Страница 21 из 32
Глава 7.
Девятое июля, резиденция Черноуса, вечер -- Так. Ну и видок у тебя! -- Черноус захлопнул свой черный фолиант, оторвался от рукописи и положил на конторку перо. -- Что ж, проходи, давай, рассказывай. Пилигрим! И зачем он ее переписывает, эту книгу? Тренируется в каллиграфии что ли? Или так, чтоб время скоротать? Вслух этого Фрол, конечно же, не сказал. Он скинул монашескую рясу прямо на пол и снял платок в синюю горошину, повязанный на пол-лица как у человека, мающегося зубной болью. Огляделся по сторонам -- присесть было некуда, а он так устал за эти дни! Четвертые сутки толком поспать не удается. Все эти дни -- постоянные перелеты, поездки, хождения. Еще до рассвета полетел на остров Буян, едва прибыл -- оседлал метлу и пустился в обратный путь с острова в Стольноград. Зелье Черноуса сначала взбодрило на несколько часов, но потом по душе разлилась какая-то тревога, а после нее -- полная апатия. Не помогла даже хорошая доза виски, принятая там, на острове. Только голова разболелась и в животе стало тяжко, да потянуло в сон. К полудню он уже оказался на берегу Синявы у своего тайника, забрал оттуда остатки алмазов -- про них он Черноусу ничего не сказал, а то ведь тот еще вчера потребовал с него кучу денег, как он выразился, на представительские расходы. Решил прихватить с собой и припрятанный там же, на всякий пожарный, автомат. Солнце поднялось уже высоко и клонилось за полдень, когда его загородила огромная тень. Глянув наверх, Фрол увидел парящего в небе трехглавого дракона. Ага, вот они, голубчики, явились -- не запылились. Он поспешил к реке и пригляделся к приземлившейся на том берегу группе ящеронавтов. Точно, они! Бойцы невидимого фронта, как окрестил их Петрович. И Герман с ними, и лешачок. Пальнуть что ли по ним из автомата, достанет или нет? Должен достать, а ну-ка! Но этот Иван-болван, вскочил вдруг на Змея Горыныча и полетел прямо на него. Фрол выпустил всю очередь в пернатого, но даже не поранил ни ящера, ни седока. В тайнике есть еще запасной магазин, да некогда перезаряжать, улепетывать надо, дракон уж близко, а у этого придурка, что на нем сидит, морда злая, ведь поколотит, а то и прибьет не задумываясь! Оставалось только вскочить на метлу и скрыться в чаще леса, лавируя между деревьями. Этому чертову ископаемому сюда ни в жисть не сесть! Выждав время, пока крылатая гадина уберется восвояси, Фрол вернулся на берег. Удирая от дракона через чащу и лавируя меж крон деревьев, он ободрался о ветки, разорвал фартук и потерял кепку. Но ничего, зато ушел от расправы. Группа супостатов отошла от реки, направляясь в сторону Петрово Ближнего, и была уже довольно далеко. Змей улетел совсем. Фрол разобрал автомат, сложил его в котомку вместе с запасным магазином и быстрым шагом поспешил к мосту. Надо бы тоже поторопиться на поезд, чтобы успеть в столицу засветло, да при этом не попасться на глаза этим выродкам. Дойдя до города, первым делом он решил изменить свою внешность. Зашел в лавку и купил там монашескую рясу. Бороду прикрыл, повязав на лицо платок в синий горошек, будто бы у него болят зубы. Метлу пришлось разобрать -- прутья сложить в котомку, а черенок использовать в качестве посоха. На верхнюю часть лица надвинул капюшон. Все, теперь он странствующий монах, возвращается с паломничества. Глядишь -- не признают. Еле-еле преодолел соблазн подкрасться к супостатам поближе, да подслушать, о чем беседуют. Нет, пожалуй, не стоит, боязно, того и гляди -- раскроют его. Так вот и доехали, спокойно, без приключений. Кажись, никто его не узнал. Он сидел в другом вагоне и, надвинув полностью на лицо капюшон, делал вид, что дремал. -- Так. Ты зачем на берег выходил, дурья твоя башка?! -- отругал Фрола Черноус, когда тот закончил свое повествование. -- Заметил Горыныча и прятался бы в лесу. Теперь они знают, что ты здесь. Так и меня подставляешь, не ровен час вычислить смогут. -- У тебя что, паранойя? Откуда им знать, что я в столицу направился? В поезде-то они меня не заметили. Может, я на остров обратно подался. И тебя