Змеиный клубок

— Стало быть, помогли? — неагрессивно спросил Леха.

— А ты докажешь? — усмехнулся глава. — Нет. Больше того, тебе еще придется в случае чего отмываться от подозрений в том, будто ты это «ускорение» организовал. Так что добрый совет тебе — не забивай себе голову и играй на моей стороне.

— Даже несмотря на то, что вы на волоске висите?

— Мы оба с тобой на этом волоске висим. Оба! Ты же трех человек убил. Да, там везде можно послабления найти, основания для прекращения уголовного дела. Но можно и не найти. Незаконное хранение оружия — это уже чистая 218-я. Состав преступления налицо. Угон машины можно повесить. Пока я здесь, в этой области, власть — ты на воле. Закрутится что-то из-за Митрохина — будет мне плохо, но тебе хуже придется. Меня, чтобы посадить, надо еще год-полтора уличать. Конечно, Митрохин, наверно, времени зря не терял. И он всерьез надеялся, что будет этим от всего застрахован. Ан от несчастного случая не удалось. Бог не фраер, он правду знает.

— Вам-то от этого не легче, — заметил Леха.

— Не спорю. Сегодня мне еще подарочек пришел. Капитан Чугаев нашелся. Случайно, правда, и неживой.

— Это кто? — спросил Коровин, хотя точно помнил, что уже слышал эту фамилию.

— Тот, кто вас с Ольгой украл. Ты его, конечно, мог и не видеть, но рассказывал о том, как он, сделав записи, «был вычислен и исчез». Помнишь свою речугу на кассете?

— Припоминаю. Это кагэбэшник, который шантажом занимался.

— О! Это точно. Так вот, я-то думал, что он еще тогда, четыре года назад, погиб. А он, оказывается, все это время был жив и вовсю работал против меня. В частности, это он, как уже точно установлено, организовал ваше похищение, а кроме того, увез Галю Митрохину из психбольницы. Это самые последние его дела. А до этого еще немало было. Сегодня он, правда, совсем угробился на шоссе вместе со своим шофером. Шофер сразу погиб, а он немного пожил. Но то ли не мог, то ли не хотел говорить. Опознали случайно, по родимому пятну. Одна из медсестер в больнице, куда его отвезли, раньше работала в ведомственной поликлинике. Вспомнила, что лет пять назад видела такое пятно у одного офицера, который ходил на прогревание. В течение часа вычислили. Потом посмотрели обломки машины, заводские номера кузова и двигателя. Узнали, что она принадлежала одному из служащих ТОО «Марат», тому самому водителю, который сгорел в машине.

— Это Воронков расследовал?

— Воронков сам исчез из города. Правда, возможно, скоро найдется. Но это уже неважно. Важно другое: там, в машине, была некая женщина в очках, похожая на Митрохину. Ее видел водитель «Жигулей», который проехал мимо места аварии и сообщил о ней на пост ГАИ. В общем, Митрохина скорее всего везет в Москву те самые кассеты, о которых ты пытался рассказать по указке Чугаева. Не знаю, когда она туда попадет, но если Галя успеет раньше, чем наша строптивая Ольга соблаговолит сменить гнев на милость, то и мне, и тебе придется очень плохо.

— А что, если Ольга даст «отбой», то Митрохину не послушают?

— Да. Там, как я понял из Ольгиных намеков, хорошо знают, что Сергей и Галина фактически разведены, а потому прекратят все дела с Галей, как только позвонит Ольга.

— Хитро!

— В общем, я, как брат, все, что можно, Ольге сказал. Ясно, что она упрямая и вообще себе на уме. Торгуется. Но если ты ей скажешь, например, что можешь, так сказать, «удрать из-под венца» и оставить ее без тех миллионов, которые ей уже снятся наяву, то, пожалуй, сможешь повлиять на нее круче, чем я.

— Но Митрохина, если у нее там есть против вас чего-то, сможет эти самые кассеты или что телевидению продать…

— Сможет, если мы ее раньше не отловим. Наше УВД дало ее в розыск как социально опасную психбольную, сбежавшую из стационара. С фотографиями. Так что задержать ее в Москве вполне возможно. В конце концов, она ж не профессиональная связная, наверняка где-то проколется. Может, даже и сама в милицию побежит по наивности. Вряд ли ей Чугаев мог какие-то серьезные явки в Москве доверить. Если б доверил, то не поехал бы вместе с I «ей, верно? Ну и самое простое — она, может быть, даже за пределы области не выехала. Как бы там ни было, если она попадется, то дело в шляпе. Дети ее у нас. А она за детишек наплюет на все, я в этом уверен на все сто. И все-таки Ольгу надо поторопить.

Понял? Самым решительным образом.

— У меня, Георгий Петрович, — решился сказать Леха, — есть такая мысля, что вообще-то Воронков собирался сделать так, чтоб она отбой дать нe смогла.

— Знаю. Поэтому отсюда — ни на шаг, пока не разберемся с Воронковым… Топай в номер, прояви все свое влияние, обещай что хочешь, но она должна не позднее чем вечером позвонить в Москву и дать отбой!

Вот после этого разговора Леха и вернулся к суженой-ряженой, причем с душой, находившейся в состоянии самом смутном и неопределенном.

Получалось, что его дергали с разных сторон за нитки, а он покорно дергал ручками-ножками, как марионетка. Днем еще был убежден, что дядюшка увезет его отсюда. Потом явился Воронков и потянул на свою сторону. Потом оказывается, что воронковскую задумку тоже рассекретили, а господин-товарищ Пантюхов вовсе не такой дурак, каким представляли его себе покойный Александр Анатольевич и сбежавший вроде бы Воронков. Только, конечно, в его бегстве Леха усомнился. Слишком спокойно об этом деле говорил Георгий Петрович.

Вероятнее всего, ночью или утром Воронкова найдут где-нибудь в окрестностях города без признаков жизни. Может, самоубившимся, а может — внезапно скончавшимся от острой сердечной недостаточности. Или от друг их острых предметов. Конечно, может быть и так, что он действительно убег, но не так далеко, как ему хотелось бы. В общем, опасности он для Пантюхова и его сестрицы уже не представляет. Понятно и то, отчего факт его полного устранения с политической карты области пока не оглашается. Не хочется Георгию Петровичу, чтобы все те господа, которые с Воронковым дружили крепче, чем с Пантюховым, чувствовали себя совсем спокойно. И Леха, наверно, в том числе. Потому что ежели они будут знать, что Воронков уже совсем замолчал и ничего лишнего про них никому не расскажет, то будут и сами держать языки за зубами и никого из друзей-товарищей не заложат. А вот если они станут опасаться, что удравшего Воронкова где-нибудь отловят и после этого он их сам начнет закладывать, надеясь шкуру спасти, то поторопятся себя выгородить. Очень даже понятно как. Начнут стучать, сваливая все и на Воронкова, и друг на друга. Усердно, бескорыстно и вовсю. Поэтому небось Георгий Петрович сейчас надеется, что и Леха страховки ради выложит что-нибудь насчет каких-нибудь своих, еще неизвестных Пантюхову, контактов с Владимиром Евгеньевичем или его подручными. Наверно, если б таковые были, то Леха бы о них и впрямь рассказал — не жалко. Но их не было.

Ольге о разговоре с ее братом он подробно рассказывать не стал. Просто передал то главное, о чем беспокоился глава.

— Интересненько, — произнесла Пантюхова, поднося пламя зажигалки к сигарете, — значит, Егорушка решил, что ему лично мне в ножки кланяться не пристало. Послал тебя как чрезвычайного и полномочного посла. Растешь, май френд. Скоро тебя, поди, в старшие холуи произведут. Лычку нашьешь на ливрею.

— Чего ты шипишь? — обиделся Леха. — Ну, решил, что мне с тобой проще говорить. Как-никак, почти что муж и жена.

— Вот именно, «почти что». А он мне, между прочим, не «почти что», а самый настоящий родной старший брат. Единокровный и единоутробный. И мог бы сам подойти к родной сестричке, без посредников. Почему не идет? Гордость заела. Ведь знает, что я много не попрошу за услугу. Мне вообще ничего лишнего не нужно. Так, чуть-чуть…

— Два мильона баксов, домишко где-нибудь у воды, пару автомобилей и вид на жительство в Штагах? — усмехнулся Леха, припомнив, как час назад слышал от Пантюхова точно такие же слова.

— Примерно, — ответила Ольга, — но это не главное. Я хочу его заставить на коленках ползать. Потому что он, гадский гад, в свое время мне всю жизнь изломал. И то, что я сейчас такой дрянью стала, — его заслуга. Хочешь расскажу?