Страница 72 из 88
Думаем, интересны и сейчас те радиограммы с чехословацкой земли:
«За сутки через железнодорожный узел, наблюдаемый нами, прошло четырнадцать эшелонов с танками и людским составом…»
«Проселочными дорогами, ночами, соблюдая все меры предосторожности, движутся артиллерийские подразделения, пушки, большей частью противотанковые…»
«Подпольщики сообщают о собрании нацистского актива, на котором представитель Берлина рекомендовал эвакуировать в фатерлянд семьи… „Не забудьте, — добавил он, — и что поценнее из имущества, и не только своего“. Это воспринято как открытое поощрение грабежа».
«Подрывники из отряда за неделю уничтожили пять эшелонов с боевой техникой, на шоссе наскочила на партизанскую мину легковая машина с гестаповскими чинами — все погибли. Очень не хватает взрывчатки, пришлите, пожалуйста. И батареи садятся» — это с разрешения Масленникова дописала лично Шура.
«Снова поздними вечерами по маршруту, указанному нами ранее, передвигаются скрытно танки, артиллерия и солдаты. Танков за минувший день — 46, орудий — 37, солдат — не менее 400».
Одна радиограмма, другая… пятая… Бывали сутки, когда Полякова выходила в эфир до семи раз. Голова разрывалась от радиошума. Возможно, кто-то, читая все эти донесения в тиши мирной квартиры, за чашкой кофе или чая, пробурчит, дескать, голая цифирь, почему нет выводов? А разведчики знали, кому адресованы их радиодепеши: командирам опытным, всю войну проведшим на передовой, они — не беспокойтесь! — сами определят, что к чему…
«Вчера, — читаем в одной из радиограмм, — каратели подступили почти вплотную к лагерю. Боевые группы партизан ударили по ним с двух сторон, уничтожено до 50 фашистов, отряд неожиданно пополнился оружием, в том числе 10 автоматами».
Полякова вспоминает: «Передаю разведдонесение, а вокруг, разносясь эхом, выкрики: „Сдавайтесь!“ Все ближе это „Сдавайтесь!“— и вдруг по карателям с тыла огонь — то подоспели наши друзья… Необъяснима была радость, невыразима словами. Огонь! Сильнее огонь!..»
Давно уже позади война, четыре десятилетия за станком простояла мать семейства, а когда развспоминается, разволнуется, опять солдат… И Абалова тоже, и все остальные фронтовики: война для них не кончается, они всегда остаются в строю!
— У нас, — вступает в разговор Ксения Николаевна, — с чехами и словаками из окрестных мест были воистину братские отношения. Если бы не эти чуть ли не родственные связи, не готовность по первому сигналу отозваться, прийти на помощь, мы бы далеко не все, что требовалось, сделали и потерь бы не избежали. Вот Шура вспомнила бой с карателями. А если бы не подпольщики? Не знаю, состоялась бы тогда эта наша беседа…
Она перебирает свои записи, фотографии, документы личного архива, находит, очевидно, нужное:
— Два случая — как живые — встают перед глазами. Ты не забыла, Шура, партизанского врача, найденного нами в лесу? Ранен, наткнувшись на засаду, высокая температура, не может самостоятельно передвигаться. Конечно, ему повезло, что немцы, обстреляв, не нашли его, — что-то их, видимо, отвлекло. Мы помогли, как могли, отправились искать подмогу, возвращаемся — его нет! Оказалось, его нашли и укрыли местные жители. Вы подумайте только! Гестапо свирепствует, опьянев от крови, за малейшую связь с партизанами, с подпольщиками, с нашими разведчиками приговор один: смерть! А они, местные патриоты, я назову их героями, взяли к себе врача, выходили его и, тепло распрощавшись, привели в отряд. А со мной? Заболела я, сильно простудившись, металась в жару, думала: все, конец. Лес есть лес, шалаш — не больничная палата. Узнали друзья о моей болезни, сразу всю округу на ноги поставили: и лекарства нашли, и еду, чтобы силы вернуть, и дежурили, будто я их сестра. Разве такое забывается?
…Гул орудий потрясал все вокруг. В небе все чаще появлялись наши краснозвездные самолеты. В эфире Шура то и дело натыкалась на перепуганные немецкие голоса — разговор шел открытым текстом. Не до шифровки!
