Меч ангелов (ЛП)

Женщину, о которой говорили Риттер и Куфельберг, я увидел сразу. Трудно было бы не обратить на неё внимание, в толпе актёров она сияла, подобно солнцу. Высокая, с длинными волнистыми волосами цвета спелой пшеницы и алебастровой кожей. Она была одета в голубое платье, которое открывало стройную шею и плотно облегало высокую грудь.

– Вы дали роль женщине? - Ошарашено прошипел я на ухо Риттеру. - Люди епископа с вас шкуру сдерут!

Да, до нас дошли слухи о театральных новинках из столицы, где женские роли стали поручать женщинам, но епископ не скрывал, что считает это оскорблением приличий, и женские роли должны были исполнять одетые в платья юноши с высоким голосом. Всё для того, чтобы не оскорбить общественную мораль и не сеять зло среди наших овечек.

– В противном случае мы не имели бы средств, - прошептал в ответ Риттер. - Взгляните, это её отец. – Он осторожно указал мне на толстого мужчину в чёрном кафтане. - Уступил капризу дочери... Пусть девушка наслаждается театром, пока может, потом эту роль всё равно получит молодой Вернер.

– Я надеюсь, вы сказали ей об этом?

Риттер посмотрел на меня искоса и ничего не ответил.

– О, - сказал я. - Тогда не завидую вам, потому что девушка выглядит так, будто знает, чего хочет...

– О, да. "Слабость, имя твоё - женщина", - процитировал он одну из своих пьес. - Отца обвела вокруг пальца. Жаль только, что старик ходит за ней по пятам, так что никто из нас даже не смеет мечтать, чтобы провести с ней хоть миг наедине.

–А она? Не отказалась бы от этого? – спросил я, поскольку знал по опыту, что женское коварство способно справиться с любым стражем.

–Да черт её... простите, знает, - проворчал он. - Ей двадцать лет, и, похоже, отец хочет выдать её за дворянина хорошего рода. Богаты-ы-й, – протянул он, дополнительно понизив голос. - Рано или поздно, купит себе зятя.

Илона воздела руки к небу и, глядя куда-то вдаль, взмолилась Богу в тоске по любимому. У неё был довольно низкий, но приятный голос, и, если только моё неискушённое ухо могло должным образом судить, прекрасная дикция. Остальные актёры стояли и смотрели на неё, как на картину, а молодой человек, стоящий рядом, даже прикусил высунутый кончик языка. Я усмехнулся.

– Кровь не водица, – заметил я. - Взгляните на этого парня. – Я незаметно указал на молодого человека.

– Иоганн Швиммер, - Риттер усмехнулся. - Сейчас на сцене представляют пару любовников, и я уверен, что он продал бы душу дьяволу... ой, извините... - он глянул на меня с тревогой, но я не отреагировал на его оговорку, - чтобы только искусство превратилось в реальность.

– У него есть шансы?

– Где там! - Риттер махнул рукой. – Совершенно нищий. Даже живёт у знакомых. Старый Ульрих скорее его убьёт, а её упрячет в монастырь.

– Ульрих? А как полностью? – Поинтересовался я.

– Ульрих Лёбе, - сказал Риттер. – У него три магазина и склад в порту. Богатый старик... Получить бы Илонку, чтоб грела постель, и деньги старика, чтоб грели кошелёк... О, мечты! - Он театрально вознёс взор к потолку.

– Я гляжу, сентиментальный у вас характер, – поддел я его.

– Сантименты сантиментами, а есть-пить что-то надо, – ответил он, пожимая плечами. – И, в конце концов, разве не говорится в Писании:

Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю?

Полагаю, с ней я мог бы размножаться сколько влезет, день и ночь. С наполнением тоже проблем бы не было. Только уж не земли, ясное дело…

Я рассмеялся.

– Что-то мне кажется, не только Иоганну Илонка запала в душу, - заметил я.

– Да всем нам... - развёл он руками. - А вы что? Так в себе уверены? Инквизиторы вылеплены из другой глины, чем остальные мужчины? – Спросил он почти обеспокоенно.

– Глина, может, и та же, да обжиг другой, а гончаром изволил быть сам Господь, - сказал я полусерьёзно, полушутя. - В любом случае, вспомните слова Писания:

сеющий в плоть свою - от плоти пожнёт тление, а сеющий в дух - от духа пожнёт жизнь вечную.

