Страница 16 из 93
Рим против Германии, феодал против крестьянина, Юнг против Коббета — сельское хозяйство всегда вызывало споры, и сегодня ситуация не изменилась. В вопросе о том, как обеспечить человечество продовольствием, окончательный вердикт все еще не вынесен. Даже те, кто, казалось бы, должен знать дело лучше других — профессионалы-фермеры — не могут прийти к единому мнению. Представители органического движения страстно агитируют за использование естественных биосистем, а сторонники промышленных методов в сельском хозяйстве настаивают: без современных технологий человечество не прокормить. При этом последние могут представить в качестве доказательства весьма впечатляющие статистические данные. По словам географа Вацлава Смила, отнюдь не замеченного в связях с крупным агробизнесом, если бы не процесс Габера—Боша (метод искусственного связывания атмосферного азота в аммиак, которым могут питаться растения), население планеты сегодня было бы меньше на 40%81. Однако, возражает органическое лобби, коммерческое сельское хозяйство губит планету, а его достижения, которые сегодня выглядят столь впечатляюще, — явление временное. Мы можем прокормить мир только за счет органических методов — иного выхода просто нет. Так кто же из них прав?
Поляризация мнений часто возникает не по тем вопросам, которыми следовало бы задаваться. Надо не гадать о том, как обеспечить себя продовольствием в будущем, а ставить под сомнение наш нынешний характер питания. На промышленно развитом Западе еда — самый девальвированный товар, поскольку мы утратили связь с ее подлинным смыслом. Живя в городах, мы научились вести себя так, будто не принадлежим к природе, а каким-то образом существуем отдельно от «окружающей среды». Вместо того чтобы воспринимать себя как ее часть, мы видим в природе объект, который можно либо эксплуатировать и контролировать извне, либо (уже натворив достаточно бед) пытаться спасать. Мы забываем, что мы — животные, существующие благодаря земле, что пища, которую мы едим, напрямую связывает нас с природой. Мы не задумываясь едим курятину, но если нам дать нож и запереть в комнате с живой курицей, большинство из нас, наверно, умерло бы голодной смертью. Мы забыли древнюю мораль жертвоприношения: жизнь — это только часть цикла, и для ее обновления необходимы усилия и в конечном итоге смерть.
Так мы снова возвратились к двум вариантам рождественского ужина, которые нам недавно предложило британское телевидение. Разница между ними сводится к цене: вы получаете ту пищу и ту природу, за которую готовы платить. Счастливую курицу и красивый ландшафт не купишь за два фунта — необходимо раскошелиться как минимум на десятку. Но формулируя вопрос в виде дилеммы «или/или», мы попадаем все в ту же классическую ловушку поляризации. Существует и другой путь. Если бы больше людей готовы были немного приплачивать за еду, издержки на ее производство — будь то курица, выращенная вне тесной клетки, или органический салат — начали бы сокращаться. Самое главное, если бы еда стоила хоть немного дороже, мы, возможно, стали бы уделять больше внимания тому, что в результате является самым важным в нашей жизни. Не исключено, к примеру, что мы стали бы есть меньше мяса, — а это было бы хорошо и для нас самих, и для нашей планеты, и для животных, которых мы разводим на убой.
Хотя отношение к питанию в Британии начинает меняться, «гастрономическая революция» остается в основном уделом среднего класса: сельскохозяйственные рынки и наборы органических овощей с доставкой на дом представляют собой ничтожно малый противовес господствующей тенденции82. Вопрос состоит в том, как повысить их долю, и простейшая арифметика с индейками показывает, что это дело непростое. Но реальное препятствие изменению наших кулинарных привычек кроется не в технических деталях, а у нас в голове. Методы «третьего пути»: выращивание лосося в больших садках в открытом море или цыплят в просторных загонах — уже сегодня применяются в Британии. В отсутствие панацеи вроде изобретения какой-нибудь чудесной пилюли или ниспослания нам манны небесной подобные фермы среднего размера с ответственными методами работы, наверное, предоставляют нам наибольшие шансы на то, чтобы обеспечить себя продовольствием, не вызвав гибели нашей планеты.