как им вычислить? У них же нет Всевидящего Ока. -- Ладно, не серчай. Может, и впрямь я мнительный стал. Так. Короче, что у Бабы-яги творится, мне разузнать так и не удалось. Надо бы пугнуть их там, чтоб какой неверный шаг сделали и сами бы себя раскрыли. Можешь со своим этим, Губарем связаться? -- Дык, ясное дело, могу! -- Хорошо. Так. Задашь ему одно поручение небольшое выполнить. -- Налет что ли на Бабу-ягу устроить? -- Что устроить, я тебе потом скажу. Это первое. Так. Ну, а второе -- будем за Емелей наблюдать. Сейчас ему Лихо работать мешает. Прознает, не прознает? -- Прознает. -- Мы что, с тобой об заклад биться будем? Я тебя вовсе не спрашиваю, это я вслух рассуждаю, -- рассердился Черноус и, помолчав, продолжал: -- Так. А те, что на Горыныче летели, к нему, должно быть, к Емеле, направляются. Ночью-то вряд ли что-нибудь произойдет. С дороги копыта, небось, откинут, отдыхать залягут. Так. А вот завтра -- посмотрим. Так что и нам отдохнуть можно. Ты ступай, Фрол, завтра с утречка приходи. Тряпье свое забери, не забудь. Он указал на валявшиеся на полу платок и рясу. -- Ета, а у тебя тут нельзя ли переночевать? -- Фроля вновь душила жаба платить деньги за комнату в трактире. -- Это что тебе, постоялый двор? В гостинице устроишься. Пока, до завтра, мне еще поработать надо. Он открыл фолиант и снова взялся за перо. А Фрол направился занимать очередь в бесплатную ночлежку для бродяг. Ну покормит немножечко клопов, да и пусть их, зато платить не надо.
Глава 8.
Десятое июля, раннее утро Утром, окинув взором Емелино подворье, мы обнаружили, что все вернулось на круги своя. Изба как-то сама по себе выпрямилась, ворота и забор поправились. Емеля остался доволен результатом вчерашней ночной вылазки. Теперь пора приступать к решению наших проблем. Всем наличествующим составом, включая ребятню, мы принялись доделывать недостроенный летучий корабль, а конкретнее -- просто-напросто дирижабль. И без всякой магии, чародейства и волшебства. Женская половина сшивала полотнища легкого плотного шелка, мужики плели корзину, конопатили ее и смолили. Емеля в этом участие не принимал, он мастерил горелку и остальное техническое оборудование. Лишь к вечеру следующего дня работы по строительству летучего корабля были завершены, и баллон нашего аппарата накачивался горячим воздухом из горелки, которая работала, конечно же, на спиртосодержащей жидкости, производимой неиссякаемой баклажкой. Теперь оставалось только уповать на то, что Бабе-яге удалось договориться со Стрибогом посылать сюда исключительно восточные ветра. Впрочем, дирижабль имел достаточно обтекаемую сигарообразную форму, но если честно, то больше напоминающую гигантскую сардельку. Кроме того, в гондоле был установлен движок с пропеллером, снятый с Емелиного геликоптера. Правда, двигун для такого аппарата не очень мощный, но, тем не менее, мы надеялись с его помощью продвигаться вперед даже при несильном встречном ветре. Опыта полетов на воздушном шаре как у меня, так и у моих спутников не было никакого, но другого транспортного средства, способного перенести нас через все эти преграды и расстояния найти в этом мире просто невозможно. Непроходимый лес, широкую степь, безводную пустыню, горы, океан -- все это проще всего преодолеть по воздуху. Собственно Край Света находился предположительно на расстоянии четырех тысяч верст от столицы. Путем нехитрых подсчетов можно сделать предположение, что если постоянно двигаться со средней скоростью тридцать-сорок километров в час, путешествие в один конец займет около ста -- ста тридцати часов, то есть порядка пяти суток. Пару-тройку дней надо положить на непредвиденные задержки в пути, так что, если с нашим аппаратом ничего серьезного не случиться, за две недели с небольшим туда и обратно мы должны обернуться. Не знаю, правда, сможем ли мы лететь круглосуточно, без посадок, но я решил, что необходимо попробовать. Придется назначить ночные вахты. Наш экипаж -- четыре человека, и если каждому предстоит подежурить у горелки ночь через три, это не должно никого сильно