Кузнецов. Опальный адмирал

— Будет такая справка, товарищ маршал. — Кузнецов помолчал. — Вчера я листал свой фотоальбом. В нем есть снимок, где три маршала — вы, Мерецков, Малиновский, генерал армии Пуркаев и я, в то время главком ВМФ, стоим в Порт-Артуре на фоне разбитой японской военной техники. Да, я еще не забыл, как в сорок пятом под вашим командованием войска Красной Армии при поддержке моряков Тихоокеанского флота громили японскую «могучую» Квантунскую армию, как ее называли японцы. Веселое было время, не так ли?

— Очень даже веселое. — Маршал взял папиросу и снова закурил. — Тогда перед началом боевых действий я был с вами на кораблях флота. Душа радовалась, когда видел, как моряки горели желанием скорее разгромить японцев… Нет, к морякам я отношусь с глубоким уважением, это люди большой отваги и чести. — И вдруг без всякого перехода грустно добавил: — А вот морской кортик ты, Николай Герасимович, все еще мне не подарил…

— Каюсь, виноват, — смутился Кузнецов. — Но мы это дело поправим, Александр Михайлович. Вы столько сделали для военного флота, что не грешно подарить вам и адмиральский катер!..

Кузнецов вернулся в Наркомат ВМФ в хорошем настроении. Хотел было вызвать адмирала Головко, чтобы сообщить ему о беседе с военным министром, как прибыл адъютант и вручил письмо, пояснив:

— Личное!

— Личное? — удивился Николай Герасимович. На конверте он прочел: «Москва, Военное министерство. Главному адмиралу ВМФ Кузнецову Н. Г. (личное)». — Ну-ну, поглядим, кто назвал меня главным адмиралом флота и что надо заявителю. — Он вскинул глаза на адъютанта. — Скажите адмиралу Головко, чтобы прибыл ко мне к одиннадцати ноль-ноль. Пусть возьмет с собой служебную записку насчет строительства легких авианосцев.

— Есть! — отрапортовал адъютант и вышел.

Кузнецов надорвал конверт. «Здравствуйте, Николай Герасимович! — прочел он. — Пишу Вам письмо, а у самой слезы затуманили глаза. Я не забыла, как Вы помогли моему сыну Петру Климову перевестись служить из Владивостока на Северный флот, в Полярный. Я тогда была так рада, что в моем сердце до сих пор теплится уважение к Вам. Но судьбе было угодно нанести моему сыну новый удар, от которого я едва не слегла в больницу: его уволили в запас. Там, где его отец в сорок третьем погиб на подводной лодке, сражаясь с фашистами, его сыну запретили служить!

Я не знаю, в чем его вина, товарищ адмирал, так как в морском деле не смыслю. Но в одном твердо убеждена: мой сын не преступник! Он спас от верной гибели рыбаков траулера «Мурманск», когда те вместе с рыбой подняли на палубу судна немецкую мину времен войны. От качки траулера на волне она с минуты на минуту могла взорваться, и мой сын откликнулся на просьбу капитана судна уничтожить опасную находку и сделал это, хотя сам был ранен в руку. Собой рисковал, спасал людей, а ему флотское начальство дало по шапке! До этого случая у моего сына не было замечаний по службе. На Дальнем Востоке ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта, на Северном флоте он стал капитан-лейтенантом, был в почете, и вдруг такая беда… Будь жив мой муж-подводник, он бы защитил своего сына, но Федор Климов, командир подводной лодки, погиб в море в сорок третьем от вражеской пули.

В жизни есть добро и зло. Этими категориями измеряется и цена человеку. Так вот, Петру Климову сделали большое зло. Служба на флоте, как я ее понимаю, не услуга Вам или еще кому, это дело государственное. Порой на военной службе люди погибают. Хорошо, что осколок мины зацепил сыну руку, а мог бы и убить. Мне жаль сына — сердце-то у меня со слезой, как у любой матери. Но я горда, что Петр спас людей. Сейчас он живет у меня с женой и двумя сыновьями-близнецами (кстати, когда они вырастут, то наверняка пойдут туда, где служили их отец и дед), и я вижу, как он страдает: море живет в нем, оно затуманило ему голову.

