Страница 8 из 15
После обеда мы пошли прогуляться вдоль берега моря и зашли достаточно далеко, болтая о пустяках. Вернулись к себе только к вечеру и до ужина находились в своих номерах. Вечер обещал быть таким же, как и сутки назад, пасмурным, но уже без дождя. Отдыхающие готовились продолжить вчерашние танцы, – погода позволила им днем выспаться. Но мы этот вечер решили не проводить вместе со всеми и, поужинав, ушли. Юрий Григорьевич пригласил нас в свой номер на стакан вина, как он выразился. В номере мы у него мы уже бывали и, конечно, он был намного лучше нашего.
Мы сидели вчетвером в лоджии, наблюдали сумрачный закат, попивали вино и курили. Почему-то больше всего вспоминали свою такую далекую и неуютную, в отличии от Италии, Россию – одновременно такую близкую и по – матерински душевную. Уже вечерело, когда к нам постучала в двери, вернее позвонила, Джина и спросила – не желают ли синьоры спуститься вниз, там начался вечер танцев. Но мы отказались. Потом в дверь еще кто-то позвонил и Юрий Григорьевич вышел, но сразу же вернулся и извинившись сказал, что должен покинуть нас на несколько минут. Я увидел, как напряглось лицо его жены и умоляюще, чуть ли не со слезами на глазах, она неотрывно стала глядеть на мужа. Но что она хотела ему этим сказать, я не понял, только удивился – какие у него могут здесь быть дела и откуда появились знакомые? Он вышел, а я стал поддерживать разговор с женщинами, стараясь вести его, как можно веселее и беспечнее. Но женщины плохо слушали меня и даже моя жена отвечала рассеянно и невпопад. Но до меня стало доходить, что существует какая-то большая тайна в этой семье. Я в нее не посвящен, но моя жена, как я стал сейчас понимать, знает о ней, но мне о их тайнах не рассказывает. Почему? Удивительно! Иногда моя жена бывает откровенна со мной. А в эти дни?… Ну что ж, придется поговорить с ней серьезно. С каких это пор она стала такой скрытной?
Юрий Григорьевич вернулся минут через двадцать, хотя обещал отсутствовать несколько минут. Он был явно чем-то озабочен, но весело, скрывая улыбкой неожиданно обрушившиеся на него проблемы, предложил, обращаясь ко всем:
– Давайте выпьем еще по одной… – Он налил в фужеры вина, подал их женщинам и мне. Потом без всякого перехода сказал, глядя на свою жену. – Оля, завтра мы уедем отсюда… – Он не закончил фразы.
– Куда? – Дрогнувшим голосом спросила она и слезы выступили у нее на глазах.
– Конечно же, домой. В Россию. В Москву… – Ответил он, отвернув лицо в сторону моря, чтобы не видеть ее слез. Он ее не успокаивал.
– Снова туда же? – Тихо спросила она.
– Да. – Коротко и жестко ответил он.
Она смахнула пальцами слезинки с глаз и также тихо произнесла со вздохом:
– Хорошо. Хоть детей быстрее увидим. Я за ними так соскучилась… – И она горько заплакала, уже не стесняясь нас.
Все молчали. Нам с женой было неудобно наблюдать непонятную для нас семейную сцену. Юрий Григорьевич тоже чувствовал себя неловко и его челюсти сжались до такой степени, что резко обозначились все мускулы под кожей лица. Я сказал:
– Извините. Мы пойдем…
Ольга Валентиновна встрепенулась и, промокнув платочком слезы, запротестовала:
– Ни в коем случае! Не обращайте на меня внимания. Сейчас все пройдет. Давайте лучше выпьем. За расставание, за то, что мы были здесь друзьями и, чтобы мы ими остались в России. – Она быстро поднесла бокал к губам и весь его выпила. Потом произнесла, натянуто улыбаясь. – Вот и все прошло. Это нервы. Скучаю по детям. Мы и правда, засиделись за границей.
