Страница 22 из 26
Москва, 10 сентября 1967 года
Д-р Н. А. Захаров
Об интимных отношениях Булгакова с женщинами. Право же, мне нечего тут сказать. Будучи скрытным вообще, об этом он тем более не любил распространяться.
Знаю, что у него были увлечения и в Москве, и в Ленинграде, но о них мне известно очень мало. Не подлежал сомнению тот факт, что Булгаков часто влюблялся, но он также часто и разочаровывался в любви. Вы должны помнить, что положения в обществе столичной интеллигенции он достиг только благодаря своему литературному таланту, и светские дамы никогда не позволяли ему забыть об этом. Я думаю, что писатель, к сожалению, был для знатных московских красавиц чем-то вроде божка, языческого идола, привезенного в модный салон прямо с раскопок, или становился в своем роде игрушкой, которую так и хотелось потрогать… И только! Но Булгаков был не из тех, кто позволял играть собой – кроме, разумеется, хорошеньких женщин.
Он, конечно же, не мог жить, не влюбляясь. То и дело увлекался, а потом охладевал к избраннице. Его пассии менялись. Рвалась одна любовная связь – Булгаков спешил завести другую. Думается, подобные истории далеко не всегда заканчивались без осложнений. Пишу Вам об этом как медик литератору, стараясь как можно полнее ответить на все Ваши вопросы.
Булгаков испытывал сильное влечение, – как бы поточнее выразиться, – к необыкновенным женщинам. Цвет кожи или национальность тут ни при чем, и я вовсе не имею в виду девушек из низших сословий, которых в те годы в Москве было пруд пруди, – они не вызывали его интереса.
Булгакова, как магнитом, тянуло к нежному женскому телу. Если уж он любил, то любил исступленно. А если ненавидел – то до самозабвения, особенно если заподозрил измену. Да, он обожал женщин, но вместе с тем страшно боялся их.
Вы спрашивали о философе и литературоведе из МГУ Павле Сергеевиче Попове? Помнится, Булгаков сообщил мне о нем в 1939 году. Хотя Попов познакомился с Булгаковым много раньше, в 1926 году. Тот сразу же, оценив булгаковский талант, выразил желание стать биографом писателя. В связи с этим Попов со слов Булгакова зафиксировал ряд фактов его жизни и творчества, которые использовал позднее для создания биографического очерка. В ту пору Булгаков разделял многие его политические взгляды и литературные вкусы; он стал ближайшим другом и помощником Мастера.
Поначалу Булгаков был доволен тем, что остановил свой выбор на Попове, который, как он писал, был в любом деле незаменим: выполнял просьбы и поручения Михаила Афанасьевича, вел переписку Булгакова, рекомендовал, кого взять прислугой, и подбирал апартаменты для мастера.
По причинам, которые мне до сих не вполне ясны, товарищ Попов взялся информировать меня о жизни Булгакова. Все началось с небольших примечаний-комментариев, коими секретарь неизменно завершал послания, надиктованные Булгаковым. Со временем тексты Булгакова становились все короче, а примечания Попова – длиннее и обстоятельнее. В конце концов я стал получать письма, где не было ни одного слова Булгакова, обращенного ко мне, – исключительно информация Попова. Я никогда не встречал подобного человека, но со всей определенностью могу сказать, что Попов был довольно-таки занятным типом. Казалось, он абсолютно не понимал разницы между главным и второстепенным: какое-нибудь письмецо из тех, которым на досуге балуются обыватели, он составлял с той же старательностью и дотошностью, что и важный юридический документ. Без сомнения, он очень любил совать нос в чужие дела. Словно слепой крот, неустанно работающий лапками с необычайно острыми коготками, он повсюду рыл норы, забираясь в них все глубже и глубже, постоянно что-то копал и разнюхивал. Вероятно, в отсутствие Булгакова он с наслаждением обследовал каждый клочок бумаги на рабочем столе мастера.