– Ха! - Кратко подытожил он мои слова.

Далее мы молча слушали монолог Илоны, клявшейся погубить вождя варваров, от чьей руки погиб её жених. На её светлой коже проступил румянец, кулаки сжались так сильно, что побелели костяшки пальцев, а на виске пульсировала тонкая синяя жилка. Лицо девушки чудесно передавало чувства: ненависти, когда она говорила о Танкреде, любви, когда она вспоминала о возлюбленном, и неизмеримого горя, когда оплакивала его смерть. На самом деле, я был в состоянии понять, почему она вскружила головы всей труппе. Божественно красивая, сказочно богатая (по крайней мере, для вечно безденежных актёров), и, кроме того, невероятно талантливая. Она имела всё, чего они никогда иметь не будут. Интересно, во многих ли сердцах восхищение успело смениться завистью?

После завершения зрители ещё мгновение стояли в молчании, как будто музыка её голоса ещё звучала в ушах и сердцах. А потом они начали аплодировать. И то не были, уж поверьте, вежливые аплодисменты. Риттер хлопал, как безумный, и даже я присоединился, не только для того, чтобы не выделяться среди собравшихся, а потому, что игра девушки мне действительно понравилась.

– Великолепно, великолепно, - бормотал Риттер, переводя на меня воспламенённый взор. - Признайтесь, разве она не великолепна?

Илона улыбалась и кланялась, и, что забавно, я заметил, что она была немного смущена этими доказательствами своего успеха. Значит, слава не успела ещё испортить её... Я посмотрел в сторону отца актрисы и заметил, что старый Лёбе не хлопал, глядя на сцену с выражением досады на лице. Он, вероятно, предпочёл бы, чтобы неудачное выступление положило конец мечтам дочери о великих спектаклях. Признание, которое выказали ей актёры, вероятно, разрушало его планы, и он знал, что в ближайшее время мечты Илоны вынуждены будут столкнуться с реальностью. А реальностью должен был стать богатый дворянин хорошего рода. Полбеды, если добрый, молодой и красивый, но я не ожидал, что Ульрих Лёбе особенно озаботится достоинствами характера, возраста и внешности будущего зятя. Учтены будут лишь связи, знатное имя, и тот факт, что дети от этого брака в дополнение к собственности дедушки получат имение и дворянский герб отца. Немало я видел девушек, которые были проданы значительно дешевле, так что, возможно, Илона ещё могла бы даже считать себя счастливой? Ясно, однако, что счастлива она была прямо здесь и сейчас. Купаясь в овациях, с румянцем на щеках, кланяясь людям, которые видели много спектаклей, да и сами играли во многих, она была как искра красоты, озарившая их серые жизни. Я думаю, только я во всём зале не поддался безоглядно очарованию девушки. Потому что инквизиторы действительно вылеплены из другой глины.

– Представьте меня, пожалуйста, - попросил я негромко.

Риттер слегка улыбнулся и насмешливо кивнул. Мы подошли к сцене и взобрались на неё по крутым необструганным ступеням. Писатель приблизился к Илоне, и она тепло обняла его и поцеловала в щеку. Краем глаза я заметил, что Ульрих Лёбе нахмурился ещё сильнее.

– Солнце моё, это было великолепно... – с апломбом заявил Риттер и сделал глубокий, театральный поклон.

Я заметил, что Иоганн Швиммер отошёл в сторону и смотрел на нас таким взглядом, что старый Лёбе должен бы был поставить ему пива, ибо они оба стали похожи, как близнецы.

– Хайнц, вы как обычно добры ко мне, - сказала она с улыбкой и погладила его по плечу. - Но я всё ещё только учусь у лучших. И, кроме того, невозможно читать эти строки, не отдаваясь им всем сердцем...

Мне всегда казалось, что фраза «покраснел от гордости» - просто метафора, но, как бы то ни было... Риттер покраснел от гордости. Как мало нужно писателю для счастья, подумалось мне.

– Представите мне вашего друга? – Её взгляд переместился на меня, и только тогда я понял, что её миндалевидные глаза настолько синие, как горное озеро в ярких лучах полуденного солнца. Я встряхнулся. Конечно, только мысленно.

– Мордимер Маддердин. – Я слегка поклонился. - Инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона.