Повести

Растопив очаг, он выглянул наружу и увидел соседку.

— Чимита, зайди посидеть! Курить будем, побаем.

— Сам кури, — буркнула на ходу Чимита.

«Ждала где-то, мерзла, пока не ушел; как увидит меня, так и отворачивается, — подумал Оська. — Старается скорее улизнуть… Эх, выздоровела бы! Цены ей не будет. Работящая. Рукодельная… Глаза-то у нее какие, прямо две черные звездочки сверкают. Добрая баба будет… А дети появятся, злой дух покинет ее тело».

Ранним утром, когда еще спали соседи, Оська надел понягу с двухдневным запасом еды, привычно подцепил на рожок поняги ремень берданки и легким шагом направился вверх по Духмяной.

На восходе солнца Оська поднялся на крутую гору, откуда проглядывалась вся долина Баян-Ула. Порывшись за пазухой, достал несколько разноцветных лоскутков, привязал их на сучья кряжистой сосны: сделал приношение духам.

Пока поднимался, добыл штук шесть белок и тут же ободрал их. Осмотрев пушистый мех, остался доволен, — выходилась белка, очистилась, эвон мездра-то белешенька. Под сосну положил медвежьего сала, мяса и повесил на сук беличьи шкурки.

— Великий Мани! Владыка и повелитель всех лесных духов. Тебе подвластны духи — хозяева гольцов, лесистых гор, солнечных долин и хмурых сиверов. Кланяется тебе Оська Самагир, пусть твои друзья, лесные духи-хозяева, гонят в Баян-Улу больше зверя. Пусть они бегут на ловца Оську, на верный выстрел, — громко провопил эвенк. Великий Мани, силу дай рукам и ногам моим, зоркость глазам, твердость сердцу. Злых духов прогони за семьдесят хребтов от моей тропы.

Оська перевел дух и продолжал:

— Мани! Богиня Дунде! Духи — хозяева тайги! Оська Самагир вам богатые дары поднесет: огненной водой напоит, крови даст, сала и мяса сочного даст. Будьте милостивы ко мне. Мне нужно много меха, мяса и шкур звериных. Мой новый чум совсем пустой и бедный. Мне нужна мука и чай, свинец и порох. Мне нужна искрометная чернобурка, с которой пойду к самому большому начальнику, имя которого Ленин. Разговор у нас с ним будет.

Оська пошел вниз к Духмяной.

— Однако теперь мне будет талан, — сказал Оська, — мою просьбу слышал сам Мани — владыка Верхней Земли. Слышала богиня Дунде и все духи — хозяева Баян-Ульской тайги. Талан будет!

У речки Духмяной попил чаю.

Ворчит речка, клокочет, шипит. Жалуется на мороз в гольцах, который по всему пути развесил на прибрежных кустах сосульки, тонким ледком покрыл торчащие из воды камни.

— Ш-ш-шкоро зима! Ш-ш-шкоро зима! — шипит речка.

— Пусть придет! Встану на лыжи и пойду искать Ленина, — говорит ей Оська. — Пошто ревешь, нудишь? Тебе-то худо рази? Укроешься льдом и снегом, спи да спи себе. Оська пошел вверх по речке.

К вечеру второго дня, весь увешанный белками, Оська подошел к гриве. За два дня добыл более сорока зверьков, но был недоволен.

— Белка есть белка… Вот бы соболька упромыслить, был бы толк, — ворчит Оська. — Добрая собака — ей хоть на нос белку сажай, не гавкнет, все будет выслеживать соболя. Так и я.

Вот и крошечная елань. Над холостяцким чумом курчавится дымок.

— Чимита затопила… Дикуша, а сердце доброе, — проговорил Оська.

Заслышав шаги охотника, Чимита выскочила из чума, пустилась без оглядки.

— Мэндэ, Чимита! — крикнул Оська вдогонку, но девушка юркнула в сени.

Оська вздохнул и ввалился в чум. В очаге весело потрескивал огонь. Вкусно пахло отваренным мясом. На подвесном тагане, окутанный паром, висел котел с жирными кусками медвежатины, на втором — чайник с душистым розовым чаем.

— Уа-а! У меня в чуме все, как у доброй бабы, — воскликнул Оська, — наверно, эмчи-бабай заставил ее.

Не раздеваясь, положил на камни у очага чистую доску и вывалил из котла горячие куски мяса.

— Сварила с диким луком… и еще чем-то, вкусным припахивает… — проговорил Оська. Схватил самый большой кусок и начал есть.

На Оську еда никогда не «жаловалась». Быстро расправился с мясом, до дна опорожнил чайник.

— Чай-то со сливками… Жалеет охотника. Надо отнести ей белок, пусть сошьет себе шапку.

