Страница 39 из 40
— Я…
— Все, уходите, — говорит брат.
— Пойдем. — Лиза берет меня за руку и оттаскивает от клетки. — Пока сюда никто не явился.
Кивнув, вытираю глаза и следом за Лизой поднимаюсь по лестнице. Наверху, замерев, оборачиваюсь. Может быть, я вижу брата в последний раз. Больше всего на свете мне хочется забрать его отсюда, но тогда все окажутся под ударом.
Стефан машет нам рукой. Я горжусь тем, какой же у меня храбрый брат.
— Ты собери вещи, а я буду следить, не идет ли кто, — говорит Лиза, направляясь к выходу.
С тяжелым сердцем бегу в кабинет Вольфа. Фюрер следит со стены, как я хватаю рюкзак и сую внутрь наши пожитки. У меня дрожат руки, и лишь с большим трудом я сдерживаю слезы. Из головы не идет Стефан, сидящий в клетке внизу.
Я уже собрался было уходить, как взгляд зацепился за папки, лежащие у Вольфа на столе.
Замерев, перевожу взгляд с бумаг на дверь и обратно.
Надо их взять.
Подбегаю к столу и хватаю папки. Распахнув одну, вижу формуляр, который подписывал, и запихиваю все к себе в рюкзак.
И тут у меня появляется мысль. Лишь бы хватило времени.
Надо спешить.
Обежав стол, я открываю левый ящик и зарываюсь в бумаги.
Ничего.
— Быстро! — кричит Лиза.
Захлопнув ящик, вытягиваю следующий. Очередная груда бесполезных бумаг.
— Карл!
Выдрав нижний ящик, сразу вижу то, что ищу. Поверить не могу, что у меня получилось.
— Карл! Ты где застрял?
Схватив верхний формуляр, кладу его на стол и закрываю ящик. Сгорбившись над документом, нашариваю ручку Вольфа.
Я все делаю правильно. Если сработает…
— Быстрее! — Лиза, бросив свой пост, забегает в кабинет. — Кто-то идет. Нам пора!
— Сейчас. — Да, я рискую, но именно сейчас это оправданно.
— Немедленно! — шипит моя подруга. — Я уже слышу шаги!
Стук в дверь
Мы выбираемся из штаба, и никто нас не видит. Солдаты, грязные, усталые, возвращаются с Фельдштрассе, а мы прячемся в тени живой изгороди, пока они не заходят в здание.
Все, на улице тихо. Крадемся прочь от этого жуткого места. Наконец мы у себя на Эшерштрассе. Только улица сильно изменилась. Или это мы сильно изменились.
Попав домой, отмываю руки и лицо, прячу грязную одежду, а потом ныряю в постель. Сон не идет. Я лежу, смотрю в потолок, в ушах звенит, мысли возвращаются к пожарам и взрывам, я так и вижу Стефана, сидящего в клетке в том подвале. Вижу синяки, засохшую кровь на лице. А если мы ошиблись, заперев его там? Если его увезут и я больше никогда не увижу брата?
Наутро Ба ставит завтрак на стол. Они с дедом и мамой обсуждают бомбежку и Стефана, а я молчу. Не буду же я рассказывать, что произошло этой ночью, хоть тайна и лежит на душе тяжким грузом.
Беру кусок хлеба, хотя совершенно не чувствую голода. Мне так страшно, что кусок не лезет в горло. Так страшно, что я не могу выдавить ни слова. Все мысли — о бедолаге Стефане, о том, что он заперт в клетке в этой жуткой тюрьме.
Тут раздается тройной стук в дверь, и у меня внутри что-то обрывается.
Взрослые озираются, у них в глазах виден страх.
Стук повторяется. Дед встает из-за стола.
— Я открою, — говорит он.
Мама тоже встает, прижимая к лицу дрожащую руку.
— Кто там? Это он?
Мы выходим за дедом в коридор и наблюдаем, как он отпирает замок. В последний момент дед оглядывается на нас. Дверь распахивается.
На пороге стоят два солдата СС, а между ними — Стефан. При солнечном свете он выглядит еще хуже, чем под тусклыми тюремными лампами. Глаз окончательно заплыл, синяки ярко налились, а бритая голова напоминает об узниках лагерей.
Один из солдат выходит вперед и протягивает лист бумаги.
Дед разворачивает бумагу дрожащими пальцами. Долгий миг изучает ее, потом показывает маме.
— Приказ об освобождении, — говорит он.
Мама, громко выдохнув, бросается к Стефану. Прямо на крыльце она обнимает его, прижимает к себе, словно решила никогда больше не выпускать из рук.
