Змеиный клубок

— Загляделся? — спросила Ольга, подбоченясь. — Ничего, верно?

— Нормально, — пробормотал Леха. — Только как-то это…

Он не мог точно сформулировать свою мысль.

— Чего «это»? — усмехнулась Пантюхова. — У тебя в деревне бабы так в баню не ходят?

— Ходят… — кивнул Леха. — Только с мужьями.

— А с хахалями?

— Наверно, и с хахалями. Ежели очень бесстыжие.

Ольга звонко захохотала.

— Что по-вашему бесстыжее, то по-нашему — нормально. А потом, Алешенька, — я не ошиблась, тебя так зовут? — ты ведь мне без пяти минут муж. Самый натуральный, со штампиком. Так что нам, милок, привыкать придется. Мужичишка ты, конечно, так себе, это я и на глаз скажу, не пробуя. Но надо ж хоть ради смеха разок потрахаться… Почему не сейчас? Или тебе без венца и аналоя убеждения не позволяют?

— Насчет убеждений, — неопределенно сказал Леха, — это я не знаю. Может, и позволяют. А вот как организм позволит…

— Охо-ха-ха! — покатилась Ольга, хлопнув себя по коленкам. — Так ты что, это самое — «пробабли импоссибли»?

— Не знаю, — хмыкнул Леха, — может, и так. А может, и иначе.

— Ладно, — озорно произнесла Пантюхова, — пошли, отмою задаром…

Леха, стыдливо ежась, вылез из комбинезона и прочей одежды. Глаза бы на себя не глядели. Особенно в зеркале, рядом с Ольгой. Замухрышка он, Алексей Иванович. Ни ростом, ни лицом не удался. Даже шерстью особо не разжился, так, одни кусты ощипанные торчат. Ноги тощие, кривые, все мослы выпирают. Руки все в венах, длинные, аж до колен без малого. От ладони до локтя вроде бы от одного, довольно крепкого, мужика — мышцатые, а от локтя до плеча — от другого, тощего и дряблого. Сами плечи тоже не больно. Ширины мало, да еще и сутулые. Ребра торчат, а брюхо выпирает…

Ну а про остальное лучше ничего не вспоминать. Про то, что для баб интересней всего. Одно слово — срамота. Смотреть не на что. В общем, Лехе от одного стыда за собственную немощь неловко было.

Ольга между тем уже напускала воду в мраморное многоместное диво. Увидев, что Леха уже топает в резиновых шлепанцах под душ, стараясь не замечать добрую хозяйку, одобрила, хихикнув:

— Правильно, ополоснись для начала…

И подала Лехе мыло, мочалку и шампунь темножелтого цвета с иностранной надписью и каким-то персиковым запахом.

Закрыв за собой мутно-прозрачную дверь кабины, намылив голову и зажмурив глаза, Леха почуял себя как-то поспокойнее. Когда ничего не видишь, это даже неплохо. Прямо как в том анекдоте про Петьку и Василия Ивановича.

Сидели, значит, Петька с Василием Ивановичем в штабе, выпивали. Тут налетели белые. Петька кричит:

— Амба, Василий Иваныч, отступать надо!

А тот говорит:

— Чапаев, Петька, никогда не отступал. Ты лучше наливай.

Выпили. Чапаев спрашивает:

— Петька, ты меня видишь?

— Вижу.

— Наливай!

Потом опять:

— Петька, ты меня видишь?

— Плохо, но вижу.

— Наливай!

Наконец:

— П-Петька, т-ты м-меня в-видишь?

— Н-нет…

— 3-здорово з-замаскировались!

Так и у Лехи. Замаскировался. Прежде всего от самого себя.

Голову мыл до тех пор, пока волосы не заскрипели. Потом также шкуру тер, сдирая грязь и копоть.

Аж мочалка трещала. Руки, ноги — до всего добрался. Душ, конечно, грел и умиротворял. Даже не верилось, что опять попал в человеческие, приятные для жизни условия. Хотя бы и чудом уцелев при взрыве, опять бабахнув кого-то… Но эта какова! Кирпичом по голове одного, пулю в башку другому. И всю чокнутость, какая поначалу была, как ветром сдуло. Крутая баба.

Решив, что достаточно отмылся, Леха вылез из душа. Ольга, расслабленно зажмурившись, возлежала в ванне, заполненной слоем пены так, что торчала только голова, да изредка показывались круглые коленки.

— Ты куда? — услышал Леха за спиной и остановился.

— Да я вроде все…

— А я — не все. Ну-ка иди сюда!

Леха покорно подошел к краю ванной.

