Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 26



За пару недель до ухода Булгакова на меня обрушилась новая напасть: каждую ночь в три часа стал являться призрак и уверять, что именно он и есть настоящий Булгаков. То запугивая, то умоляя, он добивался от меня какой-то святой правды. Пытаясь осмыслить происходящее, я усомнился в себе: я ли это, доктор Захаров, и все ли нормально с моей психикой. И чувствовал, что о моих сумасшедших ночах не следует говорить никому, даже любимой жене.

Минула еще неделя, и я всерьез занемог. Начались болевые спазмы в кишечнике – точь-в-точь как у Булгакова (судя по описанию) – все в полном соответствии с хроническим отравлением мышьяком. Весь мой врачебный опыт оказался бессилен побороть болезнь. Похоже, некая завладевшая мной сила пыталась сломить мое сопротивление, заставить примириться с фактом существования призрака. Честное слово, да я и сам стал бояться, что скоро умру. Еле-еле оправился от анемии, вызванной кровотечением. И только тогда, когда на уровне подсознания я признал реальность всех этих сверхъестественных происшествий, состояние моего здоровья улучшилось. Есть ли смысл в том, что я говорю?

Рукопись лежала передо мной, я читаю эти странные слова: «…есть ли смысл?..» Его нет и в том, что происходило со мной вслед за встречей с Гаральдом Люстерником, роль которого мне до конца не ясна… Эти сны, описание головы Булгакова, зрительные галлюцинации лечащего врача Николая Захарова… Как все это соотносилось с тем, что стопудовой тяжестью навалилось на меня? Должно же быть какое-то логическое объяснение этому процессу! Нужна ясная голова. И, черт бы их всех побрал, я должен вернуть своей голове ясность.

Москва, 7 июня 1967 года

Д-р Н. А. Захаров

Я старался разобраться в происходящем, но ни на йоту не приблизился к разгадке. Напротив, я все больше и больше попадал под влияние потусторонних сил, явно угрожавших не только моей научной деятельности, но и жизни. На четвертой неделе испытаний я подал прошение об освобождении от занимаемой в университете должности. Решил заняться исключительно своим здоровьем: восстановить психику и привести в норму физическое состояние, пока деградация не стала необратимой. Отдых пошел на пользу: я обрел душевное равновесие. Так продолжалось до тех пор, пока я не получил во вторник Ваше последнее письмо. А я уж было подумал, что с той чертовщиной навсегда покончено, – просто случился в организме какой-то труднообъяснимый сбой, а потом все само собой наладилось.

Смогу ли я понять, что все это значит? Хочу, Всеволод Иванович, быть с Вами откровенным: я и не желаю выяснять, что все это значит. Более того, обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой: прочитав это мое послание, уничтожьте его. По меньшей мере уничтожьте все то, что могло бы указывать на происхождение письма и его автора. Я не имею права рисковать безопасностью моей жены, которая, кстати, любила Булгакова точно так же, как и я. Надеюсь, моя просьба не останется без внимания. А если так, попробую вспомнить и связать воедино несколько эпизодов из жизни, а точнее, из детства и юности моего друга (по вполне понятным причинам эти события не упоминаются в нашей биографической книге о Булгакове).

Выполняя Ваше пожелание, я также намерен рассказать Вам, по возможности полно, о контактах, которые Булгаков имел в общественных и политических кругах, во всяком случае, о тех, которые, на мой взгляд, заслуживают Вашего внимания. Расскажу также о ранних заболеваниях Булгакова, но эти сведения получены, увы, из вторых рук.



