Повести

На этом заканчиваются Бронькины дневниковые записи из жизни в Нижне-Ангарске.

Так и не дождавшись вертолета, начальник Лево-Мамской партии Бадмаев решил часть геологов и рабочих отправить до Уояна на моторной лодке, а дальше на Левую Маму на оленях.

В обед прибежал знакомый мальчик и, даже не поздоровавшись ни с кем, выпалил:

— Вас зовут на пирс, совсем, с вещами!..

Когда парни пришли на пирс, все уже были в сборе. Сюда же пришли и девчата, которые так быстро привыкли к жизнерадостным геологам.

Бадмаев давал последние наставления Вадиму Сотнику, которого назначил старшим над группой отъезжающих.

Сотник окончил Воронежский горный техникум. Ему было лет двадцать пять. Сухощавый, с большими серыми глазами под высоким лбом, он нравился Броньке своим спокойным характером и выдержкой.

День выдался серый. С Байкала надвигалась плотная стена белесого тумана, и моторка быстро утонула в нем.

Доехав до устья Верхней Ангары, геологи прихватила пару бочек солярки, а в невзрачном магазинчике, в котором самым ходовым товаром была водка, запаслись и этим зельем от «простуды».

Вместе с геологами ехали женщины-эвенки с детьми. Они держались свободно. Было видно, что геологи для них не «новинка».

В нескольких километрах от устья реки расположился поселок Холодная.

Еще в Улан-Удэ Бронька случайно познакомился с Любой Тулбуконовой, студенткой кооперативного техникума. Узнав, что он едет к ним в Подлеморье, она попросила зайти к матери в Холодной.

И вот теперь представился случай.

Геологи решили заночевать рядом с поселком. Бронька помог заготовить на ночь дров и пустился в путь по грязной дороге в Холодную.

Быстро сгущались вечерние сумерки. В темной зелени тайги разноголосо пели птицы веселую «отходную». Бронька улыбнулся и шутливо обратился к ним:

— А умело играете отбой, молодцы!

Певуньи, бывшие поближе от парня, зашуршали в прошлогодней листве и смолкли.

Вскоре он услышал лай собак, донеслись звука музыки.

Дома в поселке были почти сплошь новые. Улица, поросшая травой, делала несколько зигзагов и напоминала извилистую таежную дорогу.

Женщина, бравшая из колодца воду, с сильным акцептом сбивчиво объяснила Броньке, где живут Тулбуконовы.

Когда Бронька, поздоровавшись, назвал свою фамилию и передал привет от дочери, мать Любы засуетилась, гостеприимно приглашая его в дом.

Расспрашивая о Любе, она быстро поставила самовар, нарезала оленьего мяса и сунула сковородку на горячую плиту. Мать Любы хорошо владела русским языком, говорила почти без акцента. У нее было приятное лицо с правильными чертами. «В молодости наверняка была красивой», — заключил Бронька.

— Письма-то Люба пишет? — спросил он.

— Пишет, пишет, но очень скупые, совсем мало слов. В последнем спрашивала, не был ли парень из геологоразведки… Интересуется, — улыбнулась она. — Пишет, если зайдет, угости его обязательно…

Хозяйка собрала на стол закуску и пригласила гостя.

Броньке даже стало не по себе от такого гостеприимства.

Из разговора он узнал, что два старших сына хозяйки работают на оленеводческой ферме, а младший — в геологоразведке.

— Старик-то погиб на охоте… — закончила она свой рассказ о семье.

После ужина Бронька пошел прогуляться. Поселок был электрифицирован и хорошо освещен. Но назойливые комары — эти злейшие враги геологов — заставили его вскоре вернуться.

Хозяйка уже приготовила ему постель, и он быстро уснул мертвецким сном.

В четыре часа утра его разбудило прикосновение руки. Хозяйка улыбнулась.

— Вставай, Броня, не отстань от товарищей.

Несмотря на такую рань, на столе уже клокотал самовар, а на сковородке шипели подрумяненные котлеты из оленины.

На дорогу хозяйка напутствовала его:

— Если вопьется клещ, то не вырывай его, а намажь бензином, керосином или чем-нибудь едучим. Сам вылезет. А то, говорят, встречаются вредные… Не дай бог… Берегите себя, да и медведя не шевелите.

