Страница 15 из 17
– Что за «железная роза»? – растерянно спросила я.
– Выражение такое – «железный занавес» – то есть преграда, а не «железная роза», – терпеливо объяснил мне Мамука, и это было первым в моей жизни, но далеко не последним арешидзевским разъяснением. (Тут игра слов: по-грузински «роза» и «занавес» звучат похоже – «варди» и «парда». – Л.М.)
Талес
1996 год – один из самых тяжелых на моей памяти. Это был год потерь и отчаяния. Хмурые тучи сгущались повсюду: в стране, на работе, дома и, конечно, в душе. Я часто думаю, что судьба посылает нам такие периоды для очищения и для проверки нашей твердости. В зависимости от того, насколько стойко и непоколебимо встретишь испытание, зависит твое будущее существование в этом мире.
Политическая обстановка в стране, в частности, отношения с Россией, были постоянно изменчивыми и шаткими. Таковым было и мое пребывание в телевизионной сфере. Несмотря на то, что я всегда и по менталитету, и по языку считала себя грузинкой, моя фамилия все-таки вызывала у некоторых чувство неприязни. Наверное, это происходило из-за тех комплексов, которые диктовала их провинциальная сущность. Но факт оставался фактом, я становилась жертвой российско-грузинских отношений.
Мотив был четким: «Не время играть на нервах населения вражеской фамилией! Информационный выпуск должен вести носитель грузинской фамилии!» По статистике, Грузия на первом месте по числу изменённых фамилий. Когда думаю, сколько вокруг меня людей на самом деле имеют негрузинское происхождение, завуалированное «арийскими» фамилиями, получается довольно-таки впечатляющая картина. Какой фарс!
Для меня, как для уважающего свои корни, род и генетику человека, такая сделка была неприемлемой и более того – оскорбительной. За что и попадало. Как известно, «бьют по лицу, а не по паспорту».
Короче, итог был одним и тем же, – я, как правило, оставляла эфир в ожидании «лучшего» времени. Так что конфликты в российско-грузинских дипломатических отношениях не раз становились причиной моих личных проблем.
Представьте себе, в развитой стране, например в Америке, дисквалифицируют ведущего – этнического еврея только по той причине, что в секторе Газа опять беспорядки, или после манифестации выходцев из Африки во Франции накажут чернокожего ведущего! Каково? Но у нашей страны, наверное, ни в 1996 году, ни сейчас, вопреки великим историческим примерам, нет и даже не было претензий на совершенную толерантность и существование гражданского общества. Лично я прощаю моих «инквизиторов», тем более, что все произошедшее только усиливало во мне заряд свободы и справедливости.
В марте того злосчастного 1996 года я шла работать в вечернем эфире, когда по дороге встретила Мамуку Арешидзе.
– С сегодняшнего дня у нас новый главный редактор, он спрашивал о тебе, так вот – тебя ждет серьёзный разговор. Кстати, он интересовался, имеется ли у тебя «крыша», ну, в смысле, покровитель.
– Да ну его… А ты куда собираешься?
– Пока не знаю, – Мамука был печальным и по обыкновению лаконичным. – Наверное, в депутаты.
– Заходите, заходите, – встретил меня новый шеф. – Морошкина, что скажешь нового?
– Ничего, – холодно ответила я и, чтобы не помять пиджак для эфира, повесила его на спинку кресла.
– А что ты скажешь на то, если я переведу тебя на сюжеты?
– Почему? Над сюжетами я работала пять-шесть лет назад в «Тамариони» и «Ибервизии», для меня этот этап уже пройденный и безынтересный, а еще меня совсем не привлекает беготня с микрофоном по улице при не особенно спокойных обстоятельствах. Или студия, или я ухожу, я не могу весь день слоняться на улице. – Это был мой ультиматум.
– Смотри, какая ты бойкая, вах! Переходи на сюжеты, говорю тебе, потом усовершенствуй речь, а со временем я тебя возвращу назад.
Предложение было «впечатляющим» и довольно двусмысленным.
– Я должна исправить речь? – грубо спросила я нового шефа.
– Да, иначе мы сейчас же распрощаемся, – таким же тоном ответил мне голос из кресла. – У тебя, генацвале, русский акцент, и точка!
– Откуда взяться русскому акценту в грузинской школе? – не отставала я. – Да вы знаете, когда моя сочинская тётя слышит мою русскую речь, она себе уши затыкает, а вы говорите – акцент!
– А вот это меня абсолютно не интересует! – ответил главный редактор.
Приговор пересмотру не подлежал!
– С сегодняшнего дня будете иметь дело с моим адвокатом, о своем провинциальном акценте позаботьтесь, – бросила я и громко хлопнула дверью.
Какой адвокат? Откуда? Вот оно, влияние голливудских фильмов, но не могла же я сдаться без боя? Я точно знала, что для меня, однажды уволенной за акцент, причём русский, двери телевидения закрылись бы навсегда. Начиналась борьба, острейшая борьба за сохранение собственного «Я»! В руках же, как Фемида с завязанными глазами, я держала лишь только свою боль и правду.
После многоразового просмотра блокбастеров и консультаций с друзьями я направилась к адвокату.
Еврейского происхождения, хрупкого телосложения и с пронизывающим взглядом адвокат в роговых очках внимательно выслушал меня.
– Дело выигрышное, удивительно, что у меня не было подобной практики в Грузии, но почему бы не попробовать? Если вы готовы к борьбе и не остановитесь посреди дороги, пожмем друг другу руки и сразу же перейдем к делу. От вас требуются две вещи: справка из театрального института насчет правильности речи и справка из Организации защиты прав человека, остальное – за мной. В трудовом договоре нарушено несколько пунктов, шанс есть! – деловито сказал господин Симон и с головой погрузился в бумаги.
Я остолбенело смотрела на адвоката: вот какую профессию мне нужно было выбрать! Как классно – защищать закон! Жизнь каждого спасенного человека – это твоя личная победа!
Как оказалось, господин Симон был из династии знаменитых адвокатов, и практику он прошел, ни больше ни меньше, в Америке.
Я поняла, что пришла по адресу.
Господина Гизо Жордания, ректора театрального института и общественного деятеля, моя просьба удивила.
– Лали, детка, не понимаю, что за справка тебе нужна? Столько лет ты на экране, и если бы у тебя был акцент, кто бы тебя держал до сих пор, тем более такой профессионал, как Мамука Арешидзе, – пожал он плечами.
– Господин Гизо, именно для подтверждения этого мне и нужна справка, официальная, с вашей печатью, я должна отнести ее к адвокату.
– Эта девочка меня с ума сведет, на таком грузинском, как у тебя, даже исконные грузины не говорят.
– Вот и напишите мне все это, господин Гизо. Что сейчас сказали, то и напишите, – объясняла я маэстро, злясь на себя: из-за какой глупости беспокою такого человека. Но ожидание мести было настолько сладким, что временный дискомфорт становился второстепенным.
С желанным «жорданиевским» выводом я направилась в Комитет защиты прав человека на улицу Павлова. Господин Сандро Кавсадзе был симпатичным, усатым, худощавым мужчиной средних лет. Он не меньше господина Гизо удивился моей просьбе.
– Написать, что гонение по этническому признаку незаконно? Да, но, детка, кто в этом сомневается? – спросил господин Сандро и посмотрел на меня поверх очков.
– Есть, господин Сандро, и такие, – пожала я плечами.
– Ну, а если есть, госпожа Морошкина, пусть ознакомятся с международными нормами, – строго сказал господин Сандро и протянул мне желанный документ.
Двусторонне вооруженная, я направилась к адвокату, который уже вызубрил статью о незаконных нарушениях, в частности, об обязательных предупреждениях, о беспричинном расторжении трудового договора и т. д… В общем, дело было почти «в шляпе», почти…
Известно, что бюрократический аппарат 90-х не отличался особой гибкостью. Меня же впереди ждало столько проблем, что телевизионный эфир по сравнению с ними казался детским лепетом…