Повести

В том месте, где во второй раз провалился Рыжка, образовалась большая полынья, из которой угрожающе чернела страшной глуби вода.

«Вдруг утонешь здесь… Сколько же времени надо, чтобы опуститься на дно? — Мишка содрогнулся от этой мысли. — Нет, не стоит тонуть, вода больно уж холодна, ну ее».

Время уже за полночь. Мишка добавил коню сено, закутался в тулуп и провалился в душистое сено.

С горечью он подумал о несостоявшемся свидании с Токта-тахой. Успокоил себя тем, что снова его бригадиром станет Петр Стрельцов. «Уж он-то меня отпустит на Ольхон… И я на «Ангаре» заявлюсь к Токта-тахе…» С этими мыслями и заснул Мишка крепким сном.

На рассвете налетел чудовищной силы ветер. Он быстро нагнал темные густые тучи. Гонимые жестоким ветром, они, клубясь и разрываясь, косматыми клочьями уносились на юго-восток.

Остаток сена, который лежал в ногах у Рыжки, одним махом слизнуло своим жадным языком ветряное чудовище. Вот оно пронзительно свистит, дико хохочет и завывает над Мишкой, но он ничего не слышит и продолжает спать.

Рыжку начинает донимать холодный ветер, и он, обозлившись, начал бить копытами по саням, сердито фыркать и пятиться назад, чтоб сбросить узду или оторвать ненавистный повод.

Наконец ему удалось разбудить Мишку.

Спросонья парень ничего не может понять. Высунулся из тулупа — по лицу хлестнуло тугим, колючим ветром, перехватило дыхание.

«Ой-ей-е! А как же мужики-то? Успели или нет добраться до Устья?» — испуганно подумал он.

Рыжка сердито фыркнул и лягнул по оглоблям.

Взглянув в его сторону, он окончательно пришел в себя.

— Ох, бедняга, прости! — воскликнул парень и выскочил из тулупа.

Конь весь дрожал. Мишка завел его с подветренной стороны саней и дал сена. Рыжка благодарно заржал и набросился на корм.

Парень огляделся вокруг. От безлюдья, от грозно разбушевавшейся природы, в полной власти которой они с Рыжкой находились, у парня заныло сердце, и он поспешно юркнул в теплый тулуп и зарылся в сене.

Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Беспрестанно палят пушки, кругом неумолкаемый гул, стон и грохот. Это под напором страшной силы, не выдержав, ломается лед.

Мишка постепенно погрузился в какой-то кошмарный сон. Это было что-то среднее между сном и бодрствованием. Состояние тревоги и страха не покидало его ни на минуту. Ему все казалось, что стоит ветру приналечь чуточку, и этот ноздреватый, игольчатый вешний лед превратится в труху. А там поминайте, родные, своего Мишку… Прощай, девушка с Ольхона, черноокая Токта-таха…

Где-то за полдень Мишка снова поднялся. В небольшой проталине напоил Рыжку и дал овса. Только теперь, когда услышал аппетитное похрустывание коня, он почувствовал голод. Разжечь костер было немыслимо, поэтому парень достал соленого хариуса и ломоть хлеба. Прячась от ветра за глыбой тороса, он съел все всухомятку и, задав коню сена, снова спрятался в свою нору.

А ветер продолжал дуть все с той же сатанинской силой. Временами налетал такой шквал, что Мишке казалось: сейчас он поднимет его вместе с санями и унесет в Черемшаны и там разобьет о скалы.

Так и прокоротал парень этот страшный день. С наступлением темноты ветер подул еще сильнее. Мишка отчетливо слышит, как тяжко стонет и скрипит лед, чувствует, как медленно поднимается и снова опускается он. Точно такое же ощущение бывает, когда спишь в сетовой лодке при ленивой пологой волне. Только там ты чувствуешь себя в безопасности, и тебя приятно убаюкивает. А здесь… постоянное чувство обреченности. С минуты на минуту ждет парень, когда начнется дьявольская работа ветра, — искромсанный на мелкие куски лед будет напирать один на другой, и нагромоздятся огромные горы зеленоватого льда. Не дай бог попасть в эту гигантскую мельницу!..

«Эх, Токта-таха, неужели мы с тобой не встретимся больше?.. А я-то так хотел добраться до твоего Ольхона и увидеть наконец тебя… Послушать твой говорок с монгольским акцентом, таким непривычным для слуха северного бурята… Ты так хорошо рассказываешь про свои степи… Ну, ничего, я еще постою за себя. Мало ли бурь сваливалось на наши плечи, и мы как-то справлялись же», — рассуждает сам с собой Мишка.