В партизанском отряде «За Прагу», в составе которого действовала разведгруппа Масленникова, конечно же, как и всюду, с нетерпением ожидали окончания войны. И все же сообщение по радио о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии застало всех врасплох. Еще накануне, 8 мая, у села Маркварец отряд вел тяжелый бой с превосходящими силами эсэсовцев, осуществлявших свою очередную карательную акцию.
И вдруг — победа! Что тут творилось: объятия, цветы, слезы радости… Вчерашние подпольщики, прибежав в партизанский лагерь, всех, всех, кого встречали, звали к себе домой, умоляли хоть на минутку… Но у разведчиков еще были спешные дела. Из разведотдела фронта прибыл полковник: «Вот вам бумага, вот чернила — садитесь за отчет». Потом, расспросив, прочитав все внимательно, написал в конце: «Группа поставленную задачу командования выполнила. Весь личный состав заслуживает высокой правительственной награды».
Вот и мы, завершая рассказ, держим в последний раз перед собой оперативное дело разведгруппы, хранящееся в архиве. В те далекие майские дни сорок пятого на нем была сделана пометка: «Закончено ввиду окончания войны».
Что ж, порядок есть порядок…
А в гостях у чехословацких друзей они все-таки побывали, хотя и через десятилетия. Тут, прямо скажем, ничьей вины нет. Просто время разбросало бывших боевых друзей по всей нашей стране, и даже такому неистовому в поиске человеку, как Иван Кухаренко, не сразу удалось свести всех вместе. Поэтому первым, по общему согласию, отправился командир. «Встречали, — рассказывал он, — по-братски, суток не хватало, чтобы обойти и объехать всех. Очень тронули дети в Мнихах: подобно нашим красным следопытам, составили подробнейший пофамильный список партизан отряда и со многими ведут переписку; им „подшефен“ и памятник десанту Николая Масленникова — всегда чисто, ухожено вокруг, всегда у подножия цветы»
Местные жители и деньги собрали, и нашли специалистов, чтобы бесплатно проект разработать, и все земляные работы взяли на себя, и экскурсоводами выступают, когда приезжих много. Да, действительно никто не забыт и ничто не забыто!
Кухаренко привез комиссара просьбу: «Сын у меня в МГУ — впервые в Москве оказался. Прошу оказать ему внимание, помочь». Ивану трудно сказать, понравилась — не понравилась Незвалу-младшему забота о нем отцовских побратимов, но в МГУ всерьез думали, что у пражского юноши пол-Москвы в друзьях и знакомых. Уезжая с московским дипломом, он обошел всех, с кем свела судьба по отцовской эстафете, всех благодарил сердечно, от души.
Ксения Николаевна Абалова и Александра Капитоновна Полякова тронулись в путь последними. У них были приглашения не только личные, от Иржи Незвала в частности, но и общественные — от города и района Пельгржимова, от деревни Мних. «Приезжайте, дорогие наши Ксения и Александра, — говорилось в официальном письме, — перед вами будут широко открыты двери домов наших и сердца наши».
— Прага… — объявил, заглянув в купе, проводник. Не успел он отойти, как в дверях появился первый встречающий. С цветами, с улыбкой во все лицо. Не успели выбраться из его объятий, еще поцелуи, и пошло, пошло. Многие пассажиры дивились: «Что за делегация с нами ехала? Кого это цветами засыпают?» Никакая мы не делегация, хотелось сказать, просто воевали вместе, тяжкие испытания свели нас воедино.
До самого Пельгржимова и там повсюду сопровождал Абалову и Полякову Незвал. Куда делось в нем профессорское? Ходил вместе со всеми, сбросив годы, смеялся по-молодому, а стал выступать на митинге о былых боевых делах — люди слушали затаив дыхание. «Ну, как, Ксения, найдешь место, где подполье заседало?» Нет, призналась честно, не найду. Новые дома на пепелищах, новые скверы. Древнее и сегодняшнее соединилось, славя искусство архитекторов, мастерство рабочих. Недаром город включили в туристическую карту, гостей теперь, в том числе и зарубежных, полным-полно.
Было много у Ксении Николаевны и Александры Капитоновны теплых встреч с боевыми товарищами, задушевных бесед, новых знакомств.