Страница 16 из 33
Загадка разрешилась сама собой, когда мне в руки попал Сводный план Госкомиздата РСФСР[217] (понятно, что молодые писатели ни о каком Госкомиздате не слыхивали, да и понятно ли им, что такое РСФСР?). Такие объемистые фолианты выпускались для служебного, если я не вру, пользования и содержали в себе перечень книг, какие на следующий год предполагались к изданию как в Москве, так и во всех республиканских и областных центрах России. И вот я листаю и вижу, что подле некоторых названий стоит какая-то таинственная звездочка, и означает она всего-навсего, что данная книга «рекомендована для массовых библиотек».
А сколько массовых библиотек было тогда, до капитализма, в нашем государстве, вы только вообразите:[218] Красный уголок в каждом рабочем общежитии, Ленинская комната в каждой подводной лодке…[219] Их тьмы, и тьмы, и тьмы были, способные проглотить и упокоить на своих полках любой тираж любой книги[220] – была бы она рекомендована.
Принято считать, что сексуальная революция пришла в Россию вместе с глянцевыми календариками и видеосалонами, которые держали ушлые ребята из райкомов и горкомов Ленинского комсомола.
Оно, может, и так, но не умалить бы нам заслуги истинных первопроходцев – мастеров литературы социалистического реализма, лауреатов Государственных и всяких прочих важных премий, в своих романах на десятилетие раньше, чем комсомольцы, вызвавших к жизни проблему пола – румяную фефёлу. Не позабыть бы, что именно Юрий Васильевич Бондарев[221] открыл невыездным читателям самые злачные местечки гамбургского Репербана. Не упустить бы из виду уроки ядреного простонародного секса, щедро преподанные в эпопеях Анатолия Степановича Иванова и Петра Лукича Проскурина. Не оставить бы в нетях те «шишечки на титечках», что будто бы грезились Гавриле Державину – герою биографического романа Олега Николаевича Михайлова[222]. Даже Георгий Мокеевич Марков уж на что был пресен, но и он расцветил свой финальный роман «Грядущему веку» сюжетиком про (безответственную партийную работницу, что, изголодавшись по мужской ласке, пыталась нырнуть под бочок к первому (вы только подумайте – к самому первому!) секретарю обкома.
Словом, у газетного обозревателя, призванного зорко следить за движением литературного процесса, выбора не было – тема актуальна, вопрос назрел, надо писать. Я и написал – кажется, в самом начале 80-х, проверить негде, – литературный фельетон, которому дал название «Оживляж», подслушанное у московских просвирен.
Жду реакцию своего редакционного начальства. А ее нет, и только всезнающие секретарши тишком проговариваются, что мой текст, инкрустированный ароматными цитатами, размножен на машинке и роздан членам редколлегии. Потом, ну надо же, его вроде бы повезли на Воровского, 52[223], где будто бы зачитывали вслух за общим обедом – не мои язвительные комментарии, конечно, а цитаты, одни только цитаты. Не знаю, возили ли «Оживляж» еще куда-то, но в итоге все-таки напечатали, повыщипав, естественно, из него все «секретарские» фамилии и убрав то, что хотя бы косвенно указывало на Юрия Бондарева (слишком влиятелен) и Анатолия Иванова (слишком злопамятен).
Так что я короткое время слыл автором неологизма[224], ныне, думаю, всеми благополучно забытого. А редакция обогатилась несколькими мешками читательских писем и бандеролей, откуда становилось ясно, что в Пензе и Перми, Краснодаре и Красноярске местные литначальники, вослед старшим товарищам из Москвы, тоже дерзнули сказать каждый свое веское слово про «шишечки на титечках» и соития на сеновале или в жаркой баньке. Пролагая, тем самым, путь Ленинскому комсомолу с завозными «Эмманюэлями»[225] и «Греческими смоковницами»[226].
Вспомню-ка я хотя бы раз Александра Борисовича Чаковского – человека яркого и, вне всякого сомнения, лучшего редактора «Литературной газеты» за все годы ее существования.