Вспомнив мать, он тяжело вздохнул.

«Почему, мама, всегда получается по-твоему?.. Как ты скажешь, так и сбудется», — упрекает он свою престарелую мать. Перед отъездом сына она пригорюнилась и слезно упрашивала его не ездить: «Бог с ней, с этой твоей монголкой, летом на рыбалке снова встретитесь. Лед-то едва дышит, утонете… Боюсь я, сынок, моря… Оно злое; помню, ушел твой отец нерповать и не вернулся… Лед был уже плохой, а он пошел… Смелый был, опытный, а вот не смог выйти, море-то одолело его».

Вдруг раздался совсем рядом оглушительный гул, и в тот же миг произошел такой толчок, что пошатнуло сани и Мишка едва не свалился на лед. Парень совсем упал духом. Он всего больше боялся утонуть в темноте.

— Эх, дотянуть бы до утра… Если уж придется тонуть, то при солнце-то веселее, — говорит он Рыжке, который рядом хрумкает сено.

Долго еще мучился Мишка, но под утро все же пришел сон. Крепко спит парень. Уже и солнце стало проглядывать между косматыми разорванными тучами. А ветер, видимо, делал свои последние, самые жуткие усилия, чтоб помочь морю освободиться от ледяного покрова. И местами это ему удалось сделать. Были нагромождены целые горы льда, а рядом с ними образовались широченные разносы, в которых радостно танцевала свой «ехор»[60] темно-синяя вода.

Стоявший рядом с санями Рыжка вдруг насторожился, беспокойно запрядал ушами и затоптался на месте; в его больших глазах заполыхал ужас.

В ту же минуту совсем рядом раздался оглушительный треск, лед взбугрился, затрещал. Конь бросился в сторону и потащил за собой сани, они зацепились за торос и опрокинулись. Рыжка вздыбился, рванувшись назад, оторвал повод и ускакал прочь.

Мишка с трудом выбрался из-под саней. Очередной толчок едва не свалил его с ног. Он в ужасе вскочил на перевернутые сани, будто они могли его спасти. Огляделся кругом. На море творится что-то невообразимое — весь лед бугрится, трещит, грохочет. А Рыжка мечется в безумном страхе из стороны в сторону.

«Рыжка утонет!» — обожгла мысль, и парень бросился за конем.

— Рыжка, Рыжка, стой!.. Провалишься, дьявол! — кричит Мишка, но конь продолжает метаться. Могучее тяжеловесное тело Рыжки стало его врагом. Как только вышел он на полосу черного льда, сразу же ушел до ушей и начал отчаянно биться в холодной воде.

— Вот дурило-то где! — вырвалось у парня.

Подбегая к коню, он увидел широкую полосу зловещего черного льда. Мишка знает, что это самый предательский, самый коварный лед, который, заманив на свою гладь, обваливается и засыпает несчастную жертву острым, звонким игольником. Знает, но делать нечего, бросился спасать Рыжку. Только выскочил на этот лед, и сразу же погрузился до колен в кашу из игольника. Не задумываясь, свалился набок и откатился назад, на полосу крепкого белого льда.

— Держись, Рыжка! — крикнул он и стал заходить с другой стороны. Но снова ухнул, на этот раз до пояса.

Рыжка бьется изо всех сил. От его движений игольник со звоном рассыпается во все стороны и, весело поблескивая на солнце, нахально плавает в черной воде. Вокруг несчастного животного образовалось широкое разводье.

— Что делать?! Что делать?! А, побегу за веревкой!

Мишка бежит изо всех сил. Оглянется назад — и еще пуще. «Держись, Рыжка, сейчас я тебя заарканю и вытяну», — шепчет про себя парень со слезами. Ветер заметно сдал и не мешает бежать.

Примчался парень к табору — ни саней, ни вещей. Что за чертовщина?! На месте табора громоздится гора искромсанного зеленовато-прозрачного льда. Только кое-где виднеются клочки сена, да валяется обломок оглобли.

Мишка понял, что конь, почуяв беду, опрокинул сани и, оторвавшись, покинул гиблое место. Этим самым Рыжка спас и его.

— Держись, Рыжка! — неистово крикнул парень и пустился бежать к тонущему коню.

60

«Ехор» — бурятский танец.