напрягать. Еды мы взяли с большим запасом, ее хватит надолго -- сухари, вяленое мясо, копченые куры, соленая рыба, крупы, всего этого у нас имеется в достаточном количестве, вот только запасы питьевой воды придется изредка пополнять. Гондолу мы сделали большой и просторной, кроме того, она была просмолена и проконопачена, поэтому могла сыграть и роль лодки в случае аварийного приводнения. В носовой части из плотной парусины мы устроили что-то типа каюты для сна, а в корме отгородили отхожее место -- не садиться же на землю всякий раз, если кого-то приспичит в туалет. -- Во, аппарат получился! -- Лешек, при помощи жеста большим пальцем, восхищенно подвел итог нашему творению. Друзья уговаривали отложить старт до рассвета, но я сказал, что мы и так потеряли много времени, поэтому вылетаем сейчас. Мы попрощались и послали к черту провожающих, забрались в корзину и обрубили причальный канат. Мотор пока не включали, легенький ветерок был попутным, дирижабль медленно поплыл навстречу заходящему солнцу. Под нами проплывали пригороды Стольнограда, деревеньки и небольшие уездные городки с маковками церквей и черепичными крышами домов. Сзади в сгустившихся сумерках угасали остатки уходящего дня, и темной синевой на землю накатывала ночь, а впереди, почти у самой линии горизонта, в сизой дали узенькой кромкой выделялся дремучий Непроходимый лес. Над ним, в розовато-оранжевом зареве, заходящее солнце вырисовывало причудливо изломанный контур. -- Это и есть Неприступные горы? -- спросила Катя. -- Нет, -- ответил Герман, -- До них еще лететь и лететь. Это облака такие, похожие на горы. Кстати, паршивая примета, солнце в облака садится -- жди непогоду. Иван, мы ночные дежурства будем назначать или разыгрывать? -- Как скажите. Но первую ночь я бы хотел подежурить сам. -- А я -- вторую, -- сказал Лешек. -- Ну вот и чудненько. Тогда я -- третью, а даме оставим четвертую. Герман с Лешеком отправились в носовой отсек укладываться, я остался у горелки подливать в нее топливо из нашей баклажки и следить за высотой. Нельзя опускаться очень низко, чтобы не столкнуться с какой-нибудь преградой, но и очень высоко подниматься тоже не следует, все-таки наверху нежарко. Триста-четыреста метров -- вполне нормально. Ночью, конечно, сложно определить высоту полета на глаз, а никакими приборами наш летучий корабль, естественно, оборудован не был. Я на всякий случай приготовил фонарь, хотя большой надобности в нем не имелось -- июльские ночи и так довольно светлые. Катька устроилась возле меня. Мы полюбовались немного догорающей кромкой оранжево-красной зари и проплывающими внизу огоньками городишек и сел, стогами сена на лугах и похожими на них соломенными крышами избенок. Потом Катька сладко засопела на моем плече, я пододвинул к ней мешок с балластом и накрыл ее своей курткой. Меня и самого клонило в сон, я, кажется, начал задремывать, а потом даже на какое-то время провалился в забытье. Мне снилось море, Водяной Царь, похожий почему-то на толмача Фрола с трезубцем в руке, большая снеговая туча... Вдруг гондолу резко качнуло. Я встрепенулся и огляделся по сторонам. Горелка, слава Богу, еще не погасла, но порывистый ветер пытался задуть ее. Закрывая собой звезды, с западной стороны не ползла, а уже стремительно мчалась плотная пелена косматых черных облаков. Убывающая луна уже пала жертвой этого налета, скоро ему сдастся и все небо. Непроходимый лес чернел впереди довольно-таки близко. Что же делать? Посадить дирижабль здесь, чтоб переждать непогоду или продолжать путь, надеясь на лучшее, и пытаться перелететь через лес? Ветер уже поменялся на северо-восточный, и его порывы становились все сильнее. Скоро, судя по движению облаков, он может вообще смениться на западный, да еще такой силы, что наш движок просто не вытянет против него. Нет, надо садиться. Я уменьшил пламя в горелке и потянул за веревку, открывающую специальный клапан наверху. Это моя первая посадка на воздушном шаре, да еще в кромешной тьме, да в непогоду, да при порывистом ветре. -- Мы падаем? Катька