Как бы выглядела фреска Лоренцетти, если бы она была написана сегодня? Трудно представить себе, чтобы нынешний художник смог изобразить и город, и деревню на одной стене, не говоря уже о плодах доброго или дурного правления для того и другого. Задача снабжения городов едой сильно усложнилась по сравнению с XIV веком. Одно, впрочем, очевидно: сколько бы мы ни отводили взгляд, наши сельские окрестности всегда были и будут зеркалом нашего образа жизни. Древние города жили трудом рабов, и хозяйства, которые их кормили, — тоже. Средневековые города процветали благодаря торговле; это же можно сказать и об их окрестностях. Современные города, как и их индустриализованные «аграрные пояса», не отличаются уважением к природе. Поэтому, если нам не нравится происходящее на земле, стоит пересмотреть то, как и что мы едим, — ведь одно ни за что не изменится без другого.
ГЛАВА 2
ДОРОГА ДО ГОРОДА
Диккенс ничего не пишет о сельском хозяйстве и бесконечно много — о еде. Это не простое совпадение. Он был кокни, а Лондон есть пуп земли примерно в том же смысле, в каком живот есть центр тела.
Это город потребителей...
Впервые услышав о Брогдейле, я сразу же захотела туда съездить. Там находится Национальная фруктовая коллекция, где сохраняют все имеющиеся в стране сорта груш, яблок и ягод, а также постоянно выводят новые — вдруг какой-нибудь из них будет обладать свойствами, которые принесут ему успех в беспощадном мире современной пищевой индустрии. Летом и осенью в Брогдейле устраиваются праздники в честь разных фруктов, и мне посчастливилось побывать на главном из них — Национальном дне яблок, который отмечается 21 октября и заменяет английским садоводам церемонию вручения Оскаров.
Если не считать бесценную коллекцию фруктовых деревьев, Брогдейл представляет собой группу не слишком презентабельных амбаров, но в этот главный день года вокруг них царит атмосфера деревенского празднества. Здесь вам и катание на тракторах, и миниатюрная железная дорога, и торговля с лотков домашними соусами и вареньем, и, наконец, — но не в последнюю очередь! — жарящийся на вертеле поросенок. Устояв перед всеми этими искушениями, я направляюсь прямиком к главному пункту сегодняшней программы — большому амбару, где выставлены яблоки этого урожая. Я предвкушаю необыкновенное зрелище: фруктовый балет голливудского размаха — что-то вроде декоративных клумб на городских площадях, только с яблоками вместо герани. Но в амбаре меня встречает темнота и гулкая тишина, так что поначалу вообще не понятно, где здесь яблоки. Потом я различаю их в полумраке — они выложены на низких фанерных подставках у стен: каждый сорт представлен четырьмя отборными образцами с пояснительной табличкой. Люди в шелестящих дождевиках гуськом идут вдоль рядов, разглядывая их и переговариваясь уважительным полушепотом. «Прямо как на выставке сокровищ британской монархии в Тауэре», — бормочу я себе под нос и вдруг осознаю: разница в самом деле невелика.
Я становлюсь в очередь и начинаю прилежно изучать экспозицию. По мере того как перед моими глазами проходит эта яблочная процессия, я начинаю понимать: скромность оформления обманчива. Здесь представлено бескрайнее разнообразие сортов. Каждые несколько метров размер и расцветка яблок меняются — то маленькие, то большие, то глянцевые, то матовые, то красные, то желтые, то зеленые, то бурые, и так снова и снова. Я не могу от них оторваться. Сорта яблок—как языки человечества, решаю я. Только в Брогдейле их насчитывается 2300, и каждый — это крохотная вселенная, культура, имеющая собственное время и место, единственная и неповторимая. И, подобно языкам, сорта яблок исчезают с лица нашей планеты. В глобальной продовольственной экономике их разнообразию, похоже, нет места. Вглядываясь в дальних родственников всем известных сортов «кокс» и «брамли», я изумляюсь, как всем им удалось сохраниться. У каждой разновидности своя история, свое происхождение, свое наследие — и свой вкус. Да, кстати о вкусе: именно его здесь не хватает. Осознав, что последние полчаса я борюсь с соблазном схватить какое-нибудь яблоко и откусить от него добрую четвертину, я понимаю — больше мне не выдержать. Нужно выбираться наружу и что-нибудь съесть.