Страница 14 из 33
70-е, повторяю, годы, вторая их половина.
Замзав, впрочем, отдадим ему должное, не пел. Но пухлой ладонью по столу такт отстукивал.
В Ростове тамиздат, а еще чаще самиздат, я в основном получал из рук своего старшего друга и учителя Леонида Григорьевича Григорьяна. А в Москве книжки с грифом «YMCA-Press»[192]«Ардиса»[193] или «Посева»[194], вперемешку с «Континентами»[195] и «Синтаксисами»[196], текли в нашу семью уже отовсюду, но прежде всего, как я понимаю, от Копелевых.
К ним были близки роднейшие в ту пору мои друзья Лина и Саша Осповаты[197]. Да и сами Раиса Давыдовна[198] с Львом Зиновьевичем[199] баловали меня своей (и, безусловно, мною не заслуженной) приязнью. Особенно Раиса Давыдовна – борьба с гебней своим, конечно, чередом, но ей по-прежнему было интересно всё, что происходило в литературе, даже подцензурной, так что и говорили мы по преимуществу о том, что «Литературная газета» напечатала да что в «Новом мире» появилось.
Чаще всего на бегу, то есть на пути от метро «Аэропорт» к писательским кооперативным домам по Красноармейской улице. Или у меня, куда они раза два-три захаживали позвонить – когда в их квартире телефонную связь совсем уже обрезали. Но случалось и мне к ним забегать, и тут литературные наши разговоры приобретали дополнительную остроту, так как Копелевы, уж конечно, знали и даже я не сомневался, что из гэбэшной машины, наглухо припаркованной под кустиками возле их дома, нацелясь антеннами, пишут всё – включая наши споры о новых стихах Кушнера или пересуды о том, что Феликс Кузнецов[200] творит с московской писательской организацией.
И вот однажды завернул я по какому-то делу к Копелевым, а они, похоже, как раз обдумывали, чьи подписи собрать под очередным письмом в чью-то защиту. И тут, если говорить совсем уж по-розановски, глянул на меня Лев Зиновьевич острым глазком: «Может быть, вы, Сережа?..» Я и ответить не успел, как Раиса Давыдовна отрезала: «Не надо ему. Пусть о стихах пишет. А это… Не его это дело».
Не его это дело! – чем не индульгенция? Я и стыдился долгие молодые годы, что вот, мол, коллаборантствую, сотрудничаю с богомерзкой властью вместо того, чтобы бросить ей в лицо что-то, облитое горечью и злостью. Клял себя, что на площадь не выхожу, а правозащитникам, жизнь на борьбу положившим, сочувствую, конечно, но как-то вчуже. И все же диссидентом так и не стал. Ни натуру не переменишь, ни представление о том, для чего тебя мама на свет родила. Так что, исключая август 1991-го, я и на митинги не ходил, и кровавый, чей бы он ни был, режим не обличал.
И сейчас не обличаю. Не мое это дело.
Приходя ближе к 80-м на Пневую, где жили тогда Лина и Саша Осповаты, мы с женой почти всякий раз заставали там чудную компанию. Появлялись и москвичи, конечно, но чаще приезжали и на ночлег останавливались друзья – Рома Тименчик из Риги, Саша Долинин[201], Гарик Левинтон[202] из Питера, другие. Я им даже название дал – младофилологи. И потому что молоды были, и потому что даже со стороны было видно: действительно, новое поколение, кроме шуток. Объединенное не столько едиными научными принципами, сколько общей этикой.
С властью ни в какое сотрудничество не вступать и с властью этой в открытую не бороться. Внутренней эмиграцией – вот чем это было, где каждый – царь, и живет, соответственно, один. Но если уж повезет, а им повезло, то в кругу таких же, как он сам, царей. Что диссертаций не защищают и в гонорарных изданиях не печатаются. Монографий не замышляют (тогда, во всяком случае, не замышляли), но заняты делом – атрибуция, текстология, комментарии, статьи с названиями типа «Еще раз к вопросу об одном из источников…». Мне, признаюсь, дела эти казались малыми, несоразмерными их дарованию, да и не мне одному казались. Лев Самойлович Осповат, помню, даже советовался со мною, уже вполне себе статусным критиком, при гонорарах и при зарплате, как бы и Сашу чуть-чуть поворотить в сторону узаконенного литературоведения. Ведь получилось же это – чтобы и ученые степени, и работа в штате – у Мариэтты Омаровны, у Александра Павловича Чудакова, которых в этом кругу глубоко уважали… Не уверен, впрочем, что деликатнейший Лев Самойлович об этом говорил с сыном, знал, должно быть, что услышит в ответ.
