Диалоги

Когда меня спрашивают: «Анри, на сколько ты открываешь диафрагму?», это звучит ровно так, как если бы у кухарки спросили, сколько граммов соли она положила в свой пирог. Она берет щепотку соли и добавляет, вот и всё. Например меня всегда изумляют машинистки, которые не смотрят на клавиатуру. Мне приходится на неё смотреть. Сейчас я научился печатать всеми пальцами, что уже неплохо, но мне всё время надо смотреть на клавиатуру. Так вот, с фотоаппаратом то же самое: не смотришь, не задумываешься о технических деталях.

Контрольные отпечатки – это очень интересно, потому что они позволяют видеть, как мыслит фотограф, как он понемногу приближается к предмету, что-то исправляет, снова рассматривает его, потом, едва заметно перемещаясь, ходит вокруг, пока объект не вступит с ним в идеально подходящие отношения. Разглядывать такой лист с контрольками всё равно что следить, как забивают в доску гвоздь. Сначала делают легкие удары, чтобы найти ритм и выровнять гвоздь в древесине. Потом гораздо сильнее бьют по нему, чтобы он как можно меньшим количеством ударов вошёл в дерево.

В фотографии, как и в других визуальных техниках, в живописи и рисунке, композиция необходима. Поэтому в хорошей фотографии кадр не нуждается в изменениях. Просто есть фотография, и в ней всё на своём месте. Если же фотография нехороша, вы, конечно, можете пойти в темную комнату, но ничего не улучшится. Вы можете подойти к своему предмету и сказать: «Пожалуйста, месье, сделайте ещё раз такую улыбку, как была». Но вы её никогда не найдёте.

Уверен, что цинизм хуже всего на свете, потому что он всё разрушает. Больше нет ни чести, ни поэзии, ни новизны. Циник хуже всех, этакий тип, который всё знает. Это смерть. Разрушение творения. Нет ни любви, ни нежности, ничего. Даже ненависти нет – вообще ничего. Отстраненное поведение, состоящее в том, чтобы говорить: «Как все забавно!» – это тоже опасно.

Пока будут жить человеческие существа, и пока будут существовать настоящие проблемы, жизненно важные, и пока хоть у кого-нибудь будет желание говорить о них просто, искренне или весело, с юмором, до тех пор в мире будет место как для фотографов, так и для поэтов и писателей.

В ходе интервью г‑н Картье-Брессон прочёл отрывок из последнего параграфа предисловия к своей книге «Картинки на скорую руку» (“Images à la sauvette”). Он выразил желание завершить этим официальным заявлением несколько небрежную подборку выдержек из интервью.

Цитата из “Images à la sauvette”:

«Для меня фотография – это ситуация, когда мгновенно, за долю секунды, одновременно познаёшь и значение факта, и точную организацию визуально воспринимаемых форм, выражающих этот факт.

Мы открываем самих себя в процессе жизни, одновременно мы открываем внешний мир. Он формирует нас, но и мы тоже можем воздействовать на него. Надо установить равновесие между этими двумя мирами – внутренним и внешним. Находясь в постоянном диалоге, они становятся единым целым. Именно об этом мире нам и следует рассказывать.

Но это относится только к содержанию изображения, а для меня содержание неотделимо от формы; под формой я понимаю строгую пластическую организацию – лишь она одна способна сделать наши концепции и эмоции конкретными и передаваемыми. В фотографии эта визуальная организация возникает именно из спонтанного ощущения пластических ритмов».

Схватывать жизнь

Интервью с Ивонн Баби (1961 г.)[12]

Я знала его силуэт, он был похож на «проходящего сквозь стены»[13], безымянный, серый, скользящий в толпе, его гибкую быструю походку, обаятельную улыбку, чистые голубые глаза. Я замечала, как быстро и ловко он управляется с аппаратом Leica, который всегда и везде носит с собой. На лице его читалось напряжение и острая концентрация: он слушал, наблюдал и одновременно преследовал некое наваждение, мечту, идею.