Самое начало 80-х годов. Большая группа сотрудников газеты (в основном юмористов, но не только) во главе с Александром Борисовичем едет в Ленинград на встречу с тамошней общественностью. Перед встречей, как и принято обычно, инструктаж. Александр Борисович велит, чтобы вопросы были поострее[227] – про международное положение и про то, о чем обычно вслух не говорят. А главное – чтобы непременно задали ему вопрос про «Ваську Аксенова» (Василий Павлович только что нашумел «Метрополем»[228] и совсем недавно осел в Штатах; книжки его из библиотек уже изъяты, имя запрещено к упоминанию). Те, кому положено, берут на карандаш, чтобы те, кому положено, могли вовремя подать какие надо записки.
И вот идет вечер. Партер уж полон, ложи блещут. Александр Борисович, само собою, солирует, о том говорит и об этом. И вдруг явно начинает нервничать: перебирает бумажки с вопросами, раздраженно оглядывается… Наконец не выдерживает: «Тут, я знаю, меня хотели спросить про Ваську Аксенова…» Из-за ширмы чертом выпрыгивает не молодой уже член редколлегии, склоняется почтительно к Александру Борисовичу и, вы угадали, подает нужную записочку. «Ну что вам сказать о Ваське Аксенове, – врастяжку начинает Чаковский. – Писатель он, конечно, талантливый, но человек оказался с гнильцой…» И вечер покатился дальше, чтобы докатиться в финале до – тоже уже покойного – Сан Саныча Иванова[229].
В партию (Коммунистическую, какую же еще)[230] меня приглашали трижды. Два раза неинтересно, как всех. Зато третий заслуживает воспоминания.
Служу в «Литературной газете», и вызывает меня к себе Виталий Александрович Сырокомский, первый заместитель главного редактора. Вхожу, а он, вместо здрассьте, говорит: «Вам, Сергей Иванович, в партию пора. Подавайте заявление и скажите, что рекомендацию я вам уже написал».
Я, натурально, начинаю что-то бормотать, вполне понятно что. А он, все сразу понимая, прерывает мое блекотанье ленивой отмашкой и спрашивает: «Вы что, в самом деле хотите всю жизнь дуракам подчиняться?» Пауза. И нравоучительно: «Дураками лучше руководить, чем им подчиняться».
Умнейший, скажу я вам, человек был Виталий Александрович.
Коммунистов мой отец не любил. Как и казаков. Причем теперь я понимаю, примерно за одно и то же: за сословное чванство и высокомерие по отношению ко всяким там иногородним или беспартийным – словом, за кастовость.
Ну, и как мне эту неприязнь было не унаследовать? Хотя…
Казаки на мой век выпали уже исключительно опереточные. «Я поначалу даже струхнул, – писал мне в 1990-м из Ростова в Москву Леонид Григорьевич Григорьян, к слову сказать, полукровка – но, как узнал, что у них Мойша Кацман подъесаулом на кобыле гарцует, сразу успокоился».
А что до коммунистов, то люди, из нашего круга пополнявшие партийные ряды, в 80-е годы, особенно в поздние, вместо негодования вызывали уже скорее сострадание. И жалость, правда, не без оттенка брезгливости. Ну надо же, мол, и этот вляпался!.. И этому пришлось частичкой своей бессмертной души заплатить за возможность сделать карьеру, то есть – так это тогда уже объяснялось – не в нижних чинах всю жизнь проскрипеть[231], а получить право благотворно влиять на ход событий – пусть не в стране, а в своем издательстве, в своем журнале или в газете. И ведь не все же, как тогда говорили, скурвивались – кому-то, все мои ровесники знают примеры, действительно удавалось, взяв ту или иную значимую должность, пробуждать в окружающих добрые чувства: то слабым помогут, то достойную публикацию пробьют, то партбилетом за кого-то или за что-то поручатся.
