Князь из десантуры

– Вот ведь зверюга, – уважительно сказал уже отдышавшийся Азамат, – три года никто его побороть не может.

Дима посмотрел на прекрасного жеребца, играющего золотой гривой. Молча сбросил кожух, снял куртку и тельняшку, отдал опешившему половцу.

– Будут ли ещё желающие? – торжествующе спросил Котян. – Или всем понятно, кто лучший борец в Шарукани?

– Я попробую, хан.

Орущие зрители замолчали; в задних рядах поднимались на цыпочки, чтобы разглядеть дерзеца – высокого рыжеволосого русича. Парень вышел в круг и встал рядом с персом – словно стройная единица рядом с расплывающимся нулём.

Котян подскочил, выбежал к соперникам. Глядя снизу, ткнул пальцем в Ярилова:

– А ты кто такой? Что за змея на груди изображена?

– Я – воин Тугорбека, Дмитрий. А змею эту мне подарили. Дозволишь бороться, хан?

Услышав про татуировку, невысокий человек в серой накидке вздрогнул. Начал пробираться сквозь толпу, не обращая внимания на ругательства потревоженных зрителей и нащупывая необычное оружие за пазухой.

Глава четвёртая. Побратимы

Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.

г. Берлин, 20 апреля 1924 года

…узнал этот взгляд. Нет, мы не были знакомы – мы были похожи, как близнецы. Братья по несчастью, по больному выражению навсегда сухих глаз.

Пустой левый рукав пришпилен к ветхому мундиру баварских егерей, чёрный значок «за ранение» и ленточка Железного креста. Пока я подбирал немецкие слова, он вполне сносно заговорил по-русски. Год в лагере военнопленных под Ижорами и ещё год – в большевистском интернациональном батальоне, вместе с мадьярами и чехами. Говорит, была ещё рота китайцев. Абсолютные звери, способные содрать всю кожу с человека и оставить его при этом в живых. Разумеется, ненадолго.

Удивительно: мы с ним в двух жесточайших войнах сражались по разные стороны фронта. Но понимали друг друга гораздо лучше, чем наши цивильные соотечественники – нас.

Мы – дети войны. И её отцы. Наши души остались на дне снарядных воронок, гнить в бульоне из холерного дерьма и протухшей крови.

Я рассказывал о вековых дубах Галиции, толстые ветви которых ломались под гроздьями повешенных австрияками русинов. А он мне – о том, как выхаркиваешь кусками лёгкие после газовой атаки. И как он разочаровался в большевиках, потому что сплошь – евреи. И в Германии от них все беды.

Я сразу потерял интерес и слушал уже вполуха, в том числе и историю о некоем герое войны Хитлере, его судебном процессе и пятилетнем сроке за попытку бунта в Мюнхене. Сегодня у этого «спасителя оскорблённой нации» день рождения, тридцатипятилетие он встречает в Ландсбергской тюрьме… У собеседника странно загорелись глаза и начали проскакивать визгливые истерические нотки.

Я машинально кивал, а сам думал об отчаявшихся, униженных людях. Лишённых надежды на будущее, на достойную человека жизнь. О детях без молока в Баварии и голодающих в Поволжье, о расстрелянных в подвалах и умерших от «испанки».

Отец Василий категорически не принимал идею об искупительной роли страдания.

– Александр, голубчик, поймите, – говорил он, поглаживая аккуратную бороду, – сильным в вере страдание уже не нужно, а слабых тяжкие испытания могут отвратить не только от веры, но и вообще лишить человеческого облика.

Тогда я вспомнил, как в семнадцатом году пьяные матросики гонялись по всему Кронштадту за офицерами, как они насиловали уже убитых жён и разбивали младенцам головы о каменную стену арсенала. У морячков были гладкие сытые лица. Всю Великую войну они просидели на берегу, выйдя в море два раза за три года. И жрали при этом богатый флотский паёк – не чета той мороженой капусте, которой мы спасались зимой в окопах под Ригой.

Настрадались, болезные, чего уж там.

