез в люк.

— Принимай! Смотри, культурнее, — скомандовал Иван.

Засветился фонарь, и Клыку стали видны обернутые полиэтиленом пакеты габаритами примерно 40x20x20, которые капитан передавал вниз своему подручному. Всего их было восемь штук. Судя по всему, карась» не просто укладывал пакеты, а прятал их куда-то, потому что, взяв первый пакет, долго шурупил внутри баржи и лишь потом поднялся за вторым, с которым провозился немногим меньше. Капитан тихо поругивал парня за то, что долго возится, но больше для проформы. Как видно, Иван и сам понимал, что быстрее не получится.

Когда все восемь пакетов перекочевали в трюм баржи, Иван с «карасем» задернули брезент и какое-то время копошились, закрепляя его на люке.

— Перекур, — объявил капитан. Они присели на носу баржи, затлели огоньки сигарет.

А как в Москве? — спросил «карась», имея в виду только что спрятанный груз.

— Туда еще дойти надо, — ответил Иван. — И вообще, не фига рассуждать. Тебе отстегнут сколько заработаешь. А будешь спрашивать, до старости не доживешь, понял, биомать?

— Я чего, я так… — струхнул парень.

— Ты запомни одно, если здесь хочешь работать не звони языком и слушайся меня. А то, биомать, и сам влетишь, и меня подставишь. Язык доводит не только до Киева, биомать, но и до гроба.

С последней фразой Клык был согласен полностью и целиком.

— Сейчас на Коровинский плес выйдем, — сказал Иван, пуская струю дыма. — Во место! Фарватер сорок метров, а от берега до берега больше километра. Сплошная мелкота. А там, впереди, должен «Козьма Минин» вверх идти, пассажирский, трехпалубный. Как разойдемся — хрен его знает!

Бычки пошвыряли с борта — видать, морские законы на все реки не распространяются — и ушли с баржи на толкач.

Клык отчего-то подумал, как смешно будет, если они тут на мель сядут. А потом ему показалось, что ему лично это окажется не смешно. Потому что если толкач сам свои баржи не стащит, а встанет, допустим, поперек фарватера и создаст затор, в результате которого застрянет встречный трехпалубный, возможно, с интуристами на борту, то явятся какие-нибудь речные гаишники и прочие начальники, начнут разбираться и могут даже добраться до Клыка.

Но насчет мели он зря волновался. На Коровинском плесе произошли совсем другие события.

Клык услышал, что дизели толкача свали бухать намного реже, обороты сбросили. Выглянув в окно, он увидел, что берега заметно отдалились друг от друга. На востоке, то есть там, куда был повернут нос баржи, уже здорово посветлело и гладь водного зеркала отливала не то серебром, не то ртутью. Огоньки бакенов почти наползали один на другой. А километрах в двух впереди из-за поворота реки медленно выдвигалась светящаяся многочисленными огоньками громада «Козьмы Минина». Оттуда донесся требовательный гудок, сзади, из-за спины «Бугровск» ответил ревуном.

Высунуться на палубу Клык решил чисто по наитию сердца. Или по его велению, если более правильно. Короче, он хотел просто поглядеть вблизи на речной пароход, где едут относительно богатые и счастливые люди, которые отдыхают, любуются красотами природы и не ощущают себя добычей, за которой гоняется целая свора собак и охотников.

«Козьма Минин» шел хоть и против течения, но гораздо быстрее, чем «Бугровск» со своими баржами. А «Бугровск» начал плавно поворачивать злево, оставляя по правому борту красный бакен. Баржа проползла от него всего в трех-четырех метрах. Носы их смотрели теперь точно на белый, и Клыку даже показалось, что сейчас состав сомнет эту мигалку и встанет точно поперек «проезжей части», после чего «Козьма» своим острым белым носом долбанет деревянные баржи в борт, причем ту, где находились беглецы, в первую очередь. Дальше воображение нарисовало картинку и вовсе неприятную. Привиделось, как затягивает в водоворот, уносит под винты и так далее. Но тут носы барж стало уводить вправо от белого бакена, и сцепка плавно прошла изгиб узкого фарватера. Послышались новые гудки, трижды мигнули проблески на верхней палубе «Минина», трижды мигнули такой же световой отмашкой с «Бугровска» разоспись левым бортом.

Пока «Минин» величаво проплывал мимо зачуянной сцепки — топовый огонь «Бугровска» светился где-то на уровне второй палубы речного лайнера, — Клык полюбовался этим зрелищем от души. Он даже перебежал по сходням на левую баржу, чтоб быть поближе. На море-то он бывал, но только купался, а на пароходах, даже на речных, ни разу не катался. Даже на речных трамвайчиках. А тут — хоть посмотреть вблизи…

Там, видно, еще только собирались спать ложиться. Где-то музыка играла, похоже, танцевали даже. Из ресторана расслышал он бряканье посуды. В одном окне, до половины затянутом шторкой, чьи-то голые титьки промелькнули. С камбуза какими-то приправами и шашлыком повеяло. Парочки стояли у борта, обнимались, поцелуйчиками обменивались. В световых пятнах от окон какая-то девушка Клыка видела, ручкой помахала. Клык тоже махнул пару раз.

Проползла мимо стометровая махина. Ушла за корму, в темень, а потом огоньки где-то за поворотом реки исчезли. Клык посмотрел немного, повздыхал: уплывает куда-то красивая, вольготная жизнь, а у него такой, пожалуй, никогда не будет. Лишь бы свою, вот эту, пропащую, но все же очень дорогую, по большому счету, жизнишку сохранить подольше.