проснулась. -- Пока нет. Просто я пытаюсь приземлиться. Еще один резкий порыв ветра подхватил шар, который потащил за собой корзину, волоча ее почти горизонтально. А под нами уже замелькали деревья. Я раскручивал за лопасти пропеллер, пытаясь запустить мотор, чтобы с его помощью развернуть шар и вернуться хоть немного назад, уклонившись от деревьев. Проклятый механизм не хотел заводиться, а порывом ветра из шара выдуло много теплого воздуха, мы падали уже слишком стремительно. Хлынул дождь. Из "каюты" вылезли Лешек и Герман. -- На, попробуй завести, -- сказал я Герману, а сам принялся на полную мощность раскочегаривать горелку. Падение замедлилось. -- Что ты хочешь сделать? -- спросил Герман. -- Хочу сесть. Только не на деревья, а в поле. -- Понял. Мотор заработал. Но теперь в нем большой нужды уже не было. Ветер поменялся на северо-западный и увлекал наш летательный аппарат в сторону от леса. Причем дул он так сильно, что при очередном порыве шар чуть не поменялся местами с гондолой. Земля была совсем близко, опускались мы слишком быстро, несмотря на то, что горелка работала в полную силу. Конечно, и ткань намокла, и похолодало здорово. Почти у самой земли мы скинули два мешка балласта. Скорость падения замедлилась, но не совсем. -- Глуши мотор! -- крикнул я Герману. -- Внимание! Все хватаемся за веревки и по моей команде, на счет "три", резко подпрыгиваем вверх. Раз... два... Три! Мы подпрыгнули и повисли на стропах, когда гондола коснулась земли, это немного смягчило удар, после которого мы повалились в корзину. Всё еще надутый шар тащил нас теперь по земле. Герман с Лешеком поднялись на ноги первыми и выбросили за борт два якоря. Мы с Катькой тянули на себя веревки, стараясь побыстрее выпустить из шара воздух. Якоря лишь слегка тормозили, они не могли ни за что зацепиться -- нас тащило по ровному вспаханному, но не засеянному полю, на котором не росло ни пенька, ни кустика. Корзина волочилась на одном боку, зачерпывая грязь. Мы уже вчетвером сдували шар, дождик активно помогал нам в этом деле, но корзину все волокло и волокло вдоль кромки леса. -- Руби концы! -- крикнул я. Все вооружились -- кто ножами, кто топором -- и стали разрезать веревки, связывающие шар и гондолу. Когда их осталось только две, наша гигантская шелковая "сарделька" уже полоскалась вдоль направления ветра, и корзина остановилась. -- Да, -- сказал Герман, -- не думал я, что посадка воздушного шара -- такая непростая штука. Сложив, а точнее -- скомкав мокрое полотнище шара, мы перевернули гондолу и забрались под нее, чтобы укрыться от дождя и немного вздремнуть до рассвета. Дождь не прекращался всю ночь. Мы спали практически в луже и вымокли насквозь. Утром мы набрали дров и развели большой костер, чтобы обогреться и просохнуть, а для борьбы с простудными заболеваниями приняли немного топлива для горелки. Вскоре выглянуло солнце, что оказалось весьма кстати. Нам предстояло просушить вещи, а главное -- баллон воздушного шара, и устранить повреждения, вызванные вчерашней аварийной посадкой. Продолжить прерванный полет удалось только после обеда. Ветра практически не было, мы поднялись повыше и запустили мотор, чтобы поскорее миновать Непроходимый лес, который тянулся под нами сплошным ковром до самой линии горизонта. Я достал карту, раздобытую Лешеком в Стольнограде. За вчерашний день, точнее -- вечер и половину ночи, мы преодолели двести с небольшим верст. Лес простирался почти на пятьсот. Внизу не было видно ни просеки, ни полянки, ни тропиночки -- похоже, лес действительно непроходимый, потому что через него попросту никто не ходит. Считалось, что тут полно всякой нечисти -- упыри и вурдалаки, бесы, трясы, морусы и даже сам Вий. Около половины тысячелетия назад существовал некий проход через лес, но в ту сторону по нему никто не ходил, им пользовались исключительно воинственные кочевники, причинявшие немало хлопот населению теперешней Алмазной Долины. Больше всего доставалось самому сильному тогда Тридевятому царству. Последним и самым жестоким воителем, совершившим кровавый набег