Мне показалось, что вначале Юрий Григорьевич был готов с нами расстаться, но после слов жены сказал, обращаясь к нам:
– Не в коем случае, не уходите. Не надо портить наш последний общий вечер из-за слез Оли. Она действительно скучает по детям. Ее материнскую тоску по ним, я испытываю на себе каждый день. – Он натянуто засмеялся. – Давайте и мы, как Оля, выпьем вообще за встречу, за неожиднное расставание и за нашу новую встречу… – За «новую встречу» он произнес неуверенно, но выпил свое вино до дна. Мы с женой поступили также. Юрий Григорьевич вдруг неожиданно предложил мне:
– Давайте я напишу ваш портрет. Пока карандашом, а потом, может быть, и красками. Но это позже. Вашей жене я оставил портрет, а вам не уделил такого внимания. На прощание…
Я согласился и мы прошли из лоджии в гостиную номера. Он включил торшер, взял лист бумаги и без лишних слов стал на нем набрасывать мой портрет. Но меня, менее всего, интересовал сейчас мой портрет. Меня мучило неуемное любопытство – кто же он такой? Почему они со своей женой, что-то тщательно скрывают от других? Не договаривают. Какая у них тайна? У меня появилось не просто любопытство, а настоящий зуд любопытства, от которого я не мог усидеть на месте. И я спросил, как бы между прочим, художника:
– Юрий Григорьевич! – Он не ответил на мое обращение. Но я был настырен, как никогда. – Не помешаю ли я вашему творчеству, если буду одновременно разговаривать с вами?
– Нет. – Ответил он неохотно.
Я обдумывал какой задать вопрос, чтобы бы не оттолкнуть им его от себя и одновременно заставить раскрыться:
– Я вот все думаю? Чего в вас больше – музыки или живописи? Но не могу понять. Но творческая натура у вас явно преобладает над деловой. Может я ошибаюсь?
Юрий Григорьевич, не ответив на мои вопросы, молча протянул лист с моим портретом. Я стал его рассматривать его и сделал заключение:
– Очень хорошо вы меня изобразили. Но все-таки по натуре вы больше художник, чем бизнесмен. – Продолжал я гнуть свою линию.
– Да, вы правы. – Почему-то легко согласился он. – Я вам уже говорил. В живописи я имею высшее образование. Так что, здесь я профессионал. А музыка мое хобби. Кто-то сказал, музыка – это краски мелодий, а живопись – мелодии красок. Эти виды творчества тесно взаимосвязаны, их нельзя делить. Но, мне как профессиональному художнику, кажется, что живопись глубже. Живопись заставляет думать, а музыка – заставляет переживать. Но это мое субъективное мнение, как художника. Музыку и живопись, при желании, можно не рассматривать по отдельности. Это еще Мусоргский показал. Несомненно, вы слушали его «Картинки с выставки»?
– Конечно. – Согласился я с ним, но продолжал навязывать свою линию собеседнику, чтобы заставить его раскрыться. Мне это было сейчас очень важно и любопытство буквально съедало меня. Я чувствовал, что за его талантами скрывается, что-то более серьезное и глубокое. Иногда такое чутье просыпается у меня, как у писателя. – И как вы можете совмещать рутинную работу банкира и талант художника? Не пойму?
Юрий Григорьевич с тонкой, понимающей улыбкой поглядел на меня и ответил:
– Я вижу куда вы клоните. Хотите обо мне узнать, кто я? Хорошо. Я вам откроюсь, кто я! Но, если вы не упадете немедленно в обморок, то прошу вас не покидать нас резко и презрительно.
Он задумался, собираясь с мыслями и духом. Пальцы непрерывно крутили карандаш и, посмотрев мне прямо в глаза, грустно улыбнувшись, решился:
– Да, я банкир, бизнесмен, художник. Но кроме этого я, как говорят и пишут в России и здесь в Италии, откуда и пришло к нам это страшное слово, я, в некоторой степени – мафиози!
Обморок, от его откровенного признания, со мной не случился. Но я был поражен его неожиданным ответом и откинулся в кресле. Он заметил мое непроизвольное отрицательное, по отношению к нему, движение и еще более грустно усмехнулся:
– Я ж говорил, что после моего признания, вы захотите держаться не просто от меня подальше, но и перестанете смотреть на меня. Забудете, что были знакомы… Для вас я теперь стал прокаженным. – Он глубоко вздохнул и закурил сигарету.
– Нет, нет… – Вяло возразил я.
Мне было стыдно, прежде всего, самому перед собой. Я считал себя великим знатоком человеческих душ, способным с первого взгляда все распознать, все понять, «сквозь землю три метра видеть» и так обломался. Видимо, никудышний я писатель, мелькнуло у меня в голове. Должен же я знать, что сейчас и мафиози являются талантливыми людьми. Недаром многие деятели искусств занялись бизнесом. Здесь можно проявить те свои лучшие качества, которые оказались невостребованными на творческой ниве. А полностью реализовать себя – мечта каждого артиста и художника. А бизнес сродни искусству, может, даже выше… Тонкий артистизм иллюзиониста и тяжелая хватка банкира, как показал творческо-деловой опыт России, не просто сродни, а своей неразделимой взаимосвязанностью, органически дополняют друг друга. Чтобы делать деньги из ничего, необходим высочайший артистизм, виртуозное умение делать все вслепую, то есть не обращать внимания на восторженных или возмущенных зрителей.