217
Госкомиздат – Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли СССР. В его функции с 1975 года входил контроль за системой сводного тематического планирования всех книгоизданий страны. Иными словами, каждое издательство должно было ежегодно составлять и публиковать в открытой печати свой тематический план, а Госкомиздат устранял нецелесообразное, с его точки зрения, дублирование готовящихся к выпуску изданий, давал (или не давал) разрешение на замену названий, перенос сроков выхода, изменение объема и других характеристик каждой книги.
218
«Вы только вообразите» – «примерно 350 тысяч всех ведомств, с учетом технических и научных. Художественной литературой комплектовались примерно две трети», – напомнил в комментах Андрей Гришин.
219
«Любой тираж любой книги» – «А их не продавали „в нагрузку“? – переспросила в Фейсбуке Ольга Бугославская. – На моей памяти „в нагрузку“ в основном давали „Материалы (№) съезда КПСС“ и „Речи Л. И. Брежнева на (№) съезде КПСС“. Но, по-моему, художественные произведения тоже шли в дело. Наш книжный магазин на Ленинском в конце 80-х ввел в практику, как я теперь понимаю, довольно экзотический для советского времени метод распределения дефицитных изданий: право их приобрести разыгрывалось в лотерею. Однажды на кону оказалась „История Тита Ливия“ серии „Памятники исторической мысли“. Поскольку на Ленинском проспекте жили сплошь интеллектуалы, то народу в книжном набилось примерно столько же, сколько на упомянутой встрече с писателем М. Веллером. Я ничего не выиграла, а дядьку, который стал счастливым обладателем трудов римского историка, обязали купить также роман о белорусских партизанах и сборник стихотворений какого-то поэта из какой-то братской республики».
220
Красный уголок, Ленинская комната – эти помещения, отведенные под нужды агитации и политического просвещения, на каждом советском предприятии и в каждом советском учреждении появились еще в начале 20-х годов. В их убранство обычно входили гипсовый бюст В. И. Ленина, портреты членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС, фотогалерея передовиков производства, почетные грамоты и вымпелы, а также библиотечка с материалами партийных съездов и пленумов. В воинских частях и на судах военно-морского флота эту же роль играли Ленинские комнаты, служившие одновременно еще и местах проведения так называемого культурного досуга.
221
Бондарев Юрий Васильевич (1924) – писатель, до середины 1960-х годов воспринимавшийся как один из лидеров полуопальной «военной прозы», а позднее занявший ортодоксальные коммуно-патриотические позиции, что принесло ему не только звания Героя Социалистического Труда (1984), лауреата Ленинской (1972), Государственных РСФСР (1972) и СССР (1977, 1983) премий, но и ключевые должности первого заместителя председателя (19*71— 1990), а затем и председателя правления СП РСФСР (РФ). Выступив с речью на XIX партийной конференции (1989), Бондарев заявил о себе как о последовательном враге демократических преобразований в стране, а в 1991 году подписал «Слово к народу», которое было расценено как идеологическое обоснование т. наз. «путча ГКЧП».
222
Михайлов Олег Николаевич (1932–2013) – критик, прозаик, доктор филологических наук (1992), уже со второй половины 1950-х выступавший как исследователь и пропагандист творчества писателей первой русской эмиграции. Погиб во время пожара на даче в писательском поселке Переделкино. Вместе с писателем погибли его библиотека и архив, включающий в себя бесценное собрание автографов.
223
Воровского, 52 – здесь, в старинной барской усадьбе, которую Лев Толстой описал как дом Ростовых в романе «Война и мир», на протяжении десятилетий располагались секретариат правления и аппарат Союза писателей СССР. Ныне арендатором здания 52 по улице, которой возвращено название Поварская, является Международное сообщество писательских союзов.
224
«Слыл автором неологизма, ныне, думаю, всеми благополучно забытого» – «Что Вы, Сергей Иванович! Как же это забыть можно! – откликнулся из заокеанского далека профессор славистики Олег Проскурин. – Это же как „Литературные мечтания“…:)». «Термин „оживляж“ вообще-то был в ходу в журналистской среде. Но С. Ч. придал ему более емкое наполнение, дополнительные смыслы», – уточнила Алла Амелина. «Сергей Иванович, оно уже в словарях есть – со ссылкой на Вас же.:)))», – веско подтвердил лингвист Гасан Гусейнов. И оказалось, есть что сказать и Алисе Ганиевой: „Оживляж“ и сейчас очень в ходу, по крайней мере, я слышала не раз. Теперь буду знать и авторство, и пикантный генезис».