был легендарный Бабай, но после разгрома его войска на Чибисовом поле белые маги заколдовали проход и сделали лес непроходимым. Племена варваров и теперь обитают в степи за лесом, но народ знает о них лишь понаслышке. Говорят, что у них три глаза, лошадиные ноги и хвосты, длинные как кнуты, этими хвостами они якобы ловят скот. Бытует и такая версия, что они -- полулюди-полукони, что-то типа древнегреческих кентавров. Несколько десятков землепроходцев за последнюю половину тысячелетия проникали в эти степи в обход Непроходимого леса, северной стороной, через Скалистые горы, но назад возвратились немногие. Существуют ли где-то отчеты по результатам этих экспедиций, никому не известно, очевидно они засекречены, правда, непонятно, с какой целью. Кем и как была составлена карта, по которой мы ориентировались, тоже оставалось загадкой. Сомнение вызывало и то, насколько она точна. Определить на глазок скорость, с которой плыл наш корабль, занятие почти бесполезное, но к вечеру, точнее к закату, впереди показалась степь, а когда совсем стемнело, лес под нами кончился. Теперь можно выключить мотор, посидеть чуть-чуть в тишине и хоть обмолвиться словечком друг с другом -- разговаривать при работающем двигателе просто невозможно, поскольку глушитель Емеля еще не придумал. Но прежде чем расслабиться полностью, необходимо было еще понять, какой силы и какого направления дует ветер. Если мы ляжем в дрейф, не отнесет ли он нас назад, к Непроходимому лесу, который в темноте представлял довольно зловещее зрелище. Его чернота изредка озарялась голубоватыми вспышками и всполохами, до нас доносились какие-то причудливые звуки, не то стоны, не то скрип, издаваемые то ли трущимися друг о друга деревьями, то ли неизвестными в природе животными. -- Да, -- сказал Лешек, -- нечистой силы там хватает... -- Вот так и отпусти тебя одного, -- шепнула мне на ухо Катька. -- Наверняка уже какую-нибудь берегиню оттуда с собой прихватил бы. -- За ней еще вниз надо спуститься. А мне этого делать как-то не особо хочется. Мы еще некоторое время зачарованно смотрели вслед этому уплывающему таинственному миру. Через полчаса, убедившись, что ветерок достаточно свежий и попутный, мы оставили несчастного Лешека дежурить у горелки, а сами отправились спать в нашу парусиновую "каюту". Эта ночь выдалась спокойной, тем не менее проснулся я довольно рано, что бывает со мной крайне редко, поскольку я не просто "сова", а "Сова" с большой буквы. Едва рассвело, я вылез из нашего кубрика. Снаружи было довольно зябко, даже парило изо рта. Лешек сидел на мешке с балластом, кутаясь в лоскутное одеяло, и тупо глядел в пламя горелки. Я провел рукой у него перед глазами, проверяя вменяем ли он или впал в прострацию. -- Я не сплю, -- не шевелясь и не моргая, проговорил наш вахтенный. -- Может, пойдешь, вздремнешь чуток? -- предложил я ему. -- Уже не хочется. Если б на часок пораньше... -- Ну уж извини. -- Да ладно. Я посмотрел вниз. Степь под нами была покрыта легкой пеленой тумана, Непроходимый лес остался далеко позади и в белесой дымке был почти не виден. Высоту полета я оценил примерно в километр. Чуть убавив пламя горелки и слегка стравив теплый воздух из шара, я опустил наш летучий корабль пониже. Через полчаса стало немного теплее, но скорость полета при этом снизилась. -- Ну что, я предлагаю устроить общую побудку, -- с этими словами я запустил мотор. Первым из кубрика выбрался Герман, а потом и Катька. Она что-то сказала, слов я не разобрал, но интонация была недовольной. -- Чего-чего? -- Завтракать в таком шуме я не могу! -- крикнула она. -- Ладно, полчаса подрейфуем в тишине. На завтрак мы сделали бутерброды с вяленым мясом и сварили кофе на горелке воздушного шара. Кофе у нас был свой, намолотый собственноручно и взятый в дорогу еще из дома, из нашего мира. В этом мире такого продукта не существовало. Конечно, наладить торговые отношения между двумя мирами -- неплохая идея, естественно при условии, что торговать не оружием, а сугубо мирными товарами. На этом можно сколотить неплохой