Повести

— Ладно уж, с меня пара бутылок «московской», — Иннокентий, довольный дележкой, крякнул, хотел еще что-то сказать, но тут распахнулась дверь, в сени влетел Андрейка, сверкнул гневно глазами и сквозь рыдания крикнул:

— Зачем убили у деда Самагира Чолбон?

Мужики растерянно переглянулись. Буин боязливо выглянул во двор, бросил в угол окровавленный топор и сердито посмотрел на товарища.

— Оськину изюбриху ты убил.

— Разве она Оськина? Она же была в тайге, на перевале.

— Там она жила.

— Почем я знал. Был бы колокольчик или ошейник на шее.

— Застал бы он нас с Чолбонкой, надел бы на тебя ошейник.

— Чо будем делать, а? Он же в милицию заявит.

— Не-е.

— Вот те и не-е! Надейся на тунгуса. Тут, паря, мозговать надо, как ловчее выкрутиться, чтоб сухими выйти.

— Чо думать-то, нада Чимиту просить, штоб уговорила Самагира… Оська-то шибко ее слушает.

— Ладно… делай.

— Попробуем… пойдем, паря, похмеляться.

— Ханда, ставь мясо, — Буин устало плюхнулся на стул.

Смуглая, средних лет бурятка засуетилась у плиты. Иннокентий тоже вошел, без приглашения сел за стол и закурил.

На столе вскоре оказался тазик с большими кусками жирной изюбрятины и бутылка «московской».

— С такой-то закуской не грех и выпить.

Кеха отгрыз пробку и наполнил стаканы. Выпили и молча запустили зубы в сочное мясо.

— Спасибо Самагиру, вырастил нам «коровку», — ухмыльнулся Иннокентий.

Буин поморщился, сердито замотал головой.

Наступило неловкое молчание. Иннокентий трясущейся рукой наклонил бутылку, тишину нарушило бульканье водки. Буин хмельными глазами окинул товарища и бесшабашно махнул рукой. Из водянистых глаз брызнуло хмельное озорство:

— Правильно, Буин, махай на нее. Ну их к ядреной матери.

— О да, ладна, водка-то — свята водица, всех мирит, пойдем к Оське Самагиру. Мало-мало пить будем, мало-мало баить будем, може, простит старик.

— Вот это деловой разговор, молодец Буин, — Иннокентий вынул из рюкзака еще пару бутылок и сунул их товарищу.

Чимита через оттаявшее стекло увидела подходивших Буина и Кеху.

— Идут гости.

— Кто такие? — Осип отложил в сторону шкурку лисенка и подошел к окну. По темно-медному морщинистому лицу его пробежала тень, расширились и засверкали злыми огоньками глаза. Он скрипнул зубами.

— Ты, старый, мотри, не дури!.. Не забывай обычай.

— Знаю, но как стерпеть-то?

— Терпи. Уйдут, потом делай, што хоть. В тайге свои законы, блюсти их надо.

— Ладно, молчи, баба! — Осип трясущейся рукой поднес к пустой трубке спичку.

В сенцах послышался топот, кашель и пьяный говор.

«Обычай… долг гостеприимства… Почему, однако, старики не придумали, чтоб воров и браконьеров вместо угощенья встречать дрыном?!» — думал сердито Осип.

Открылась дверь. С морозным паром ввалились два друга.

— Амар сайн, суседи!.. Здоровате!

— Мэндэ, проходите, садитесь.

Расплывшись в пьяной улыбке, Буин вынул из кармана две бутылки «московской» и поднес одну Осипу, а вторую — Чимите.

Старики, не выдавая своей неприязни, отблагодарили за подношение, как положено. Чимита принесла большого сига, расколотила его обухом топора. Жирную расколотку посыпала солью и перцем, нарезала луку. Получилась холодная закуска.

«Век оба ишачили, а ничего нет, — оглядывая внутренность дома, думал Иннокентий. — Ему-то простительно, таежник-эвенк шмутьем не обзаводится, было б доброе ружье, а она-то, бурятка, должна быть домовитой… Все на честность жмут… Нет, это не нашего бога люди, и с ними пива не сваришь».

— Садитесь за стол, мужики, чем богаты — тем и рады, — услышал Кеха голос хозяйки и сел рядом с Осипом.

