Инспектор мертвых

– Измена? – повторил чей-то голос.

К всеобщему изумлению, в гостиную вошел лорд Палмерстон в сопровождении комиссара Мэйна. Одежда обоих была усыпана тающим снегом; вслед за ними в комнату ворвался холодный ветер.

– Что вы там говорили об измене? – поинтересовался лорд Палмерстон.

– Мы обсуждали дело Эдварда Оксфорда и «Молодой Англии», милорд, – ответил Райан.

Лорд Палмерстон задержал взгляд на Де Квинси и Эмили:

– А вы что здесь делаете? Почему вы вообще остались в Лондоне? Представьте мое удивление, когда я вернулся домой и увидел, как из кареты выгружают ваши вещи.

– Учитывая чрезвычайность ситуации, я решил, что мне лучше быть здесь, милорд. Мои наблюдения могут оказаться полезными.

– Возможно, ваша наблюдательность еще больше обострится, если вам придется ночевать на снегу.

Комиссар хмуро посмотрел на Райана и Беккера:

– Почему вы обсуждаете «Молодую Англию» с посторонними? Кажется, мы договорились в церкви, что сведения нельзя разглашать во избежание паники.

– Мистер Де Квинси угадал содержание письма.

– Что?!

– После того, как прочитал имя Эдварда Оксфорда во втором письме.

Комиссар удивился еще сильнее:

– А было и второе?

– У другой жертвы. – Райан указал в сторону библиотеки.

Лорд Палмерстон и комиссар Мэйн поспешили туда.

– Спасибо, что увели разговор в сторону от измены, – шепнул Де Квинси инспектору.

– Надеюсь, позже вы нам все объясните, – проворчал Беккер.

– Непременно, – пообещала Эмили. – Редкий случай, чтобы отец отказался говорить. Что бы ни заставило его сомневаться, я должна это услышать.

Лорд Палмерстон и комиссар Мэйн вернулись в полном потрясении.

– Это действительно лорд Косгроув? – спросил Райан.

Лорд Палмерстон кивнул. Обычно от него исходило ощущение силы, но сейчас морщины в уголках разом постаревших глаз выдавали его растерянность. Из могучей груди будто выкачали весь воздух.

Комиссар Мэйн сокрушенно произнес:

– Каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое?

– Судя по петле, своду законов и выколотым глазам, убийца, кем бы он ни был, считал чудовищем самого лорда Косгроува, – заметил Де Квинси.

– Не смейте оскорблять покойного! – воскликнул лорд Палмерстон.

– И в мыслях не было, милорд. Но тщательно продуманная сцена подсказывает, что убийца полагал свой гнев праведным.

– Но в чем причина его гнева? Лорд Косгроув был одним из самых уважаемых членов высшего сословия. Проведенная его стараниями реформа тюремной системы заслуживает восхищения. Кто мог ненавидеть такого достойного человека?

– Или же настолько ненавидеть леди Косгроув, чтобы убить ее, – добавил комиссар Мэйн. – А еще я не могу понять, почему она облачилась в траурное платье и отправилась в церковь, вместо того чтобы сообщить об убийстве в полицию. Ведь тогда она осталась бы в живых.

– Возможно, она вовсе не приходила в церковь, – предположил Де Квинси и сделал глоток из своей бутылочки.

– Ради всего святого, она и сейчас лежит там в луже собственной крови! – возмутился лорд Палмерстон. – Кто-нибудь, посадите этого человека на поезд в Шотландию и избавьте меня от него! Опиум мешает ему отличить реальность от фантазий.

– Молчи, отец, – предостерегла Де Квинси Эмили.

– Нет, я хочу послушать, – настаивал лорд Палмерстон. – Возможно, ваш батюшка однажды договорится до того, что его все-таки отправят в лечебницу для душевнобольных.

– Я просто хотел отметить, что некоторые вещи, кажущиеся нам очевидными, могут обернуться полной своей противоположностью. – Де Квинси указал на труп в холле. – Вмятину в черепе этой девушки, как и того слуги, который лежит сразу за дверью, могло оставить орудие с шарообразным утолщением на конце. Подобный удар можно нанести только сверху вниз. Примерно вот так. – Де Квинси поднял правую руку и резко махнул ею, заставив лорда Палмерстона вздрогнуть. – Набалдашник трости джентльмена вполне удовлетворяет необходимым условиям. Вопрос лишь в том, кто нанес удар: настоящий джентльмен или человек, прикинувшийся им с целью проникнуть в дом.