Отец Василий и его соратники были уверены, что на юдоль слёз Русь загнали монгольские баскаки; в кровавом конце моей страны виновны не большевики – они лишь орудие Истории, её финальные бесы. Достаточно упразднить иго, вычеркнуть Золотую Орду – и всё повернётся по-другому. Это – неимоверно трудная миссия, но в ней помогут тайные знания Играющих Временем – древнего Ордена, умеющего проникать в прошлое и менять его. Давным-давно всемогущая организация Защитников Времени «хроналексов» разгромила Орден, но какие-то записи сохранились в заброшенных монастырях Центральной Азии. Их искали Пржевальский и Семёнов, прозванный позже Тянь-Шанским. А повезло Рериху.

Однако следует быть осторожными – Защитники Времени бдительны и неистребимы.

Мне кажется: всё вокруг – плод бреда. Я теперь не всегда различаю, что со мной было на самом деле, а что привиделось в холерном бараке или после зубодробительной порции кокаина, которым меня угощал поэт-футурист Грицевец.

А может, меня уже давно нет. Я остался там, в Галиции, разорванный «чемоданом» из австрийского чудовища калибром двадцать восемь сантиметров. Давно съеденный червями, я пророс лопухом сквозь жирную карпатскую землю, меня слопала добродушная корова с лиловыми глазами.

И я сейчас лежу на пыльной дороге зелёной дымящейся лепёшкой, кокетливо подманивая мух и воробьишек.

А остальное – галлюцинация. Этот пьяный немец-калека, кричащий что-то про один народ и одного вождя; отец Василий со своей мечтой развернуть дышло истории; доктор Думкопф, одержимый желанием вылечить несчастного русского иммигранта с выгоревшей душой и скисшими мозгами.

И «хроналекс» с пылающими чёрным огнём глазами, сжимающий страшное оружие, сделанное из человеческой кости…

Хан, прищурившись, смотрел на наглого русича, слугу этого выскочки Тугорбека, и гадал: нет ли тут подвоха? Проигрыш Надира будет ударом и по самолюбию, и по уважению степной вольницы к Котяну.

Окинул взглядом мощный торс персиянина, успокоился. Вернулся на своё место под балдахином и махнул платком:

– Начинайте!

Толпа тянула подбородки, замерев от предвкушения невиданной схватки. Но… Ничего не происходило!

Русич чуть согнул ноги в коленях, однако не спешил бросаться на соперника. Пританцовывая, перебирал ногами, обходя по кругу перса, будто примеряясь – где у этой волосатой горы уязвимое место.

Надир вращался вокруг оси вслед за русичем. «Словно модель из класса астрономии: планета Земля и Луна вокруг неё бегает», – подумал Дмитрий и рассмеялся.

Персиянин вздрогнул и сделал шаг навстречу, вытянув короткие руки, – Ярилов легко увернулся от захвата, продолжая свой танец. Надир, распаляясь, начал гоняться по площадке за рыжим русичем, но каждый раз хватал пустой воздух под хохот зрителей.

Котян недовольно заметил:

– Если боишься – зачем было выходить на гилам? Не хочешь бороться – объявлю тебе поражение.

Дмитрий, наконец, позволил персу обхватить себя мохнатыми лапищами. Надир выпучил бычьи глаза, верёвками вздулись вены… Костяк русича затрещал так, что толпа ахнула. Боец Котяна рыкнул, приподнял наглеца – и бросил за пределы гилама.

Русич ловко извернулся в воздухе, надёжно приземлился на обе ноги – и замер на самой границе круга!

Зрители выдохнули – кто разочарованно, кто облегчённо. Вернувшийся от телеги с пивом Хорь закричал подбадривающе:

– Держись, десантник! Держи дыхалку!

Русич улыбнулся и приглашающе кивнул сопернику. Перс заревел и снова бросился на Дмитрия. Опять, пыхтя, схватился за пояс – на этот раз русич, напрягая сильные руки, не давал Надиру зафиксировать хват. Разъярённый соперник вцепился редкими зубами в плечо Дмитрия, прокусил кожу – потекла тёмная кровь.

Ярилов изумлённо посмотрел на хана, ожидая немедленной остановки схватки. Котян равнодушно заметил:

– Правила запрещают подножки и удары руками и ногами, а про зубы там ничего не сказано.

Дмитрий зло ухмыльнулся, откинул голову и врезал лбом в центр широкого, как блин, лица соперника. Ещё раз. И ещё.