капитал. Но какая тут сразу начнется грызня между олигархами, и тутошними, и тамошними, и штатовскими, и нашими российскими за главенство, за влияние, за лакомый кусок пирога! И неважно, кто победит в этой битве, итог будет один: от сказки не останется и следа. Непроходимый лес падет от натиска бензопил, нелюдей уничтожат как несчастных индейцев, Стольноград будет застроен небоскребами с пятизвездочными отелями, а сказочное небо закоптят выхлопными газами миллионы ржавых подержанных тачек из Европы, Америки и Японии. А по местным дальнозырикам будут денно и нощно крутить рекламу йогуртов, стирального порошка и, пардон, предметов женской гигиены. Нет, самым правильным решением будет -- в случае удачного выполнения нашей миссии -- после возвращения домой уничтожить амулет, чтобы ни один, ни наш отечественный, ни зарубежный предприниматель никогда сюда не попал бы. Мои размышления прервали крики и конский топот, доносившиеся снизу. В ту же секунду арбалетный болт продырявил нашу жестяную горелку. Содержимое горелки разлилось по всей гондоле, ароматизируя окружающий воздух спиртовыми парами, пламя погасло. Под нами скакала группа из двенадцати -- пятнадцати воинственно настроенных всадников в лисьих шапках с привязанными к ним лисьими же хвостами на резвых лошадках с коротко стрижеными гривами. Все воины были вооружены луками и копьями, а предводитель -- арбалетом. Разглядеть их как следует на таком расстоянии не удавалось, но одно было очевидно -- ноги у них явно не лошадиные, да и хвостов, как и других рудиментов на теле, тоже не имелось. Мы летели на высоте метров сто пятьдесят -- двести, стрелы, выпущенные из луков до нас практически не доставали, а те, что доставали, теряли убойную силу. Но арбалет -- оружие более мощное, стрела, выпущенная из него, и на такой дистанции могла серьезно ранить, а то и убить. Мы запустили мотор и выбросили мешок с балластом, он упал на землю, подняв облако пыли, прямо перед вожаком. Его лошадь испугалась и шарахнулась в сторону, высадив всадника, который по инерции покатился кувырком несколько метров вперед. Пока незадачливый предводитель ловил своего скакуна, наш летучий корабль набрал ход, увеличивая расстояние по горизонтали между нами и ватагой конников. Однако по вертикали это расстояние неуклонно сокращалось, поскольку шар опускался. Я надеялся, что через двадцать -- тридцать минут этой скачки лошади преследователей устанут, и они прекратят погоню. Но их кони оказались просто неутомимыми. Они мчались за нами с прежней скоростью, а мы опускались все ниже и ближе к земле. Мало того, что степные воины догоняли нас, так еще и корзина дирижабля скоро вовсе коснется земли, тогда мы несомненно окажемся во власти преследователей, а эти ребята, похоже, сначала собираются нас убить и только потом выяснять, кто мы, откуда и зачем пожаловали. А шанс быть убитыми скоро у нас появится и до приземления -- наш аппарат снова входит в зону досягаемости арбалетного болта. Да, пожалуй я был неправ, что отказался взять с собой автомат. А до земли оставалось всего метров пятьдесят, а то и меньше. Мы выбросили уже весь балласт и решали вопрос, чем бы еще пожертвовать -- продуктами, водой или снаряжением. -- Давайте пожертвуем мной, -- сквозь шум движка крикнула Катька. -- Милая, сейчас не до шуток, -- строго ответил я. -- Я не шучу. Будешь как Стенька Разин. А потом найдешь себе какую-нибудь Машку или Глашку... -- А ну цыц! Глашка, Глафира, ведьма, сестра Марфы -- выстраивался в голове логический ряд. Точно. Марфа подарила мне гребень. В детстве я любил читать книжки про пиратов. Там часто описывается сюжет, как корабль в бурю не может зайти в бухту. Тогда с бортов корабля в море из бочек выливают масло. На время волнение стихает, и судно может зайти в укрытие. Но после этого волны начинают бушевать с еще большей силой. Пожалуй, сейчас тот самый случай. Роль масла выполнит Марфин гребень, но если преследователи преодолеют преграду, то озвереют окончательно. Я вынул из кармана куртки деревянный гребешок и бросил его за спину на землю. Внизу