Письма, отсылаемые для меня а-ля секретарем Булгакова, были полны всевозможных сплетен. Поначалу я проявлял к ним определенный интерес, ибо Булгаков не слишком баловал меня разговорами. Мне часто приходилось довольствоваться слухами о том, как он живет и что делает в Москве. А этот крот Попов по собственной инициативе взялся обеспечивать меня таким количеством сведений, о каком я и не мечтал. Но вскоре эти сообщения стали меня утомлять, так как представляли собой бесконечный, нудный отчет о жизни Булгакова, причем факты были, как мясо в мясорубке, перемолоты в мозгу хитрого грызуна. Что меня особенно раздражало, так это то, что в обмен на свою информацию Попов постоянно пытался выманить у меня сведения о детстве и юности Булгакова, о его участии в белогвардейском движении, а также о предыдущих женах мастера да и обо мне самом. Зачем? Это для меня и сейчас остается загадкой. Видимо, Попов – один из тех узколобых интриганов, что влезают в чужую жизнь, собирая все слухи и сплетни в надежде когда-нибудь пустить их в дело и извлечь немалую выгоду. Так длинномордые крысы шарят по углам, запасая на зиму крупу. Допускаю и то, что этот литератор пристроился к Булгакову, рассчитывая погреться в лучах славы великого писателя и, быть может, даже подкормиться за его счет. Тысячи ничтожеств самоутверждаются таким образом. Со временем я обнаружил, что эта жалкая тварь рассматривает Булгакова как некое подобие собственности, на которую он всякий раз пытался претендовать. Я перестал отвечать на депеши Попова. Однако прошло еще немало времени, прежде чем литературовед прекратил информировать меня о Булгакове.
Неожиданно (вскоре – увы, по поводу последнего романа Булгакова) я получил от Булгакова письмо, где он отзывался о своем секретаре со странной смесью недовольства и подозрительности. Вчера я довольно долго искал это послание у себя в архиве, но, к сожалению, так и не смог найти. Придется полагаться на свою память. Надеюсь, мне удастся пересказать его, ничего не исказив. В нем Булгаков, прежде с восторгом отзывавшийся о Попове, заявлял примерно так: «Более хитроумного и затаившегося до поры казачка мне не доводилось встречать на этом свете». Характеризуя своего помощника, Булгаков называл его «мой мнимый друг» и сообщал, что намерен прекратить всякие отношения с Поповым. Правда, незадолго до смерти мастер помирился с этим человеком. Зная, как круто Булгаков может изменить и свое поведение, и свое отношение к людям, я не придал особого значения ни ссоре Булгакова с Поповым, ни их примирению. Я обратил внимание на другое: судя по некоторым фразам, Булгаков испытывал некое дружеское влечение к Попову; появление этого чувства совпало по времени с завершением работы над «Мастером и Маргаритой». Я, увы, не помню тех предложений дословно, но с уверенностью заявляю, что в них сквозил намек на то, что Булгакову грозила вполне конкретная опасность. Впрочем, вот некоторые примеры: «узурпация власти литературы в низменных целях», «промывка мозгов методом шифровки литературных текстов», «мелодика пьес: минорная тональность и эзотерические прерогативы ее использования» и так далее. Для меня это была китайская грамота, ибо я ничего не смыслю в теории литературы. Но я не мог не заметить, что Булгаков чем-то всерьез обеспокоен, и это непосредственно касалось его персоны, угрожая его здоровью, а может, и самой жизни. Булгаков писал, что ему теперь все труднее и труднее дышать. «Временами, – жаловался он, – из-за этого меня охватывает ужас. Кажется, что душа покидает тело». Булгаков спрашивал, что следует делать в таких случаях. Нарастающее чувство беспокойства, депрессии, жуткие головные боли… Душа… Что мог ответить я, ничего не смыслящий в подобного рода вещах. Но я отвечал, давал ему советы: когда начинаешь задыхаться, сядь спокойно в кресло и повторяй, повторяй: «Господи, помоги мне… Господи, спаси…» И так много, много раз, пока приступ не пройдет.
Через несколько лет, как известно, Попов после длительного перерыва в отношениях зашел к Елене Сергеевне. Прошу не осудить меня за резкость стиля, если я скажу: тараканов, грызунов страшно трудно уничтожить. Наверное, они не поддаются полному истреблению. Впрочем, кто бы он ни был, этот Попов, грызун или нет, именно из его писем я почерпнул основную информацию о «зоологическом» неприятии Еленой Сергеевной этого мнимого друга ее мужа…