— Вернулся! — всхлипывает она. — Вернулся!
Солдаты, не говоря ни слова, разворачиваются и уходят прочь, только сапоги стучат по тротуару.
Дед берет маму за локоть и заводит их со Стефаном в дом. Заперев дверь, он приглашает их в кухню и сажает за стол. Ба с дедом ставят стулья поближе, и мы устраиваемся вокруг Стефана. Взрослые изучают синяки, засыпают брата вопросами. Им хочется знать, где он был и что с ним делали.
Я стою в дверях. Стефан смотрит прямо на меня, и наши глаза встречаются. Он коротко кивает, и на меня накатывает громадное облегчение. Будто страшный груз упал с сердца.
Наблюдаю, как взрослые вьются над Стефаном, а потом иду к себе в комнату и беру с комода томик «Майн кампф».
Смотрю в лицо человеку, которого успел возненавидеть, и вспоминаю все, что произошло с тех пор, как мне стукнуло двенадцать. Прошли считаные дни, а кажется, что годы. Моя жизнь никогда не будет прежней. Военные игры, парады, форма и значки потеряли смысл. Раньше я ими гордился, теперь я их боюсь. Из-за них мы смеялись над Йоханом Вебером, избивая его; из-за них арестовали Стефана и забрали папу Лизы.
Из-за них погиб мой отец.
— Знаешь, что я хочу с тобой сделать? — шепчу я Гитлеру, унося книгу на улицу.
Солнце встало совсем недавно, снаружи еще холодно. В воздухе до сих пор стоит запах гари, но в остальном намечается отличный денек.
Кладу на траву в дальнем углу сада три коричневые папки и придавливаю книгой. Гитлер с обложки смотрит в небо. Поливаю его керосином из дедовых запасов.
Доставая спичку из коробка, слышу шаги. Ко мне по саду идет брат.
— Я так испугался вчера, — говорю, когда он подходит ко мне.
— Я тоже.
— Думал, вдруг я тебя никогда не увижу.
Стефан опускает глаза.
— Это наши дела?
— Ага.
— А приказ об освобождении, это ведь ты оформил?
— Времени совсем не было, солдаты возвращались с пожара. Я оставил его на столе у Вольфа, но не знал, сработает ли. Подпись у меня совсем не удалась.
— Подпись отлично удалась. Вольф исчез, а дела моего они не нашли… — Брат, глядя на меня, вздыхает. — Спасибо, Карл.
— Пожалуйста.
— Ты храбрее, чем кажешься. — Стефан улыбается, потом переводит взгляд на книгу и папки. — Ты решил окончательно завязать со всем этим?
Киваю.
— Но ты понимаешь, что на собрания «Дойчес юнгфольк» ходить придется? А там они будут промывать тебе мозги.
— Больше не промоют. Теперь все иначе, — говорю я. — Вообще все.
Чиркаю спичкой по коробку, и на кончике вспыхивает синее пламя, дрожащее на ветру. Папки разгораются легко, но книга слишком толстая, огню нужно порядочно времени, чтобы одолеть ее. Страницы чернеют и скручиваются. Фюрер превращается в дым.
— Надо пойти к Лизе, — говорю, не сводя взгляда с костра. — Расскажу, что ты вернулся.
— Она настоящий друг, — говорит Стефан.
— Это точно.
Мы с братом смотрим, как горит бумага, потом он кладет мне руку на плечо, и мы возвращаемся в дом.
Мама сидит в кухне с Ба и дедом.
— Что вы там делали? — спрашивает она, когда Стефан садится рядом.
Я смотрю на нее, потом с улыбкой пожимаю плечами:
— Жгли кое-какой мусор.
«Пираты эдельвейса»
«Пираты эдельвейса» были стихийным молодежным движением, развернувшимся во многих уголках нацистской Германии. Отдельные отряды часто носили другие название, но считали себя «Пиратами эдельвейса» в честь символа, который носили. Движение родилось как реакция на строгие полувоенные порядки, царящие в гитлерюгенде, и поначалу восставало против контроля государства над свободным временем.
Один из их лозунгов: «Вечная борьба с гитлерюгендом».
Деятельность «Пиратов эдельвейса» носила по большей части мирный характер. Они ходили в походы, нарушая законы, ограничивающие передвижение. Часто делали на стенах антинацистские надписи и распространяли листовки, сброшенные коалицией. Но по ходу войны некоторые отряды начали нападать на патрули гитлерюгенда, укрывать дезертиров, евреев и даже военнопленных.