Страница 9 из 16
Но, поскольку жених и невеста были еще слишком молоды и физически не готовы к супружеству, свадьба была отсрочена. Советники уговаривали Екатерину, напротив, поспешить с бракосочетанием, дабы вздорный юный король не передумал. Но она боялась за здоровье своей любимой внучки, находя ее слишком хрупкой для столь раннего брака – и возможной даже в столь раннем браке беременности. Барону Гримму примерно в ту же пору она писала: «Покойный король желал женить сына на старшей из моих внучек; он и сыну внушил такое сильное желание, что тот только об этом и мечтал. Девица моя может терпеливо ждать решения своей участи до совершеннолетия короля, так как ей всего одиннадцать лет. Если же дело не уладится, то она может утешиться, потому что тот будет в убытке, кто женится на другой. Я могу смело сказать, что трудно найти равную ей по красоте, талантам и любезности, не говоря уж о приданом, которое для небогатой Швеции само по себе составляет предмет немаловажный. Кроме того, брак этот мог бы упрочить мир на долгие годы. Но человек предполагает, а Бог располагает: обидами да оскорблениями мира им не купить, да, кроме того, еще нужно, чтобы король ей самой понравился…» Как видно из этого письма, Екатерина прекрасно сознает превосходство своего положения, а главное – богатства!
А вот слова о том, что шведский король мечтал о браке с Александрой Павловной, – явное преувеличение. Он тем больше бунтовал против этого брака, чем больше советники ему навязывали русскую княжну. И когда интриганы из враждебной русским партии сосватали ему другую невесту – Софию Мекленбургскую, – король взял да и согласился. Причем согласился всерьез, написал письмо герцогу Мекленбургскому, в котором просил руки его дочери. 1 ноября 1795 года было объявлено о помолвке, и во всех шведских церквях служили молебен о здравии будущей королевы.
Ярость Екатерины не поддается описанию. Она немедленно послала на границу Швеции войска во главе с Суворовым – якобы для смотра крепостей. Она отказалась принять шведского гофшталмейстера барона Шверина, что вызвало возмущение в Европе, а давний ее недоброжелатель Массон записал в дневнике, позже опубликованном: «Из этого странного приказания можно было видеть скорее досаду оскорбленной женщины, чем благоразумие государыни. Уважение к себе самой, к своему полу и в особенности к прелестной внучке должно было предостеречь Екатерину от столь громкого изъявления своей досады». Но Екатерине было глубоко безразлично всеобщее осуждение. Она хотела добиться своей цели и заполучить Густава обратно! И вот в Стокгольм был направлен чрезвычайный дипломатический агент императрицы генерал-майор Александр Яковлевич Будберг. Именно он и сумел найти способ, вернее – найти человека, который смог переменить мнение юного короля. Этим человеком стал известный швейцарский путешественник и интриган Кристин. На балу он незаметно подошел к Густаву IV и прошептал ему на ухо: «Ваше величество, вас обманывают, хотят женить на уродке; позвольте вам все объяснить». Юность падка на тайны, а кроме того Густав, травмированный гибелью отца, был очень подозрителен и прежде всего подозревал своих советников. Так что зерна сомнений были брошены в благодатную почву. Через несколько дней Кристин передал Густаву через подкупленного учителя математики письмо, в котором расписывал все преимущества «русского брака», а главное – необычайную красоту и всяческие духовные достоинства Александры Павловны. Юный король впал в задумчивость и… снова изменил решение. Расторг помолвку с герцогиней Мекленбургской. И снова просил руки Александры Павловны.
Впрочем, Екатерина с самого начала планировала нечто подобное: это ясно по тому, что с самого начала она хотела представить дело так, словно король Густав был обманут коварными интриганами, – оставляя ему таким образом путь к отступлению и к возвращению «в объятия» Александры Павловны. Еще при первом известии о новой помолвке нареченного внучки императрица писала барону Гримму: «Поздравляю вас с тем, что 1 ноября будет объявлено о браке молодого шведского короля с чрезвычайно некрасивой и горбатой дочерью вашего друга герцогиней Мекленбургской. Говорят, впрочем, что, несмотря на некрасивость и горб, она мила… Чем король заслужил такое жестокое наказание, тогда как он думал жениться на невесте, о красоте которой все говорят в один голос?»
