Страница 14 из 78
В этот момент со стороны ворот послышался стук копыт, потом скрип ржавых петель, по дорожке протопали подкованные сапоги. Неизвестный ворвался во флигель и затих внутри, некоторое время оттуда доносилось только кряхтение, да раздраженные восклицания мужчины. Дарган сунулся к загородке, поджав ноги под себя, спрятался между нею и грудой тряпья, подумал, что в таком положении его видно не будет, разве что забежавший во двор решит пройти на его середину. Между тем мужчина продолжал с рычанием копаться в сложенных в хатке вещах казаков, показалось, пока Дарган старается откопать клад, кто–то из чужаков пытается обокрасть станичников. Он осторожно высунулся наружу, из флигеля выпрыгнула громадная фигура Черноуса, устремилась на улицу. В мощных лапах тот держал с оказией привезенный из родных мест бурдюк чихиря. Наверное, после парада сотня решила отметить победу по своим обычаям.
— Дарган, иде ты там, до ветру подался? Как бы мамзельку не украли, — гоготнув, оглянулся назад Черноус. — Мы бивак позади Нотре Дама разбили, на лугу. Подъезжай туда.
Сапоги застучали дальше, вскоре послышался дробный цокот копыт, видимо, Черноус сразу дал коню шпоры. Дарган снова наклонился над ямой, всадил деревяшку в вязкий глинозем. Когда схрон был обкопан, взялся за хохол и потянул со всей силы. Материя затрещала, но мешок с содержимым сдвинулся с мертвой точки. Дарган рванул его, переступил ногами назад, чтобы поставить рядом. По спине ручьями бежал пот, он повис на ресницах, не давая обозреть территорию двора. Дарган сорвал папаху, протер глаза и лоб и сразу уставился на выход, показалось, петли опять заскрипели. Вокруг по прежнему было пусто, лишь из–за забора слышалось фырканье оставленного с иноземкой кабардинца. Казак присел на корточки, впился зубами в веревку, затаскал ее из стороны в сторону, пока она не ослабла. Он раздергал горловину и сунул нос во внутрь мешка, разглядел несколько сверточков из кожи, среди которых углами блестел окованный медью ларец. Дарган вытащил его, попытался открыть крышку. Она не поддалась, сундучок был замкнут на замочек, ключ от которого, скорее всего, прятал у себя хозяин постоялого двора, с приходом победителей решивший перезахоронить богатства на подворье. Наверное, он не осознавал, что определили к нему не европейцев — путешественников с приглушенными умом чувствами, а живущих в согласии с природой сыновей степей и гор со звериной интуицией.
Крышка на ларце сидела крепко, Дарган вытащил кинжал, просунул конец в прорезь между половинками и надавил на рукоятку. Верхняя часть приподнялась, давая возможность продвинуть лезвие внутрь. Он так и сделал, нажал на рукоятку посильнее. Ларец выскочил из рук, развалился на две части, по траве раскатились золотые монеты, кольца с камнями и без них, рассыпались + жемчужные с золотом и серебром бусы. Один большой камень темно–синего цвета был оплетен сверкающей сеткой с крупными ячейками. Подобное богатство Даргану представилось впервые, до этого он знался только с русскими или татарскими монетами, их станичные скурехи вплетали в косы, нанизывали на жилку для монистов. За монета казаки выкупали лошадей, продукты с одежкой в единственной лавке, хозяином которой был армян. Но столько золота с серебром сразу не было ни у кого, даже у приезжавших на Кавказ воевать чеченов русских господ, соривших деньгами налево и направо.
Дарган зыркнул по направлению к хозяйскому дому, сглотнув слюну, начал укладывать добычу обратно в сундучок. Обтянутые кусками кожи свертки трогать не решился, посчитав, что важно каждое мгновение. Он благодарил государя за то, что тот объявил отказ в службе на чужбине. Если бы не наказание, они с Гонтарем долго ходили бы вокруг да около места схрона, не осмеливаясь на действия, да так и уехали бы на родину с пустыми руками. Теперь обстоятельства диктовали другие условия.