— Залезай, замерзнешь! — Это не нежная просьба была, а приказ начальника. Коровин еще с армейских времен был приучен к тому, что команды, отдаваемые в таком тоне, должны исполняться быстро, точно и в срок.

Перекинул ногу, другую через край, опустился в умеренно горячую воду. Пена приятно зашуршала, когда Леха улегся в воду и вытянулся там, опершись плечами о стенку. Расстояние от Ольги было небольшое, к тому же она тут же придвинулась поближе, и где-то там, под переливающимися перламутром пенными сугробами, ее нога скользнула вдоль Лехиной.

— Как водичка? — промурлыкала Ольга. — Греет?

У Лехи где-то в груди сердце зачухало быстрее.

Кровь забегала по жилам. Скользкая и мягкая рука Ольги пронырнула между Лехиной шеей и ванной, пробралась под мышку, ладонь поползла по животу и улеглась на ту самую срамоту, о которой Коровину и думать не хотелось.

— Дай свою лапочку… — прошелестела она, прикоснувшись губами к Лехиному уху. — Погладь киску…

Коровин, конечно, не протестовал, но и не очень активничал. Он просто не упирался, когда Ольга, не снимая левой руки с Лехиных драгоценностей, правой рукой ухватилась за его правую руку и, протянув ее под своей спиной, положила себе на метелочку.

— А другую лапочку — на титечки…

Леха дотянулся левой рукой. Сладко. В воде они по-особому ласковые, эти вымечки. Чуть провел по одной, потом подругой. Ишь, ягодки какие!

Пальчики у нее тоже бойкие попались. Взялись шарики катать, кошелечек пощекатывать, ну и саму главную штуковину ворочать.

Тут Леха стал ощущать, что это самое может еще какие-то трудовые подвиги совершать. Подъем, короче, наметился в рабочем движении. Опять-таки когда своя собственная рука лазит по очень интересной территории, где не только волосики, но и всякие любопытные приятности имеются, то это дело вполне закономерное.

— А мы послушненькие… — поощрительно прошептала Ольга и провела губками по щеке. — Только колючие немножко.

Тут Леха тоже обхватил ее обеими руками и осторожно прикоснулся губами к губам. А она, как змея, язычок выпустила и лизнула Лехин нос. Когда обнимались, то Ольга животом к Коровину притиснулась и очень обрадовалась:

— Ух, какие мы большие стали!

Точно, стали большие и прочные.

— Удавлю-у, — прогудела Ольга, рывком перевернулась на живот, подминая Леху и охватывая его ногами. Коровин и моргнуть не успел, до того ловко у заразы получилось, р-раз — и тама! Приподнялась на корточки, на несколько секунд показав из-под пены распахнутый промежуток с мокрыми курчавками, подцепила указательными пальцами хреновину, приподняла как надо, а потом ловко уселась, как в одной рекламе сказано, «с точностью до миллиметра»…

Райское место досталось Лехиному прибору, что и говорить. Гладкое и сладкое. Но самое главное — работать не надо. Ольга сама взялась волну гонять, мять свою попу об коровинские кости. Уперлась сперва Лехе в плечи, чуть не утопила, потом вытянула из воды повыше, подхватила под спину и ерзала, ерзала, ерзала вовсю… Мокрые, склеившиеся от воды волосы так и мотались у Лехи перед мордой. Потом она еще ближе Леху подтянула и стала его сиськами по щекам шлепать. Бешеная, точно! Но хорошо-о-о…

— Я тебе круговерть устрою! — шипела ведьма.

И точно, у Лехи уже голова кругом пошла. Хорошо еще, что не совсем, а то бы утоп. Но, видно, Ольге надоело биться задницей о жесткое, и она остановилась. Встала в воде на ноги и Коровина поставила. Не расцепляясь. А потом сцепила руки у него за спиной, ноги — за кормой и приказала, сопя:

— Неси в душ!

Бог его знает, как он ее шестьдесят с гаком кило сумел перетащить через бортик ванной. Дальше проще было — своя ноша не тянет. Прошел четыре шага до кабины с такой тяжелой насадкой.

Там зараза ухватилась обеими руками за дугообразную трубу смесителя, и Лехе стало полегче.

— Дверь задвинь!

Задвинул. Тут Ольга расцепила ноги, вытянула их, уперевшись пятками в толстое стекло двери, и прорычала:

— Долби!

Леха подхватил ее за пышную попу и взялся толкать, удивляясь, как ловко получается. Ольга, повиснув на дужке, скользкая, вся в хлопьях пены, сладко выстанывала при каждом пронзающем ее толчке: