Страница 9 из 21
– Юлдуз!
Полог откинулся, блеснули черешневые глаза.
– А, это ты, найдёныш?
Ярилов протянул девушке найденные рядом с убитым верблюдом флакончики:
– Посмотри. Я думаю, тебе понравится.
– Забирайся сюда.
Дима не стал отказываться – забрался на телегу, проник внутрь кибитки. И сразу почувствовал неловкость: в палатке было слишком тесно, приходилось касаться горячего бедра Юлдуз. И вообще, девушка находилась слишком близко. Так близко, что сердце вдруг ускорилось, зачастило.
– Ух ты! – Юлдуз взяла флакон и засмеялась, счастливая. – Это же душистое масло! И притирания. Откуда ты их взял в степи, найдёныш? Может, ты волшебник? Они же очень дорогие, стоят уйму серебра!
Порозовевшая от удовольствия Юлдуз спешно открывала бутылочки и коробочки. Обнажила руку до локтя, втирала в кожу, разглядывала. Глаза её горели, губки приоткрылись…
Димка наклонился вперёд и неловко клюнул девушку в щёку. Дочь бека удивлённо подняла глаза.
«Блин, зря я», – подумал Димка.
Юлдуз рассмеялась:
– Ишь ты, какой ловкий! А ещё успешно притворяется блаженным. Но, пожалуй, один поцелуй ты заслужил.
Девушка прижалась острыми грудками, обтянутыми шелком рубахи, жарко поцеловала в губы. И тут же отстранилась, начала выпихивать Диму кулачками:
– Давай иди, делом займись. Хватит с тебя пока сладкого.
Слегка подтаявший Димка начал наугад щупать стенку, ища край полога, когда снаружи раздались крики, топот копыт. Через мгновение на ладонь от макушки Ярилова тонкий войлок пробила стрела и закачалась, будто нащупывая жалом жертву. Юлдуз взвизгнула.
Димка выбрался наружу и замер: метрах в ста от табора гарцевали всадники, человек десять-двенадцать, и что-то гортанно кричали. Азамат стоял на телеге, размахивал саблей и зло орал в ответ. Возле него толпились, прячась за телегой, возницы – кто с топором, кто с луком.
Азамат спрыгнул внутрь импровизированной крепости на колёсах, увидел Димку. Неожиданно улыбнулся и подмигнул:
– Видал, как мы вляпались? Сейчас горячо будет. Вниз слезай, подстрелят.
И, словно эти слова были командой, чужаки начали стрелять из луков. Стрелы сыпались градом, втыкались в землю и в телеги. Глухо замычал раненый бык. Ещё одна стрела оцарапала ногу возницы.
Димка вытащил наружу Юлдуз, уложил под телегой:
– Не высовывайся, принцесса.
– Кто? – удивилась девушка.
Димка не ответил, подхватил с земли топор. Сгибаясь, как учили на занятиях по тактике, подбежал к Азамату. Спросил:
– Это кто такие?
– Часть калояновских. Пока наши за их беком и добычей гоняются, эти вернулись. Говорили – вас не тронем, только хабар свой заберём, какие-то тюки с убитого верблюда снять забыли. Да только я их, это, обругал. Крепко. Теперь не уйдут, обиделись, – рассмеялся Азамат.
– Может, зря? Наши-то не скоро вернутся. Забирали бы своего дохлого верблюда и валили на все четыре стороны, – сказал Ярилов.
– Вот уж нет, – оскалился половец, – с этой падалью нельзя договариваться. Только – убивать! Они постреляют немного да уедут, не полезут на табор.
Однако разбойники, видимо, решили, что легко справятся с потенциальными жертвами. А может, поняли, что воин полноценный у обороняющихся всего один – Азамат. Возницы явно боялись, жались к телегам. Луков у них было всего два, и стреляли они неумело.
Зато Азамат наслаждался происходящим: скалил зубы, раздувал ноздри и ловко пускал одну стрелу за другой. Налётчики, гарцуя, отвечали градом выстрелов и постепенно приближались к табору.
Азамат обернулся и прошипел что-то одному из возниц. Диме показалось, что прозвучало слово «самострел». Пожилой возница кивнул, потрусил к своей телеге. Батыр, выпучив глаза, рявкнул на Ярилова:
– Что стоишь?! Помоги ему.
Дима побежал за кучером, соображая – в чём же придётся помогать.