Распростившись с гостеприимной хозяйкой, Бронька быстро зашагал по знакомой дороге. Вечерошние птицы утром так жарко распелись, восхваляя рождение нового дня, что Бронька рассмеялся и крикнул в лесную чащу:

— Эй, артисты, от росы, что ли, опьянели, такой концерт даете!

Через полчаса он уже был у товарищей. Они пили чай.

— Чем же тебя угощали эвенки? — спросил Митя Брага.

Бронька подробно рассказал, как хорошо он провел время в гостеприимной эвенкийской семье.

— Значит врут, что они дикие и злые? — спросил Коля Троян полушутя. — А то слышал, будто один эвенк-охотник отрубил голову другому… А потом на вопрос судьи, почему ом так поступил, эвенк спокойненько, как ни в чем не бывало, ответил: «Не будет кувастать, что он короший окотник…»

Геологи от души смеялись над простодушным и прямым ответом неизвестного эвенка.

— Наверняка врут о них, — твердо сказал Бронька. — Правильные, хорошие они люди… Дай бог, чтобы у вас в городе побольше жило таких честных людей.

Быстро собравшись, геологи продолжали свой путь по живописной реке. Двигались медленно. Течение быстрое, а мотор десятисильный. Река все еще была широкая, с глубоким фарватером.

Навстречу стучал небольшой катерок с плотами строевого леса, похожими на сигары. У руля стоял высокий парень, а рядом с ним, навалившись плечом, русокудрая девушка.

— Эх, так бы ко мне ласточка моя, — сделав смешную рожицу, почесал затылок веселый Коля.

Все рассмеялись.

— Твоя «ласточка» сегодня с соседом в кино отправится! — не без ехидства сказал Трояну Митька Брага.

— Я только гуляю с «ласточкой», а вот когда захочу жениться, то спрошу: «Пойдешь со мной в тайгу? Если нет, то катись колбасой!»

— Ерунду городишь, Колька! — Митька махнул рукой и жалобно запел: — Ты ласточка моя, ты зорька ясная!

Следующую ночь провели в Ченче. В деревушке не более сорока дворов. Здесь задержались в ожидании моторки, которая ночью ушла в Кумору.

Геологи не теряли времени: удочками ловили рыбу, купались. Бронька переплыл на другой берег и любовался дикой природой. Пока отдыхали, к берегу причалила небольшая лодочка, из нее вышли двое мужчин и молча принялись рвать дикий лук, который здесь рос в изобилии и был в самом соку. Бронька, глядя на них, тоже нарвал луку к обеду.

Плотно пообедав, геологи сели в свою «калошу», как они называли неуклюжую лодку, и отдали концы.

Бронька примостился на носу и сразу же заснул. Проснулся лишь часов в восемь вечера. Осмотрелся. Кругом суровые горы, тайга. Вспугнутые чайки поднимались белой стаей и резко кричали на непрошеных гостей. Кругом безлюдье. Нетронутая, дикая природа.

Верхняя Ангара в этих местах делилась на рукава. Но чумазый парень-моторист, зная эту реку как свои пять пальцев, направлял суденышко безошибочно по центру извилистого фарватера. Дальше стали встречаться частые повороты, отмели и косы. Бронька, тоже опытный моторист и судоводитель, стал помогать чумазому парню.

Плыли всю ночь и только на рассвете прибыли в Уоян. Оставив одного с вещами, остальные ушли искать подходящее место для палаток. На небольшом взлобке Бронька нашел стоянку геологов, недавно ушедших в тайгу. Торчали колышки от палаток, столики и даже кучка дров.

«А может, здесь были те геологи, с которыми ушла Вера», — подумал Бронька, и перед его глазами всплыл образ девушки в походной одежде геолога, с полевой сумкой на боку. Лицо ее чем-то озабочено. У Броньки заныло сердце. Он вздохнул.

Установить палатки на всем готовом — плевое дело. И через десяток минут уже горел костер, на котором геологи готовили свой нехитрый завтрак.

Наскоро поев, Сотник ушел на почту радировать о прибытии и узнать в местном колхозе, когда будут готовы олени.

Пришел он с плохими вестями. За оленями ушли вчера. Вернутся только через десяток дней…

— Эх, черт, опять сачковать, — проворчал Коля Троян.

— Чудак-человек, лежи и грей брюхо на солнышке, зарплата-то все равно идет, — сказал Митька не то в шутку, не то всерьез.