Страница 25 из 112
Второй певчий: «Gemia mine flacantur omnia».[54]
Первый певчий: «Jusit olim Jesus Petrum pascere gregem Domini».[55]
Второй певчий: «Ecce Petrus Pontifex Maximus».[56]
Первый певчий: «Caudeat igitur populus Christi, et gratias agat Domino».[57]
Второй певчий: «Nain docemibur a Spirity Sancto».[58]
Хор: «Alleluia, alleluia…»
Толпа встала с колен, а затем снова опала медленной волной, следуя за движением портшеза, в котором сидел хилый старец в белом. Он раздавал благословения, а процессия из золотого, черного, пурпурного и красного медленно влекла его к трону. У монашка из далекого пустынного аббатства перехватило дыхание: невозможно было равнодушно смотреть на все происходящее — музыка и движение заглушали суетные чувства и волей-неволей увлекали все мысли к тому, что вскоре должно было произойти.
Церемония была краткой. Если бы она продлилась дольше, напряжение стало бы нестерпимым. Монсеньор — брат Франциск заметил, что это был сам Мальфредо Агуэрра, постулатор — приблизился к трону и преклонил колени. После краткого молчания он изложил свою просьбу жалобным речитативом:
— Sancte pater, ab sapientia summa petinms ut ille Beatus Leibowitz cujus miracula mirati sunt multi[59]… Он просил папу Льва просветить свой народ торжественным определением, касающимся благочестивой веры в то, что блаженный Лейбович действительно является святым, достойным dulia[60] церкви, равно как и почитания верующих.
— Gratiisima nobis causa, fili[61] — пропел в ответ старец в белом и объяснил, что его сердечным желанием является провозглашение торжественной декларации о том, что блаженный мученик находится среди святых, но что на это должно быть особое божественное указание, sub ducatu spiritus[62] чтобы он мог исполнить просьбу Агуэрры. Он призвал всех молиться об этом указании.
Снова громовые раскаты хора наполнили храм святой литанией: «Отец небесный, Господь наш, яви нам свою милость. О святая троица, Бог наш единый, miserere nobis!»[63]
Святая дева Мария, молись за нас. Sancta Dei Genitrix, ora pro nobis. Sancto Virgo virginum, ora pro nobis…[64]
Литания продолжалась. Франциск посмотрел на изображение блаженного Лейбовича, недавно торжественно открытое. Фреска была выполнена в традиционном стиле. Она изображала самосуд толпы над блаженным, но на его лице не было той кривой улыбки, какой улыбалась статуя работы брата Финго. Франциск нашел фреску великолепной, подстать остальному убранству храма.
— Omnes sancti Martyres, orate pro nobis[65]… Когда литания закончилась, монсеньор Мальфредо Агуэрра снова обратился к папе, испрашивая, чтобы имя Исаака Эдварда Лейбовича было официально внесено в календарь святых. И снова папа молил о божественном указании, распевая «Veni, Creator spiritus».[66]
И еще, в третий раз Мальфредо Агуэрра просил о провозглашении.
— Surgat ergo Petrus ipse…[67]
И вот, желанное мгновение наступило. Лев XXI речитативом объявил решение церкви, принятое по указанию святого духа и провозглашающее в качестве свершившегося факта то, что древний и до сих времен малоизвестный технический специалист по имени Лейбович действительно является святым на небесах, чьего могущественного заступничества можно и должно благоговейно испрашивать. В его праздничный день должна свершаться месса в его честь.
— Святой Лейбович, молись за нас, — выдохнул брат Франциск вместе со всеми.
После короткой молитвы хор разразился Те Deum.[68] Отслужили мессу, славящую нового святого, и все было кончено.
Небольшая группа пилигримов, сопровождаемая двумя sedarii[69] внутреннего дворца в алых ливреях двигалась через бесконечную чреду коридоров и комнат, время от времени останавливаясь у узорчатых столов перед чиновниками, которые проверяли их грамоты и ставили гусиными перьями свои подписи на licet adire,[70] a sedarii относили их к другим чиновникам, чьи титулы становились все длиннее и непроизносимее по мере того, как группа продвигалась дальше.