– Порядочный господин не способен совершить столь чудовищное преступление, – заявил лорд Палмерстон. – Некогда нам слушать ваши домыслы. «Молодая Англия». Эдвард Оксфорд. Как только комиссар рассказал мне о содержании письма из церкви, я сразу попросил ее величество об аудиенции. Райан, вы расследовали покушение Оксфорда на жизнь королевы, поэтому пойдете с нами.

– Если позволите, пусть сержант Беккер сопровождает нас, – предложил инспектор. – Это самый быстрый способ ввести его в курс дела.

– Хорошо, Беккер, присоединяйтесь. И поторопитесь. Нельзя заставлять ее величество ждать, – нетерпеливо произнес комиссар Мэйн.

– И… – Райан умолк в нерешительности.

– Ну что еще? У нас нет времени.

– Мистеру Де Квинси тоже лучше поехать с нами.

– Вы шутите?

– После разговора с ним я убедился, что он знает о покушении Эдварда Оксфорда не меньше моего, если не больше.

– Взять Любителя Опиума на встречу с королевой? – изумленно воскликнул лорд Палмерстон. – Он угостил вас лауданумом?

– Думаю, ее величество рассчитывает, что мы предпримем для ее защиты любые меры, даже самые непривычные. Неужели вы не согласны со мной, милорд?

Лорд Палмерстон издал обреченный стон.

Мститель точно знал тот день и час, когда он понял, каким образом может выпустить на волю долго подавляемую ярость.

Это случилось утром в четверг, первого мая 1851 года, в одиннадцать часов три минуты.

Тогда открылась Всемирная выставка, разместившаяся в великолепном здании, которое публика окрестила Хрустальным дворцом. На бумаге проект «дворца» представлял собой всего лишь гигантскую оранжерею. Многие влиятельные люди только посмеялись, когда принц Альберт поддержал эту идею.

Кто мог тогда представить, что в результате на свет появится одно из самых изумительных сооружений, какие когда-либо видел мир? Столь же огромный, сколь и блистательный, Хрустальный дворец был построен из почти миллиона квадратных футов стекла. Миллиона! Он занимал отведенную под строительство в Гайд-парке площадь в пятьдесят акров и насчитывал двенадцать этажей такой высоты, что парковые вязы, оставленные нетронутыми внутри в качестве украшения, не достигали потолка. Огромные водонапорные башни, установленные снаружи, давали воду для множества фонтанов. Аккорды двух мощных органов и пары сотен других инструментов, сопровождаемые хором в шестьсот голосов, были едва слышны в дальних углах дворца.

Мститель мог засвидетельствовать великолепие постройки, поскольку сам находился в тот день среди почетных гостей. Несмотря на усилия более чем восьмисот музыкантов, мелодия словно бы таяла в воздухе. При появлении королевской процессии все исполинское здание погрузилось в благоговейную тишину. Даже фонтаны стихли, когда десять тысяч собравшихся наблюдали за торжественным шествием небожителей.

Королева Виктория, приземистая, склонная к полноте, с невыразительным подбородком.

Принц Альберт, высокий, с почти женственными, несмотря на усы, чертами лица и узкими сутулыми плечами.

Наряд королевы дополняли драгоценности немыслимой стоимости и головной убор, напоминающий диадему.

Принц Альберт, хоть и не бывал в бою, облачился в мундир с множеством орденов.

Мститель ненавидел их обоих до хруста в сжатых кулаках. Он оглядел галереи выставки, ярус за ярусом поднимавшиеся к потолку. На них размещались экспозиции самых разных стран со всех концов света. Поскольку автором идеи являлся принц Альберт, Мститель со всей силой своей ненависти желал мероприятию провала. Читая в газетах язвительные статьи о подготовке выставки, он внутренне ликовал.

Европейские монархи не приняли приглашение принца, опасаясь беспорядков или даже покушений. У коронованных особ были причины для подобного беспокойства. Всего три года назад, в 1848-м, около ста пятидесяти тысяч манифестантов вышли на улицы Лондона, требуя ежегодных выборов и всеобщего избирательного права для мужчин любого сословия. Армии удалось тогда разогнать недовольных. Однако никто не мог поручиться, что толпы не соберутся снова, угрожая спокойствию Лондона.