Из крохотного шкафчика Чимита достала бутылку водки и разлила по стаканчикам. Однако разговор не ладился. Буин по-бурятски заговаривал то с Осипом, то с Чимитой, но хозяева отвечали односложно, неохотно. Да, как ни говори, между соседями пробежала черная кошка. Иногда Чимита коротко взглядывала на Кеху. Ей давно не нравился этот с водянистыми глазами мужик, который спаивал слабохарактерного Буина и делал что хотел в его доме.

— Дядя Осип, ты уж не серчай… У мово товарища вкралась ошибка, — упрашивал Буин.

— Пей, ешь, сусед, а греховные дела разберем потом, в другом месте. — Самагир хотел еще что-то сказать, но сердито махнул рукой и отвернулся. В сердце старого охотника с новой силой закипела злость на бесчувственных людей. Чтобы немного успокоиться, он глотнул густого чая, поперхнулся, на глазах выступили слезы.

— Тетка Чимита, ты у нас заместо мудрой матери, рассуди нас, пусть дядя Осип простит нашу оплошку, — не унимался Буин.

— То не бабье дело, сами разберетесь.

Долго еще упрашивал стариков Буин, но ничего не вышло.

Иннокентий хотя и не понимал бурятского языка, но для себя он сделал вывод: «Прощения не будет, ухо теперь держи востро».

Самагир шел и думал. Теперь он часто ломает седую голову размышлениями о Реке Жизни и о темном прошлом. Он и сейчас думает, как бы хорошо было, если бы вернуть предков из Страны Духов, чтоб они пожили при новой счастливой жизни, которую дал эвенкам великий батыр Ленин.

Очнулся от раздумий лишь перед разломанной хаткой. Крыша из еловых веток была раскидана во все стороны. От стенок осталось всего три-четыре тычины, остальные лежали на снегу. Березовый прут, к которому был привязан капкан, лежал с обрывком проволоки.

— О-бой! Сто чертей вдогонку, штоб тя разодрали! — Самагир немного успокоился и стал рассуждать: ушел с капканом… Это произошло вчера вечером. Верно, как раз перед вечером сыпала пороша. Не должен бы утянуть далеко.

Осип пошел по соболиному следу по направлению мрачной пещеры, которую называли Чумом Покойников.

«А самец-то могутной, с капканом на лапе, а прет и прет без роздыху», — думает Самагир.

Соболь пересек свежую стежку и запустил в россыпь, у самого Чума Покойников. Осип стал проверять запуск. Чтоб удостовериться, что соболь находится здесь, нужно было охватить местность вокруг россыпи. Обойдя с боков, охотник вошел в пещеру и испуганно попятился. Перед ним кроваво краснели наспех разбросанные части свежей изюбрятины, а в углу возвышалась целая груда звериного мяса.

— О-бой! Пошто столько зверя сгубили?! — невольно воскликнул эвенк. Он понимал, что если мясо в казну сдавать, значит, не было б надобности прятать в пещере. Было очевидно, что били для себя. Шибко жадные люди, шибко худые люди.

Самагир решил съездить в контору и вызвать охотоведа. Присмотревшись, увидел рядом со свежим звериным мясом белые кости. В упор на Осипа смотрел пустыми глазницами человеческий череп и будто силился что-то сказать таежнику. Эвенку стало не по себе. Темно-медное лицо Самагира еще больше сморщилось, он поспешно закрыл глаза, забормотал заклинания против злых духов, охраняющих сон покойников, и, запинаясь о камни, поспешил из страшной пещеры.

Жадно глотнув воздуха, Осип торопливо запалил свою трубку. Вот какие люди появились за ущельем Семи Волков, прячут мясо в Чуме Покойников… Сгубили столько зверя. «Нет, тут охотоведа мало, надо заявить в милицию», — решил он.

Чуть в сторонке из-под снега торчит углом камень. Отсюда в сторону кедровника тянутся неровные следы.

— Ушел!.. Упустил соболя, старый слепой ушкан, — бранит себя эвенк.

Не успел шагу ступить, как над головой грохнул гром. Взглянул вверх, а оттуда с клыкастого утеса несется на него снежная глыба. «Отбежать!» — пронеслось в сознании, но не успел шагу шагнуть, чем-то ударило в голову, из глаз посыпались искры, тело обожгло острой болью.

«Вот и тропа к предкам», — подумал Осип, а потом вес оборвалось, упала тьма.

Иннокентий сложил на сани мясо, закрыл брезентом, сверху набросал несколько охапок сена и туго притянул веревкой.

— Буин, съездим вдвоем. У Кукана, так и знай, сани будут опрокидываться, замучаюсь.