Поэтому жили как хотели. И пили – теперь даже страшно вспомнить, как пили. Но, впрочем, не напивались, случая такого не помню, потому что и молоды были, и закуску Лина всегда проворила отменную, и весь хмель выходил в застольные разговоры – обычно исключительно филологические. А пили почти всегда водку, с демократической «бескозыркой», если кто помнит, или – удача! – с «пимпочкой»[203]. Иногда, впрочем, появлялась и «березовая», с «винтом», которую из магазина «Березка», вместе с Мандельштамом и Цветаевой в «Библиотеке поэта», приносили заезжие иностранцы, тоже филологи. Не буду называть имен, иные из которых краса и гордость нынешней мировой славистики. Вспомню лишь о Каэле, прибывшем из Австралии, чтобы дописать в Москве диссертацию о советской драматургии 1950-х – и на кой, думал я, сдалась ему, в краю непуганых кенгуру, «Иркутская история»?[204]
Но сдалась же, и уезжать из холодной, из полуголодной доперестроечной Москвы он никак не хотел. Только и повторял, что в Австралии жить очень хорошо, но скучно, а в России плохо, зато очень-очень интересно.
Такие вот вечера на Пневой – едва ли, как я сейчас понимаю, не самые счастливые в моей жизни.
Были такие сигареты – «Краснопресненские», самые дешевые в классе сигарет с фильтром, 18, что ли, копеек. Их курили либо небогатые, либо те, кто имел доступ в буфеты ЦК КПСС, где они тоже продавались – под тем же демократичным названием и по той же демократичной цене, что на улице, но изготовленные, как рассказывали, то ли по спецзаказу, то ли в спеццехе табачной фабрики.
Потом цех, видимо, закрылся. А может, возникла конкуренция с мировыми брендами. Во всяком случае, курировавший литературные страницы «Литературной газеты» Евгений Алексеевич Кривицкий перешел на «Мальборо».
Да сигареты, впрочем, что!.. Разочек, уже в перестройку, случилось ночевать в ленинградской обкомовской гостинице. Там, в холодильнике гостиничного номера, было все, что нужно проезжающему: сервелат, карбонат, сыр, расфасованный по пакетикам, и масло. Обычное, сливочное, но перетянутое ленточкой «Свободно от радиации».
Никто за тринадцать лет службы в «Литературной газете» не доставил мне столько хлопот и неприятностей, как Евгений Алексеевич Кривицкий, многолетний заместитель главного редактора по всем литературным разделам. Но человек он, в общем-то, был добрый, даже мягкосердечный, так что вспоминаю я его «с теплом», как некоторые сейчас повадились почему-то завершать свои письма.
А тогда… Особенно нас, нижних чинов, раздражала привычка Евгения Алексеевича, чуть что, звонить, чтобы посоветоваться, Альберту Андреевичу Беляеву[205] – этот достойный господин позднее, в разгар перестройки, возглавлявший вполне себе либеральную газету «Культура», во время оно был заместителем заведующего отделом культуры в ЦК и проходил у нас, вослед Громыке, под кличкой «господина Нет».
192
«YMCA-Press» – издательство русской книги под эгидой международной христианской организации YMCA (The Young Men's Christian Association). Основано в 1921 году в Праге. Под этим грифом вышли сотни достойных изданий, но самой, видимо, эпохальной акцией издательства стала первая публикация книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». В 1991 году в Москве был учрежден «имковский» филиал – издательство «Русский путь».
193
«Ардис», (Ardis Publishing) – американское издательство, основанное Эллендеей и Карлом Профферами в 1971 году в городе Энн Арбор, штат Мичиган, и специализировавшееся на издании русской литературы на языке оригинала и в английском переводе. Наряду с «Посевом», «YMCA-Press» и Издательством имени Чехова явилось крупнейшим издательством, с которым на памяти моего поколения связано понятие тамиздата.
194
«Посев» – издательство и одноименный общественно-политический журнал, орган Народно-трудового союза российских солидаристов (НТС), основанные в Германии в 1945 году и выпускающие свою продукцию под девизом «Не в силе Бог, а в правде» (Александр Невский). С 1992 года журнал «Посев» выходит в Москве – тиражом, впрочем, стремящимся к нулю.
195
«Континент» – журнал, в 1974 году основанный Владимиром Максимовым в Париже при щедрой финансовой поддержке западногерманского издателя А. Шпрингера и быстро ставший наиболее, вероятно, влиятельным и, уж во всяком случае, наиболее непримиримым периодическим изданием русской эмиграции. По словам Игоря Виноградова, «с началом перестройки, тем более после августа, после крушения коммунистической системы, журнал в этом виде исчерпал свои функции. Непонятно, против чего было теперь бороться, если все то, против чего выступал «Континент», уже разрушено – да так, что некоторые прежние борцы иногда начинают даже жалеть о своем излишнем былом рвении» («Литературная газета», 22.07.1992). Поэтому с № 66 (1991) журнал издавался в Москве, а с 1992 года полномочия главного редактора перешли к Игорю Виноградову, который и выпускал „Континент“ вплоть до 2013 года, когда вместо регулярных ежеквартальных выпусков вышла серия антологий, вобравших в себя лучшие публикации журнала за все годы его существования.
196
«Синтаксис» – журнал, издававшийся в Париже в 1978–2001 годах под редакцией Андрея Синявского (до № 10,1982), а затем Марии Розановой, которая выпускала его именно что в одиночку, без каких-либо советчиков (в виде, например, редколлегии) и помощников. Работая в журнале совсем иного типа, я иногда мучительно завидовал Марье Васильевне, которая печатала только то, что ей самой лично нравилось, и выпускала журнальные книжки вне всякой периодичности, а лишь тогда, когда они собирались. Единственный, кроме, разумеется, «Знамени», журнал, полный комплект которого – все 37 номеров, подаренных Марьей Васильевной, – стоит у меня дома на книжной полке.
197
Осповат Александр Львович (1948) – историк русской литературы, сын выдающихся знатоков испаноязычной литературы Веры Николаевны Кутейщиковой (1919–2012) и Льва Самойловича Осповата (1922–2009). В 1990–2000 годы вместе с женою Линой Соломоновной жил в Лос-Анджелесе, преподавал в Калифорнийском университете. С 2011 года профессор, руководитель направления «Филология» в Государственном университете – Высшей школе экономики.
198
Орлова (Орлова-Копелева) Раиса Давыдовна (1918–1989) – специалист по американской литературе, писательница, правозащитница. По сей день горжусь тем, что в самом конце 1980-х написал, еще по переданной мне просьбе Раисы Давыдовны, послесловие к ее совместной с Львом Зиновьевичем книге «Мы жили в Москве» – первой, что у них, после долгого перерыва, появилась на родине.
199
Копелев Лев Зиновьевич (1912–1997) – специалист по немецкой литературе XX века, писатель, правозащитник. В 1977 году был исключен из Союза писателей СССР, 12.11.1980 вместе с женой Р. Д. Орловой выехал в ФРГ для чтения лекций, 12.01.1981 лишен советского гражданства (гражданство восстановлено в 1990-м). В Кельне, где он жил и умер, по-прежнему чтут его память, так что и мне уже в 2000-е довелось (вместе с Александром Кабаковым) выступать там по приглашению Копелев-центра.
200
Кузнецов Феликс Феодосьевич (1931) – критик, литературовед. Являет собою эталонный образец литератора, лавирующего, как раньше бы сказали, вместе с линией партии или, скажем более расширительно, вместе с господствующим трендом эпохи. В период оттепели он был либералом, одним из «детей XX съезда», затем сдвинулся в сторону партийной ортодоксии, а возглавив в 1977 году Московскую писательскую организацию, стал ведущей фигурой в формировании того, что позднее назвали национал-коммунистической идеологией. Раньше многих других почувствовав, что климат в стране меняется, Фотий Феклович Клизмецов, как хлестко припечатал его Василий Аксенов в одном из своих романов, в 1987 году резко ушел в науку. И успешно, так как не только занял пост директора ИМЛИ, но и был избран членом-корреспондентом Академии наук. Высоко оценивая «организационный гений» Кузнецова, который «превращает чужие поля в родные пастбища», критик Владимир Бондаренко заметил: «Это его шахматные многоходовые комбинации сначала превратили московский Союз писателей в центр патриотической русской литературы (при изначальном явном меньшинстве сторонников Кузнецова), а затем усилиями Кузнецова и его сторонников был превращен и ИМЛИ в центр по изучению родной культуры» (газета «Завтра», 1995, № 9). И, видимо, только преклонный возраст помешал Кузнецову, в борьбе за ставшее бесхозным писательское имущество, удержать уже в 1990–2000 годы ключевые позиции в превращении еще и Международного Литфонда в «родные пастбища».
201
Долинин Александр Алексеевич (1947) – доктор филологических наук, профессор, автор книг о В. Скотте, А. Пушкине, В. Набокове и русско-английских литературных связях.
202
Левинтон Георгий Ахиллович (1948) – кандидат филологических наук, профессор Европейского университета в С.-Петербурге, специалист по этнографии, фольклору и русской литературе.
203
«Бескозырка», «с пимпочкой», «с винтом» – разновидности крышек из фольги на водочных бутылках: «бескозырка» – без специального языка («козырька»), так что снять эту крышечку можно было только ножом или нещадно обдирая пальцы; «с пимпочкой» – то есть с язычком, за который можно тянуть. И та, и другая были, разумеется, одноразовыми. Появление свинчивающихся (и, соответственно, завинчивающихся) крышек, «как на Западе», означало важный технологический прорыв в жизни пьющих советских людей, и естественно, что вначале такие бутылки были в большом дефиците.
204
«Иркутская история» – пьеса (1959) Алексея Николаевича Арбузова (1908–1976), драматурга, лауреата Государственной премии СССР (1980).
205
Беляев Альберт Андреевич (1928) – прозаик, ведущий специалист по изобличению американской советологии, доктор филологических наук. С 1962 года работал в отделе культуры ЦК КПСС: сначала инструктором, затем заведующим сектором литературы и, наконец, заместителем заведующего отделом. Лично руководил борьбой с отступлениями от партийной линии в литературе, что не помешало ему в 1986–1995 годах возглавлять вполне себе прогрессивную газету «Культура». В 2009 году издал книгу воспоминаний «Литература и лабиринты власти: от „оттепели“ до перестройки».