Возница сбросил на землю мешки с товаром – и, действительно, освободил большой самострел, установленный на телеге. Димка даже присвистнул от удивления – не ожидал, что у степняков есть на вооружении самоходные установки.
Пожилой вскарабкался на телегу, надавил плечом на хвостовик, развернул оружие в сторону вопящих проклятия разбойников. Обернулся к Диме, отчаянно крикнул:
– Помогай, русич.
Ярилов подскочил, схватил обеими руками сплетенную из жил толстенную тетиву, потянул, откинувшись назад всем телом. Плечи самострела со скрипом подались, согнулись, тетива легла на зацеп. Возница вытащил со дна телеги длинный тяжелый болт, уложил в желоб. Кряхтя, приподнял хвостовик – и молча упал назад, на Диму.
Ярилов сначала не понял, в чём дело – пока не увидел, что горло пожилому пробила стрела.
Налётчики завизжали, некоторые выхватили сабли. До них оставалось уже метров семьдесят, не больше.
Азамат что-то вопил, продолжая стрелять из лука. Один из кучеров скулил, пытаясь вытащить застрявший в животе оперенный черенок.
Димка выдохнул. Сел на телеге, вытянул вперёд ноги, упёрся в борт. Обхватил ложе самострела, прижался щекой. Блин, как эта мандула работает?
Прицелился в центр силуэта гарцующего степняка. Подумал, взял чуток выше. Нащупал под ложем спусковой рычаг, нажал.
Шш-у-ух! – болт скользнул по желобу, унёсся к цели. Хлопнула освобождённая тетива.
Конь под разбойником с хрипом начал валиться на землю.
Димка довольно хмыкнул, снова обхватил пальцами толстую тетиву и откинулся назад, заряжая.
Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.
г. Берлин, 22 февраля 1924 года
…и, таким образом, удастся избавиться от навязчивых видений и ночных кошмаров. Написав о том, что мучает мою память, что не даёт покоя. Герр Думкопф – добропорядочный немецкий доктор. Фамилия отлично ему подходит – разве лучше назовёшь специалиста по болезням головы? Он, несомненно, переживает за пациентов. В соответствии с объявленным прейскурантом.
Из вежливости я не стал спорить. Если уж нет у этого эскулапа волшебных пилюль и порошков – что же, буду развлекаться литературными экзерсисами. Помнится, в последний раз мне приходилось заниматься подобным в шестом классе гимназии. И стихи были посвящены бесподобной Леночке Гольц, дочери губернского предводителя дворянства. Что-то такое, слюняво-романтическое вышло. «И пояс лентой голубою твой нежно обнимает стан» или нечто подобное. Господин Блок повесился бы на фонарном столбе, неподалёку от аптеки.
Разве бывают пилюли от памяти? Только спирт, господа.
Галицийские окопы в пятнадцатом, и это странное чувство, когда первым встаёшь над бруствером и идёшь к австрийским позициям, а пулемёты надрываются, тарахтя свою кровавую строчку. Как швейные машинки Зингера – шьют, шьют бесконечный саван. Огромный – чтобы положить под него всех.
В первые мгновения ты совершенно один и слышишь только, как бухает в виски сердце. Видишь спину свесившегося через колючую проволоку сапёра и понимаешь – не успел, родимый, перерезать. Рота застрянет на заграждениях, на голом, как бедро проститутки, изрытом сифилитическими язвами воронок поле. И так же, как дешёвая шлюха от вида крупной купюры, безоговорочно ляжет под пулями из кипящих паром кожухов австрийских «Шварцлозе».
Вдруг охватывает ужас – что рота не пойдёт за тобой. Не сможет оторваться от земли, бросить себя навстречу аду. Но вот звякает железо, хриплое дыхание и тихий матерок – и я чувствую затылком, как мои солдаты поднимаются следом. Отталкиваются от чернозёма разбитыми сапогами, перекашивают растрескавшиеся рты:
– Ы-ы-ра!
Это – можно забыть? Буро-синие кишки, висящие на колючей проволоке, словно гирлянды на рождественском дереве? Худющего студента-вольноопределяющегося с торчащим между лопаток окровавленным жалом длинного австрийского штыка, пропоровшего насквозь? Вопли и хруст рукопашной?
Дерзайте, герр Думкопф. Ваши новейшие методы лечения нервных болезней нуждаются в проверке. На утончённых европейцев они, возможно, и действуют. А вот как на русского иммигранта, воевавшего шесть лет подряд? С короткими перерывами на горячку госпиталей?