225
«Эмманюэль» – эротический фильм французского режиссера Ж. Жакена (1974), экранизация одноименного романа Э. Арсан, повествующий о сексуальных похождениях героини, роль которой сыграла С. Кристель, в Юго-Восточной Азии. До Советского Союза этот фильм дошел только в годы перестройки, став одним из безусловных хитов частных просмотров и клубного видеопроката.
226
«Греческая смоковница» – вполне себе по нынешним временам невинная немецкая эротическая комедия, в конце 1980-х годов особенно популярная в видеосалонах при райкомах и горкомах ВЛКСМ.
227
«Чтобы вопросы были поострее» – «А нам в МГУ, – вспомнил в Фейсбуке Петр Образцов, – Чаковский рассказывал, что его ВЫЗЫВАЮТ и строго ругают, потому что он своими критическими статьями о нашем народном хозяйстве дискредитирует – что? а-а-а, не догадались! – дискредитирует наш могучий ЭКСПОРТ».
228
«Метрополь» – неподцензурный альманах, собранный Василием Аксеновым (главный редактор), Виктором Ерофеевым, Евгением Поповым и выпущенный двенадцатью экземплярами как самиздат в 1979 году. Помню, как я, одним, видимо, из первых, читал его, разложив этот огромный фолиант (каждая полоса в четыре машинописных страницы формата А4) на полу своей однокомнатной квартиры. Казалось, что власть уже не заинтересована в идеологической охоте на ведьм и что, соответственно, этот альманах, не содержавший в себе никаких прямых выпадов в сторону власти, может быть напечатан и советским издательством – пусть даже самым ограниченным тиражом. Но Феликсу Кузнецову, незадолго до этого возглавившему Московскую писательскую организацию, был нужен именно скандал, и он разразился. В многотиражке «Московский литератор» под общим названием «Порнография духа» были опубликованы резко негативные высказывания известных литераторов об альманахе. Решение о приеме Ерофеева и Попова в Союз писателей дезавуировали, в ответ на что Инна Лиснянская и Семен Липкин заявили о своем выходе из этой организации. А Василию Аксенову 22 июля 1980 года было разрешено выехать по приглашению в США, где его уже ждал «Метрополь», выпущенный издательством «Ардис», а вскоре подоспел и указ о лишении писателя советского гражданства.
229
Иванов Александр Александрович (1936–1996) – самый, видимо, известный из поэтов-пародистов (а вернее сказать, эпиграмматистов) поздней советской поры. Благодаря сначала 16-й полосе «Литературной газеты» и, в особенности, благодаря телевизионной передаче «Вокруг смеха», которую он вел, Сан Саныча Иванова знала, без преувеличения, вся страна.
230
КПСС – Коммунистическая партия Советского Союза, куда в 1970–1980 годы усиленно затягивали молодых солдат, рабочих и колхозников, но куда совсем не просто было вступить представителям гуманитарной и, как тогда говорили, научно-технической интеллигенции. Райкомы и горкомы зорко следили за соблюдением процентного соотношения между гегемонами и так называемой прослойкой, поэтому интеллигентов в партию принимали не столько даже по доброй их воле, сколько по специальному приглашению, предусматривающему дальнейший карьерный рост кандидатов.
231
«Не в нижних чинах всю жизнь проскрипеть…» – «Помнится, – рассказал в своей автобиографии Сергей Боровиков, – вступать в КПСС было очень стыдно. Как и все, написал заявление стандартно: „Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма“. Едва ли тогда – в 1976-м – в стране мог найти хоть один „коммунист“, в это верящий. Но куда деваться: в журнале „Волга“ мне, беспартийному, так и оставаться бы корректором, разве что через десяток лет выслужиться в литсотрудники» (С. Боровиков, с. 569).