Очень Вас прошу, товарищ адмирал, исправить ошибку флотских чинов и вернуть сына на морскую службу. Он молод, здоров и еще много хорошего может сделать для флота.

Низко кланяюсь Вам. Дарья Павловна Климова, вдова.

P.S. Когда мы беседовали с Вами в поезде, мне показалось, что Вы человек совестливый и справедливый и учились морской науке для того, чтобы далеко видеть. А тот, кто далеко видит, умен и всегда поймет горе ближнего. На это я и надеюсь.

15 мая, г. Саратов».

Кузнецов прочел письмо и вдруг почувствовал, как поднялась в его душе горячая волна — так ему захотелось помочь матери моряка-подводника. Он взял ручку и на письме наложил резолюцию начальнику Управления кадров ВМФ: «Прошу выяснить обстоятельства дела бывшего подводника капитан-лейтенанта Климова П. Ф. и, если нет оснований для увольнения в запас, вновь призвать его на военную службу, направив в распоряжение штаба Северного флота». Затем он вызвал к себе адмирала, отвечающего за кадры.

— Слушаю вас, товарищ министр! — гаркнул адмирал звонким, как звук корабельного колокола, голосом.

Кузнецов отдал ему письмо матери подводника со своей резолюцией и сухо произнес:

— В срочном порядке решите этот вопрос! Если надо — переговорите с командующим Северным флотом. Людей, преданных флоту, надо всячески поддерживать, а не увольнять в запас.

— Возможно, все было не так, как пишет мать… — заикнулся было адмирал, но Кузнецов осадил его:

— Не будем гадать, как на кофейной гуще, это нам не к лицу. К тому же я знаком с Петром Климовым, встречался с ним на Тихоокеанском флоте, это отличный офицер. А его отцу Федору Климову в сорок третьем в Полярном я вручал орден Красной Звезды.

— Есть, понял, — тихо обронил адмирал. — Я сейчас же им займусь…

Часть первая

Горячие волны

Море — величайшее творение на всем свете, если не считать солнца; безбрежное и свободное — все человеческие деяния перед ним мелки и преходящи!

Глава первая

Утро выдалось теплым и безветренным. Солнце щедро бросало на землю лучи; казалось, что на дворе не глубокая осень с ее холодными дождями и стылыми утренними туманами, а лето, когда во Владивостоке стоит такая невыносимая жара, как в Севастополе на Черном море. Что и говорить, погода на Дальнем Востоке, как нигде больше, переменчива, капризна, порой не можешь даже предсказать, какой она будет к вечеру. Вот и в этот раз новый день начался солнцем. Но вскоре налетел ветер, он клонил к земле деревья, срывал с них тонкие ветки и листья, а в море разыгрался шторм. Капитан 1-го ранга Кузнецов, неотлучно находившийся в штабе флота, не на шутку встревожился. Он вызвал к себе оперативного дежурного.

— Как море? — спросил он, едва тот прибыл.

— Ветер до одиннадцати баллов, товарищ командующий.

— Все корабли в бухте?

— По флоту было дано штормовое предупреждение, и все корабли у причалов, кроме тех, что несут постоянный дозор.

— Только ли? — вскинул брови комфлот.

— Виноват, товарищ командующий, днем из Советской Гавани вышел отряд кораблей, которые сопровождают и ведут на буксире новый эсминец «Решительный», — поправился оперативный дежурный.

— Нет ли чего от командира отряда капитана 3-го ранга Горшкова{Горшков Сергей Георгиевич (1910–1988) — Адмирал Флота Советского Союза (1967), Герой Советского Союза (1965). В Великую Отечественную войну командовал Азовской и Дунайской военными флотилиями, в 1948–1955 гг. начальник штаба и командующий Черноморским флотом, с 1956 г. главком ВМФ.}?

— Пока нет.

«Странно, почему он молчит? — невольно подумал Кузнецов. — Не к добру это».

— Свяжитесь с Горшковым по радио, что там у них…

— Есть, товарищ командующий!..

Кузнецов тяжелыми шагами подошел к окну. Неожиданно в голове молнией сверкнула тревожная мысль: как там «Решительный»? Утром, едва Николай Герасимович пришел на службу, ему издалека позвонил командир отряда Горшков и попросил разрешения начать буксировку эсминца на главную базу флота.