Брат Франциск весь дрожал. Среди его спутников-пилигримов были два епископа, некий человек, одетый в золото и горностаевый мех; вождь клана лесных племен, обращенный в лоно церкви, но все еще носящий одежду и головной убор из шкуры пантеры — его племенного тотема; «простак», одетый в грубо выделанную кожу и несущий на руке сокола-сапсана с колпачком на голове — очевидно, в дар святому отцу — и несколько женщин, которые, (насколько Франциск мог судить по их поведению), были женами или наложницами «новообращенного» вождя клана пантеры, или, скорее, бывшими наложницами, от которых вождь должен был отказаться по канонам церкви, но не мог по законам племени.
Взобравшись на scale caelestis,[71] пилигримы были встречены одетым в черное cameralis questor[72] и проведены в маленькую приемную перед большим консисториальным залом.
— Святой отец примет вас здесь, — негромко сказал слуга высшего ранга sedarius несущему удостоверения. Он посмотрел на пилигримов неодобрительно, как показалось Франциску, и что-то прошептал sedarius. Тот покраснел и тихо обратился к вождю клана. Вождь сердито глянул на него, но снял свой оскалившийся клыками головной убор, так что голова пантеры осталась болтаться у него за плечами. Состоялось короткое совещание по поводу размещения паломников, во время которого Его Высочайшая Елейность, главный слуга, тоном кроткого выговора определял места для гостей, словно для шахматных фигур, в соответствии с неким тайным протоколом, который был внятен, наверное, только ему самому.
Вскоре появился папа. Маленький человек в белой сутане быстро вошел в комнату для приемов, следом втекла свита. На какой-то момент у брата Франциска закружилась голова. Но он поборол себя, вспомнив, что дом Аркос грозился сжечь его живьем, если он грохнется в обморок во время аудиенции.
Пилигримы упали на колени. Старик в белом милостивым жестом приказал им подняться. Брат Франциск наконец набрался храбрости и осмотрелся. В храме папа выглядел сверкающим белым пятном среди моря цветов. Здесь же, в приемной, брат Франциск постепенно стал осознавать, что папа отнюдь не девять футов ростом, как об этом говорили легенды язычников. К удивлению монаха, этот хилый старик, отец князей и королей, опора мира, наместник Христа на Земле, выглядел куда менее грозно, чем аббат дом Аркос.
Папа медленно шел вдоль ряда пилигримов, приветствуя каждого. Он обнял одного из епископов, разговаривал с каждым на его родном диалекте или через переводчика, посмеялся над выражением лица монсеньера, которому поручили нести сокола, поприветствовал вождя лесных племен ритуальным жестом его племени и произнес слово на лесном диалекте, которое заставило вождя-пантеру просиять восторженной улыбкой. Папа обратил внимание на свисающую голову лесной пантеры и собственными руками водрузил ее на голову лесного вождя. Тот надулся от гордости и стал осматривать комнату, очевидно, надеясь встретиться взглядом с Его Высочайшей Елейностью, главным слугой, но тот, казалось, растворился в деревянных панелях.
54
Да преклонит колени всякий (лат.)
55
Как некогда повелел Иисус Петру пасти стада господни (лат.)
56
Вот Петр, первосвященник (лат.)
57
Возрадуются тогда народы Христовы, и возблагодарят Господа (лат.)
58
Так указал дух святой (лат.)
59
Святой отец, в итоге мудрых рассуждений о достославном блаженном Лейбовиче, чьи изумительные чудеса столь многочисленны… (лат.)
60
благости (лат.)
61
Благодарю за славный труд, сын мой (лат.).
62
Веление духа (лат.).
63
сжальтесь над нами (лат.)
64
Святая матерь Божия, молись за нас. Святая дева непорочная, молись за нас… (лат.)
65
Пресвятые мученики, молитесь за нас… (лат.)
66
Снизойди, дух Творца (лат.)
67
И восстань сам Петр… (лат.)
68
«Тебя, Бога, славим» — католическая молитва (лат.)
69
распорядители (лат.)
70
разрешение на вход, пропуск (лат.).
71
небесная лестница (лат.)
72
распорядитель внутренних покоев (лат.)