моментально выросла густая, высокая и широкая стена колючих кустов. Она простиралась от горизонта до горизонта сколько хватало глаз. Так что пусть товарищи теперь попотеют, работая саблями и ножами -- часа на полтора, а то и на два им занятия хватит. А нам бы успеть за это время залатать горелку. Емеля дал нам с собой в ремкомплект немного олова, паяльной кислоты и даже паяльник -- не электрический, конечно. Надо развести костер и нагреть его. Из чего только костер разводить? Степные народы обычно топят кизяком, но тут и в помине нет ни одной коровы, так что и кизяком не разживешься. На наше счастье, примерно в полукилометре, посреди степи мы увидели совершенно сухое дерево, дотянуть бы до него. Правда, на дереве кто-то сидит. Не то медведь, не то огромная птица, не то человек. Внезапно уши разрезал резкий свист, почти ультразвук, как шум турбины реактивного самолета. Сильный порыв ветра подхватил наш аппарат и в считанные секунды перенес к дереву. Тут свист прекратился, ветер стих так же внезапно, как и начался, а мы совершили, скажем, не очень мягкую посадку. На дереве действительно сидел человек, это был детина громадного роста, одетый весьма экстравагантно -- в какие-то одежки из длинных, зеленоватого оттенка лоскутов, со спутанной косматой шевелюрой и бородой как у Карабаса Барабаса. -- Привет, -- раскатисто произнес он. -- Здравствуйте, -- ответили мы нестройным хором. -- Угадайте, кто я? -- Адмирал Иван Федорович Крузенштерн, человек и пароход, -- ответил я. -- А вот и не угадал. Я -- Восточный ветер. Но в народе меня часто кличут Соловьем-разбойником. -- Жесть! -- произнес Лешек заимствованное у Мокуса восклицание. -- Меня на подмогу к вам прислали. -- Так это что, -- спросила Катька, -- выходит дело, ты добрый? -- Кто? Я? Добрый? Почему ты, красна девица, так думаешь? -- Ну, ты же, получается, как бы нам помогать будешь. -- Я не добрый и не злой, я просто ветер. Делаю то, что папенька мой, Стрибог, велит. Велел он мне вам помогать, вот теперь буду помогать. А разбойником меня кличут за то, что иногда пошалить я люблю. А то, бывает, что и наказать кого приходится. Если, к примеру, люди встречь меня плюют, да злые наговоры по мне пускают, клянут меня, безвинного, дескать это я всякую хворь да заразу на род людской напускаю, а рыбаки веслами по воде -- хлоп! -- да свистят, бурю накликают, а дети малые по ночам веник жгут, по ветру искры пускают, как тут не осерчать! Вот я в отместку то мельницу поломаю, то дерево повалю, то крышу снесу, то обоз торговый из лесу не выпускаю. А что? Пусть пошлину платят, выкуп, деньги на ветер пусть кидают. Правильно? А тут вообще в одном селе додумались до аллегории -- вместо того, чтобы сказать: "Пойду в сортир", говорят: "Пойду до витру!". Ну не обидно ли? -- Ну ладно, -- сказала Катька, -- с разбойником все ясно. А почему Соловей? -- Так на Свистун-горе живем-то! Свистим помаленьку, соловьем заливаемся. Показать? -- Ой, нет! -- быстро отреагировал Герман. -- Спасибо, не надо. Мы уже слышали. -- То-то! Тем временем, полотнище, некогда бывшее шаром совершенно сдулось и расстелилось по земле. -- Ишь, какую вы штуку хитрую для полетов придумали. Я доселе только один раз такую хреновину видел, возле Стольнограда. Только тот пузырь совсем был круглый. И весь огнем горел. -- Ясно, -- догадался я. -- Это, наверно, когда Бэдбэар из Америки прилетел. А нам надо срочно одну вещь у этой штуки починить, чтобы шар горячим воздухом надуть. А иначе не полетит. -- Ну ладно, не буду вам мешать, подремлю пока здесь, на сухом дереве, подожду, пока вы там починитесь. Потому как батяня Стрибог повелел мне сопроводить вас и подсобить, чем смогу. А я ночью-то стороной пролетел, вас не заметил. Вот и сижу здесь, поджидаю. -- Это здорово. Только нам с этого дерева придется пару сучьев срубить. Костер очень нужен. -- Да не вопрос. Соловей-разбойник коротко свистнул, с дерева рухнула пара толстых суков. На одном из них сидел сам свистун. Но ведь не упал же на землю, паршивец, ухватился за ствол и перелез повыше. Ловок, однако.