Между тем, Екатерина занималась не одной только Александрой Павловной. Она устраивала брак своего второго внука – великого князя Константина. Ему она также подобрала очень хорошенькую невесту. Не столь совершенную красавицу, как Луиза Баденская, но все же премиленькую тринадцатилетнюю Юлиану-Генриэтту Саксен-Кобургскую. Свадьба состоялась в феврале 1796 года, и этот брак, к слову сказать, тоже был неудачен. Но пока Екатерина об этом не знала и, довольная, писала Гримму: «Теперь женихов у меня больше нет, но зато пять невест, младшей только год, но старшей пора замуж. Она и вторая сестра – красавицы, в них все хорошо, и все находят их очаровательными. Женихов им придется поискать днем с огнем. Безобразных нам не нужно, дураков – тоже; но бедность – не порок. Хороши они должны быть телом и душой». Но где среди отпрысков вырождающихся королевских семейств найти тех, кто был бы «хорош телом и душой», да еще в количестве пятерых – для всех великих княжон?!
В то же время свадьба Александры Павловны, как всем казалось, наконец устроилась, ибо король Густав IV и его регент, герцог Карл Зюдерманландский, прибыли в Петербург – для знакомства с невестой и, как все полагали, для заключения брака. Прибыли они инкогнито – под именами графов Ваза и Гага, но все, разумеется, знали, что граф Гага – король, а граф Ваза – герцог-регент.
Великую княжну Александру Павловну король Густав IV впервые увидал на портрете работы Элизабет Виже-Лебрен, в ее мастерской в Эрмитаже. Художница, присутствовавшая при этом, позже вспоминала: «Ему было только семнадцать лет; он был высок ростом и, несмотря на свой юный возраст, его приветливый, благородный и гордый вид невольно внушал к нему уважение. Получив тщательное воспитание, он был в высшей степени вежлив. Великая княжна, с которой он должен был вступить в брак, была всего четырнадцати лет от роду; она была прекрасна, как ангел, так что он сразу полюбил ее. Помню, как он, приехав ко мне взглянуть на портрет своей будущей супруги, до того загляделся на него, что даже выронил шляпу из рук».
Потом состоялось и личное знакомство – как и полагалось, на балу. В честь графов Вазы и Гаги устраивались праздники, один за другим, и на этих праздниках жених и невеста встречались снова и снова в самой что ни на есть благоприятной обстановке: благоприятной для демонстрации красоты и изящества Александры Павловны – но не самой благоприятной для бесед. Екатерина хотела, чтобы Густав сначала увлекся прелестной девушкой – и лишь потом получил возможность беседовать с ней. Чтобы он ненароком не сказал чего-нибудь, что разбило бы вдребезги столь тщательно взращенную ею любовь Александры Павловны к жениху. Особенно боялась эта многоопытная женщина, что ее юная наивная внучка узнает, кто был настоящим автором тех пылких писем, которые она до сих пор хранила в заветной шкатулке.
Фрейлина Варвара Николаевна Головина писала в своих мемуарах: «Король был очень занят Великой Княжной Александрой. Они не переставая разговаривали. Когда ужин кончился, Государыня позвала меня, чтобы спросить у меня о моих наблюдениях. Я сказала ей… что Король не ел и не пил, а насыщался взглядами. Все эти глупости очень забавляли Императрицу».
Все шло, казалось, благополучно. Фрейлина Головина вспоминала позже: «Вошел Король. Государыня была приветлива с ним, сохраняя известную меру и достоинство. Их Величества присматривались друг к другу, пытаясь проникнуть в душу. Прошло несколько дней, и Король завел разговор о своем желании вступить в брак. Государыня, не высказав согласия, пожелала сначала договориться относительно главных пунктов. Переговоры и обсуждения следовали одно за другим; разъезды министров и договаривающихся сторон возбуждали любопытство при дворе и в городе. В большой галерее Зимнего дворца был дан бал. В этот вечер Король еще не был осведомлен об отношении к нему Великой Княжны Александры. Это очень беспокоило его. На следующий день было большое празднество в Таврическом дворце, я сидела рядом с Государыней, и Король стоял перед нами. Княгиня Радзивилл принесла Ее Величеству медальон с портретом Короля, сделанным из воска художником Тонса, выдающимся артистом. Он сделал портрет на память, видев Короля всего только один раз на балу в галерее.