Уже приближается лютый январь-гиравун. Скоро охотники покинут промысловые угодья и выйдут в жилуху. Вынесут драгоценные таежные дары. И без вина хмельные от охотничьих удач, удальства и отваги, будут вразвалку ходить средь сутолоки базара.

Собирается и Оська туда же. В нудные зимние ночи у костра он много перебрал дум о Ленине. Так много, что Ленин стал сниться ему. Он почему-то похож на Антона. Со строгим взглядом больших темных глаз. Вот и сегодня Ленин снова привиделся Оське, но разговор между ними не состоялся. Оське сразу же сделалось не по себе. Пересохло в горле, и он быстро проснулся. Еще как следует не расставшись со сном, вскочил на ноги.

— Неужели и в самом деле он такой? — спросил Оська у тайги.

— Увидиш-ш-шь! — падая с дерева, прошипела кухта.

Уже четвертые сутки выслеживал Оська хитрую чернобурку, но все его старания кончались неудачей.

Взглянул вверх. Оттуда, меж крон лохматых деревьев, нависла над Оськиным костром сплошная, тягучая, как смола, тень. Ни звездочки. «Теперь и время не угадаешь…» Оська вскипятил в котелке чагу, наелся вяленой сохатины, напился горячего чая. Завязал понягу и, вскинув на плечо берданку, направился к Круглой елани скараулить лису, притаился там за лиственничным пнем.

Вдруг от верхней кромки елани покатился вниз к Духмяной черный комочек, остановился…

«Неужто зачуяла?» — екнуло Оськино сердце, но комочек снова покатился вниз. Сейчас… Оська тихонько водит черным стволом винтовки, чуть приспустил ствол, подвел снизу под зверька, плавно нажал на спуск. Зверек подпрыгнул, уткнулся в снег, затих. Оська передернул затвор и осторожно подошел к лисе. Дотронулся. «Уснула чернобурка… Эта не уступит головному соболю… Не-е!» — подумал с восхищением охотник и облегченно вздохнул.

— Спасибо тебе, Мани! Спасибо, Дунде и духи лесные! — Оська провел трясущейся рукой по шелковистому меху. — Прости, чернобровая красотка, что довелось мне тебя отправить к предкам. Шуба твоя мне нужна. Шибко нужна. Прости уж, — уговаривал Оська мертвую лису.

Бурые тучи уплыли на юг. Синь неба глубокой чашей нависла над Баян-Улой. Холодное солнце щедро освещало путь Оське. Веселые мысли приходили в его голову.

Из-за мыса показалась грива. Дымок курчавился, как в тот далекий день, когда Оська хотел разделаться с «черными людьми». А на деле эти люди оказались добрыми, заботливыми соседями. Когда бы ни пришел Оська с охоты, в чуме тепло, убрано, горячая вкусная пища приготовлена.

Незаметно Оська оказался на том лугу, где когда-то пристрелил медведя-шатуна, который крался к Чимите.

Мирно паслись овцы и коровы, а Чимиты нет, наверно ушла затопить очаг в его чуме… «Как узнаёт мой приход? Ворожит, наверно, богиня Бугады ей подсказывает, когда нужно растопить очаг. Тунгусского шамана надо привезти, он живо выгонит злого духа из ее тела… Старый эмчи — забавный дедка: никого не признает, ни лам, ни шаманов… Ругает их обманщиками, обжорами, ленивыми тарбаганами, похотливыми бабниками… Рассудок у него на ущербе, однако, — по таежной привычке вслух рассуждает Оська. — Сейчас зайду в чум, застану Чимиту. Давно не видел ее».

Оська оставил понягу и ружье на тропе, тихонько подошел к двери, приоткрыл и обмер: возле очага лежала Чимита.

— Чимита, что с тобой?!

Девушка застонала.

Оська вскочил в чум, бережно перенес ее на постель.

— Чимита, Чимита! Не давайся злым духам! Я сейчас притащу эмчи-бабая.

Он ворвался в хибарку эмчи, закричал с порога:

— Бабай, злой дух душит Чимиту! Иди скорей!

— Не могу, сынок, ноги отказали… Припадок у нее однако… Пройдет… Где она лежит-то?

— У меня в чуме.

— Иди, уложи ее… э-э-э… на постель. Расстегни ворот, чтоб легче дышала… Э-э-э, пройдет.

В три оленьих прыжка Оська оказался в чуме, наклонился над Чимитой и остановился в нерешительности. Притронулся грубыми пальцами к круглым серебряным пуговицам, отдернул руку. Потом решительно расстегнул все пуговки, распахнул ворот у шубы, у халата и замер: изумленно глядел на голое девичье тело.