Дарган засунул ларец в мешок и принялся забрасывать яму землей. Нужно было постараться, чтобы взгляд хозяина сокровищ не сразу подсказал тому, что их там уже нет. Покончив со схроном, резво бросился к флигелю за вещами, отобрав свои, затолкал их по углам походной сумки, отложив похожий на накидку иностранный платок, приобретенный по случаю для станичной любушки. Уже затягивая ремешок на сакве, подумал, что умчаться из Парижа за просто так не удастся, на каждом шагу выставлены посты из солдат. К тому же, надо бежать в штаб корпуса за отпускной грамотой с пропуском по остальной французской территории, по немецкой с польской землям. Обозники не брезговали копаться в вещах фронтовиков, отбирая запрещенные к провозу предметы, без документов же они скрутят быстро. А это лишняя трата времени с привлечением посторонних взглядов с расспросами. Можно с невестой, на которую опять же нужна бумага, заночевать в поле до утра, но с занудливой мыслью, что хозяин обнаружил пропажу драгоценностей.
В конце концов, Дарган перекинул сакву через плечо и выскочил за дверь — толкаться на месте преступления становилось не вмоготу. За воротами он перекрестился, бросил прощальный взгляд на усадьбу с флигелем, на занятого работой хозяина подворья, и быстрыми шагами направился к своему кабардинцу с девушкой возле. Она встретила его радостной улыбкой.
— Уже соскучилась? — стараясь казаться веселым, спросил он. — Я ж за вещами сходил и сразу обратно. И тебе платок захватил, чтобы не замерзла. Накрывайся.
— Ви, ви, месье, — набрасывая на спину накидку, благодарно закивала головой подружка. Указала пальцем на дом. — Оревуар?
— Зачем тебе туда? — цепляясь за луку, отрешенно спросил он. — Нам бежать надо, и как можно скорее.
Он приладил сакву впереди седла, подтянул подпругу еще, рассчитывая на долгий путь. Затем похлопал коня по морде, заодно проверяя, удобно ли закусил тот загубники и нет ли изъянов в самой уздечке. Подняв указательный палец, посмотрел на отступившую назад подружку.
— Пуркуа!? — встревожилась она, подумав о чем–то своем. Повторила. — Месье, пуркуа?
— Короче, я сей момент.
Дарган скорым шагом направился в конюшню, где заждался выездки дончак. Как и каждый из казаков, он был обязан иметь двух лошадей на случай, если одна из них выйдет из строя. Так, ведя на поводу запасного коня, он выехал за околицу станицы, с таким же набором встретил окончание войны в городе Париже. За время баталий пришлось не раз пересаживаться в чужие седла, но всякий раз Дарган старался разменять иноземных лошадей на привычных с детства кабардинцев с дончаками.
Отвязав от столба конец поводка, он вывел лошадь из стойла и скоренько накинул ей на спину походное седло с мягким потником, крепко — ногой — затянул под брюхом широкую подпругу. Затем накидал в торбы овса, перекинул сумки через холку и выгнал коня за ворота, помог девушке взобраться ему на спину. Он знал, что она умела управляться с лошадьми, но полной уверенности не было. Подружка похлопала дончака по крутой шее, озорно посмотрела на спутника и засмеялась. Казалось, ей было все равно, что она покидает свой город, что здесь остаются родные и близкие. Она не сводила глаз с казака, ставшего для нее всем без исключения.
Вскочив на кабардинца, Дарган всунул носки сапог в стремена, подобрал поводья. Снова осенив себя крестным знамением, негромко произнес:
— Отцу и сыну.
Он уже начал трогаться в путь, когда из–за угла улицы галопом вылетел Гонтарь. На губах его лошади зависли клоки пены, потные бока высоко вздымались. Гонтарь распушил полы черкески, птицей слетел с седла:
— Успел, слава тебе… Собрался, друг? — почти выкрикнул он.
— Уезжаю, — признался Дарган. Подумал о том, что Гонтарь имеет право напомнить о кладе. — А что?
— Я решил поговорить о схроне, — понизил голос тот. — Ты не надумал копнуть в том месте? Глядишь, чего бы нашлось.
— Уже покопался, — насупился Дарган, решив, что отпираться не стоит. Если хозяин подворья поднимет крик по поводу пропажи, Гонтарь сразу догадается, кто его присвоил. Ответ придется держать даже в том случае, когда вокруг забелеют курени родной станицы.