Страница 77 из 119
— Полагаю, что Темплмор извлёк из этой мысли кое-какие выводы.
— А вы?
— И я тоже.
— Такие же, как и он?
— Вполне вероятно.
— Какие именно?
Сэр Артур задумался. Как далеко сможет его супруга следовать за ходом его мыслей? Вернее, даже предвосхищать их, подумалось ему, и, так как он не забыл, что именно её слова дали первый толчок его размышлениям, он пояснил:
— Отсюда вытекают два положения, взаимно дополняющие друг друга: «Ни у одного вида животных нельзя обнаружить, пусть даже в самом зачаточном состоянии, признаков отвлечённого мышления. Ни у одного даже самого отсталого племени нельзя не обнаружить, пусть даже в самом зачаточном состоянии, признаков отвлечённого мышления». Не в этом ли кроется основное отличие?
— Но, — воскликнула леди Дрейпер, — ведь это то же самое, как если бы сказать: «Нет такого вида среди животных, который обращался бы к услугам парикмахера. И нет такого племени, которое не обращалось бы к услугам парикмахера (какого, это уж дело другое!)». Следовательно, человека от животного отличает то, что человек обращается к услугам парикмахера?
— И это было бы не так уж глупо, как может показаться на первый взгляд, — ответил сэр Артур. — Развив вашу мысль, можно прийти к выводу, что человек заботится о своей внешности, а животное нет. Другими словами, можно свести все это к понятиям ритуала и красоты: понятиям вполне отвлечённым. Видите ли, все сводится к тому же: человек задаётся различными вопросами, а животное — нет…
— Как знать! — возразила леди Дрейпер.
— Тогда давайте скажем так: человек, видимо, задаётся различными вопросами, а животное, видимо, не задаётся ими… Или же ещё точнее: наличие признаков отвлечённого мышления доказывает, что человек задаётся различными вопросами; отсутствие же этих признаков, видимо, доказывает, что животное ими не задаётся.
— Но почему же? — спросила леди Дрейпер.
— Потому что отвлечённое мышление… Но, моя дорогая, вы не находите, что это ужасно скучная тема для разговора?
— Мы же одни, — заметила леди Дрейпер, улыбаясь.
— И все-таки это ужасно скучно.
— Ну что же, попрошу Френсис мне объяснить. А что думают по этому поводу ваши улитки?
— Они ещё не добрались до таких вопросов.
— Почему же вам тогда не пригласить к себе Рэмпола или капитана Троппа?
— Право, — воскликнул сэр Артур, — вас осенила гениальная мысль!
Когда Рэмпол и Тропп, закончив свои выступления, удалились, старейшина воскликнул:
— Разве я был не прав? Они сказали то же, что и Уэсли!
— С чего вы взяли? — спросил джентльмен в манжетах.
— Именно молитва отличает человека от животного.
— Лично я ничего подобного не слышал!
— Имеющий уши… — начал было старейшина.
— Я слышал как раз обратное. Рэмпол сказал: «Ум человека способен за внешней формой предметов улавливать их сущность. А у животных ум не улавливает даже внешней формы, он не идёт дальше ощущений».
— Но Тропп опроверг это положение! — воскликнул старейшина. — Вспомните только макаку Верлена: она отличала треугольник от ромба, ромб от квадрата, кучку в десять бобов от кучки в одиннадцать!
— Возможно, мне удастся внести ясность, — мягко сказал сэр Артур.
Сэр Кеннет попросил судью примирить противоположные точки зрения.
— Сравнивая ум человека и ум животного, — начал сэр Артур, — профессор Рэмпол, в общем, говорил нам не столько о количественном различии, существующем между ними, сколько о качественном. Он утверждал даже, что так всегда происходит в природе: небольшое различие в количестве может вызвать неожиданные перемены, полное изменение качества. Например: можно в течение некоторого времени нагревать воду, но она по-прежнему будет оставаться в жидком состоянии. А потом в определённый момент одного градуса будет достаточно, чтобы из жидкого состояния она перешла в газообразное. Не то же ли самое произошло и с интеллектом наших пращуров? Небольшое, может быть, совершенно незначительное количественное изменение мозговых связей заставило его совершить один из тех скачков, которые определяют полное изменение качества. Так что…
— Пагубнейшая точка зрения, — прервал его джентльмен в манжетах.
— Простите?
— Я читал нечто подобное в… уже не помню где… Но, в конце концов, это же чистейший большевистский материализм. Один из трех законов их диалектики.
— Профессор Рэмпол, — внёс поправку сэр Кеннет, — племянник епископа из Кру. Жена его — дочь ректора Клейтона. Мать ректора — подруга моей матери, а сам сэр Питер — примерный христианин.
Джентльмен подтянул манжеты и с подчёркнутым интересом стал рассматривать потолок.
— Профессор Рэмпол, — продолжал сэр Артур, — указал, в чем именно заключалось это качественное изменение: разница между мышлением неандертальского человека и мышлением человекообразной обезьяны, вероятно, была количественно невелика. Но, надо полагать, в их отношениях с природой она была поистине огромной: животное продолжало бездумно подчиняться природе, человек же вдруг начал её вопрошать.
— Да это же… — воскликнули одновременно старейшина и джентльмен в манжетах, но сэр Артур не обратил на них внимания.
— А для того, чтобы спрашивать, необходимо наличие двоих: вопрошающего и того, к кому обращены вопросы. Представляя единое целое с природой, животное не может обращаться к ней с вопросами. Вот, на мой взгляд, то различие, которое мы пытаемся определить. Животное составляет единое целое с природой. Человек не составляет с ней единого целого. Для того чтобы мог произойти этот переход от пассивной бессознательности к вопрошающему сознанию, необходим был раскол, разрыв, необходимо было вырваться из природы. Не здесь ли как раз и проходит граница? До этого разрыва — животное, после него — человек? Животные, вырвавшиеся из природы, — вот кто мы.
Несколько минут прошло в молчании, которое нарушил полковник Стренг, прошептав:
— Все это не так уж и глупо. Теперь мы можем объяснить гомосексуализм.
— Мы можем теперь объяснить, — проговорил сэр Артур, — почему животные не нуждаются ни в мифах, ни в амулетах: им неведомо их собственное невежество. Но разве мог ум человека, вырвавшегося, выделившегося из природы, не погрузиться сразу же во мрак, не испытать ужаса? Он почувствовал себя одиноким, предоставленным самому себе, смертным, абсолютно невежественным — словом, единственным животным на земле, которое знает лишь то, что «ничего не знает», не знает даже, что оно такое. Как же ему было не выдумывать мифы о богах или духах, чтобы оградиться от своего невежества, идолов и амулетов, чтобы оградиться от своей беспомощности? И не доказывает ли как раз отсутствие у животных таких извращающих действительность измышлений, что им неведомы и страшные вопросы?
Присутствующие молча смотрели на оратора.
— Но тогда, если человек — разумный человек — и история человечества обязаны своим появлением этому отрыву, этой независимости, этой борьбе, этому отделению от природы, если, для того чтобы животное стало человеком, ему необходимо было сделать этот мучительный шаг, то как, по какому признаку, наконец, мы можем понять, что шаг этот сделан?
Ответа на его вопрос не последовало.
Глава шестнадцатая
Когда Дуглас узнал, что предложение судьи было встречено враждебным молчанием и что лорд-хранитель печати снова вызывал судью в свой клуб, им овладело глухое беспокойство.
— Они провалят все дело, — сказал он Френсис, не скрывая волнения.
— Кто?
— Да эти политиканы, — ответил Дуг. — Знаю я их. Самый твёрдый кристалл они способны превратить в медузу.