Я слышала, как он отвечал друзьям, выражавшим желание посмотреть его работы: «Вам действительно не будет скучно?» Он был совсем не похож на любителей, всегда готовых устраивать фотографические вечера на тему туризма, семьи или летнего отпуска.

Анри Картье-Брессон был внимателен, он без конца задавал вопросы, интересовался мнением других, но при этом в нём чувствовалось не только беспокойство, но и уверенность: этот человек и сомневался, и знал. Он говорил мало и никогда не говорил о фотографии, которой были полностью посвящены последние тридцать лет его жизни.

Я снова встретилась с ним в Париже, в тишине его мастерской, откуда открывается вид на небо и крыши, крытые натуральным шифером.

Он вернулся из Лондона, в тот же вечер у него был поезд в Италию. Он покидал Францию до сентября. Будучи репортёром, он много путешествует, хотя и не стремится сделаться «глобтроттером».

«Конечно, – говорит он, – я любопытен. Когда я приезжаю куда-то, мне нравится смотреть по сторонам и понимать, что происходит. Но только мне надо перемещаться медленно, путешествий на самолете я избегаю. Фотограф должен не бегать, а неутомимо ходить: тогда он сможет схватить то, что окажется перед ним на тротуарах, на перекрёстках улиц, в жизни.

Чтобы сделать репортаж, не надо навязывать предвзятые мнения о данной стране, которые могут у вас быть, напротив – следует их исправлять. Предмет приобретёт важность, а фотография – силу лишь в том случае, если получится забыть о себе. Только при таком отношении удастся затронуть какие-то чувства. Я знаю, что можно быстренько создать иллюзию. Однако я уверен, что таких поспешных отражений недостаточно, чтобы показать человека и его страну».

Прерывистая речь Анри Картье-Брессона соответствует его нервозности. Иногда он останавливается на полуслове, потом снова начинает очень быстро говорить, возвращается к одной и той же фразе, улыбается и спрашивает: «Понимаете?» Он отказывается сообщать подробности и истории из своей жизни и добавляет, что его биографию можно найти в агентстве “Magnum”.

«Для меня, – говорит он, – фотография – это способ рисовать. Аппарат служит мне, чтобы смотреть, механическим и оптическим способом постигать очевидность. Фотография делается здесь и сейчас. Мы не имеем права манипулировать или жульничать. Мы должны постоянно бороться со временем: то, что исчезает, исчезает навсегда. Речь идёт о схватывании сиюминутного, мимолётного жеста, улыбки, которую невозможно повторить. По этой причине я очень нервный (это ужасно для моих друзей!), но только постоянное напряжение позволяет удержать реальность.

Мои фотографии – это вариации на одну и ту же тему, я кручусь вокруг предмета, как арбитр на боксёрском поединке. Мы пассивны перед движущимся миром, наш единственный момент для творчества – это 1/25‑я секунды, когда нажимаешь на кнопку, мгновение спуска, когда падает нож гильотины. Нас можно сравнить со снайперами, которые нажимают на курок.

Думать надо до и после, но никогда не во время съёмки. Наш успех зависит от живости, трезвости, умения, но всякий раз, когда фотография делается по заранее задуманному, она получается шаблонной».

Всегда без вспышки

Ивонн Баби: Каковы отношения живописи и фотографии?

Анри Картье-Брессон: Художники и фотографы имеют дело с одними и теми же правилами композиции и визуальными проблемами. На удачной фотографии, как и на картине, можно отыскать квадрат, вписанный в прямоугольник и так далее. Поэтому я люблю прямоугольный формат Leica (24 × 36). У меня страсть к геометрии, меня радует и удивляет красота организованных форм. Только так предмет приобретает всю свою полноту и серьёзность. Я никогда не обрезаю фотографии: если нужно менять кадр, значит, это плохая фотография и ничто не сможет её улучшить. Единственным возможным улучшением было бы снять ещё одну с хорошего места, в хороший момент. Мы со своими аппаратами находимся во времени, в пространстве, а в духовном смысле – ещё и лицом к лицу с предметом. Эта непосредственная комбинация кажется мне очень существенной.

12

Первая публикация: Yvo

13

Персонаж Марселя Эме. – Прим. ред.