Москва, 17 июня 1967 года

Д-р Н. А. Захаров

Поскольку по своей первой профессии я врач, то давайте начнем с болезни. Меня весьма привлекает Ваша гипотеза. Мысль, что наш организм должен обладать совершенной системой, которая призвана защищать его в целом и самое себя как уникальный механизм в частности, кажется мне очень интересной. Вы же в своих рассуждениях о природе человеческого сознания идете несколько дальше. Мне по душе Ваша идея о том, что намерения и помыслы человека влияют на его физическое состояние, либо укрепляя тело, либо разрушая его. Историю болезни Булгакова, которую Вы столь полно представили в своем письме, я нашел весьма необычной. Случай действительно тяжелый. Квалифицировать его я не могу, но налицо раздвоение сознания. Обычно, когда трескается ваза, этому находится объяснение: то ли ее уронили, то ли окунули в расплавленный металл, то ли ударили молотком. Сталкиваясь с подобным явлением, мы выходим, как минимум, на три проблемы. Что послужило причиной явления? Почему, если речь идет об амнезии – своеобразной ране в сознании, она не затягивается со временем? И, вероятно, самое важное, ибо вопрос касается не только феномена Булгакова, но и непосредственно нас с Вами: понимание такого явления, как раздвоение сознания, даст нам ключ к открытию природы сознания других людей?

Именно после того, как Булгаков покинул мир наш, я пришел к выводу, что писателя, по всей видимости, убрали с помощью средневековой аптеки. Сначала с едой и питьем шли умеренные дозы яда (скажем, мышьяка), пока не наступала пора, когда преступник прибег к классическим способам убийства. Он уже не травил Булгакова мышьяком, а пускал в ход лекарства, в подобных случаях обычно прописываемые врачом. Эти сами по себе безобидные средства добивали ослабевший организм жертвы и одновременно исключали всякую возможность обнаружить мышьяк при вскрытии тела… во всяком случае, методами, какими врачи располагали в ту эпоху. Именно здесь таилась окончательная разгадка тайны смерти Булгакова и дополнительное доказательство того, что убийцей был существующий тогда режим, система. Это, во-первых, те, кому творчество Булгакова было как гость в горле: это «коллективный Сальери» и та «каббала святош» властей предержащих, которая правила бал. И разумеется, главным режиссером был не Сталин, как это по делу и без дела заявляется в обывательской среде. Кстати, о власти узурпаторов, тиранов и диктаторов великолепно сказал долго живущий в России дипломат и философ Жозеф де Местр: «Ничем нельзя исправить странную привычку большинства обыкновенных людей судить о могуществе по тому, что они могут делать, тогда как его нужно оценивать по тому, что они не могут делать». Мысль об исторической слепоте и ограниченности любой власти была проработана в «Мастере и Маргарите». Всесильный прокуратор Понтий Пилат не может спасти даже безвестного бродягу, ибо тогда рухнула бы вся пирамида его власти, не верящей в добрых людей.

Другой вопрос. Тревожили ли круг убийц сны-воспоминания о том, когда они стояли у постели Булгакова и наблюдали агонию умирающего великого писателя, ими самими отравленного? На все эти и другие вопросы никогда не суждено будет ответить: время окончательно унесло с собой значительную часть фактов, которые помогли бы воссоздать подлинную историю исполнителей преступления.

Казалось бы, чего проще – стоило бы провести эксгумацию тела Булгакова, но в могиле на Новодевичьем кладбище, к великому сожалению, только останки его третьей жены Елены Сергеевны и капсула с прахом Булгакова. Другой, не лишенный риторики вопрос – Булгакова ли этот пепел из крематория? И ведь что знаменательно: никто толком не прояснил – чья же идея была кремировать тело покойного? Ни близкие родственники, ни жена Елена Сергеевна ни словом не задели этот вопрос.

Если бы тело Булгакова предали земле, то время погубило бы его одежду (она истлела), но пощадило бы его останки, которые можно было бы исследовать. Как, например, в случае смерти Наполеона и последующей эксгумации тела через двадцать лет для транспортировки императора в Париж участвовавшие в траурной процедуре были ошеломлены: его тело не подверглось тлению. Мы-то знаем объяснение этого чуда… Ведь хорошо известно, что мышьяк является смертельным ядом, но в то же время предохраняет живые ткани от разложения. Музеи часто используют это свойство мышьяка для консервации экспонатов. Тело человека, подвергшегося регулярной интоксикации мышьяком, разлагается очень медленно. Вот так немое тело Наполеона поведало о том, как он был убит. Еще и сегодня оно способно было бы рассказать об этом. Для этого достаточно было согласиться вскрыть могилу императора в Доме Инвалидов, где покоится прах великого полководца и государственного деятеля. Но – увы и ах! – никто не даст на это согласия!.. Как говорится: нет тела, нет проблемы.