Страница 147 из 157
— Пока не созрел для романа о «Варяге», — ответил Первенцев, — хотя материал собираю. Недавно встречался с моряками «Варяга». Одному из них, старшему трюмному машинисту Семенову восемьдесят лет, другие чуть помоложе, им под семьдесят. Живая история! — Первенцев помолчал. — Задумал я новый роман о теперешних моряках и хотел бы с вами кое-что обговорить. Можно будет?
— Приезжайте ко мне вечерком, хорошо?..
В марте проходили выборы в Верховный Совет СССР, и Кузнецову пришлось встречаться с избирателями. На одной из встреч мичман с орденом Красного Знамени на груди спросил его:
— Товарищ адмирал флота, а правда, что вас после войны судили?
В груди Николая Герасимовича кольнуло сердце. В зале повисла напряженная тишина, все ждали, что он скажет. А ему так не хотелось ворошить прошлое! Но отвечать надо, и он глухо заговорил:
— Это правда, что меня судили, а вместе со мной еще троих заслуженных адмиралов. — В горле у него пересохло от волнения, лицо сначала выразило легкое замешательство, но потом стало каким-то неприступным. — Но это был суд без чести! Позже нас реабилитировали. — Голос у главкома окреп. — Да разве могли мы навредить родному флоту?! Ведь флот — наша жизнь…
Затем были еще вопросы, и один из них задел Николая Герасимовича за живое:
— Никита Сергеевич Хрущев поддерживает вашу программу строительства большого, океанского флота?
— Я понимаю вашу тревогу, вы бывший моряк, минер с эсминца, вам, как и мне, хочется видеть наш флот могучим, океанским. К сожалению, программа еще не утверждена…
С Хрущевым у Кузнецова отношения не сложились, в его судьбе Никита Сергеевич сыграл роковую роль. В сентябре 1954 года советская правительственная делегация во главе с Хрущевым побывала в Китае. На обратном пути в Москву Хрущев, Булганин и Микоян посетили Порт-Артур и город Дальний, где заслушали сообщения военного командования. Командующий войсками Дальневосточного военного округа маршал Малиновский и адмирал флота Кузнецов давали Хрущеву пояснения. На Тихоокеанском флоте проводились учения, и Хрущев, как и говорил главком ВМС, решил присутствовать на них.
В море вышли на крейсере «Калинин». Погода выдалась штормовая: дул ветер, корабль сильно болтало, крутые волны заливали палубу. Некоторых армейских генералов укачало, они разошлись по каютам. Но Никита Сергеевич чувствовал себя хорошо, все время был на мостике и на предложение Кузнецова отдохнуть в каюте, пока крейсер не придет в заданную точку, ответил дерзко и, как показалось Николаю Герасимовичу, с обидой:
— Я морской болезнью не страдаю и прибыл сюда не отдыхать, а работать!
Хрущев в бинокль наблюдал за морским «боем». Над водой висел белесый туман. Ветер подхватывал космы брызг и бросал их в лица моряков, несших вахту на верхних боевых постах. Но вот наконец корабельные орудия открыли огонь по деревянному щиту и с первых же выстрелов поразили его. Хрущев, глядя на стоявшего рядом главкома ВМС, сказал:
— Конечно, корабельные артиллеристы попали в щит, потому что им никто не мешает вести прицельный огонь. Но ведь щит, изображающий противника, не способен маневрировать, как это сделал бы корабль в бою?!
Кузнецов пояснил, что стрельбой по щиту комендоры отрабатывают точность попаданий, на что Хрущев ответил:
— В настоящем бою все будет по-другому…
В море экипажи кораблей действовали на боевых постах усердно. Однако Хрущев, слабо разбиравшийся в военно-морском деле, стал критиковать действия командиров «охотников»; эти корабли, по его словам, «выпускали гарь и дым, издавали шумы, направляя торпеды в цель с очень близкого расстояния».
— У «охотников» нет торпед, Никита Сергеевич, — заметил Кузнецов. — Они ищут подводные лодки противника, а когда обнаружат, атакуют их глубинными бомбами. Сейчас они бомбят противника условно.
Хрущев смерил главкома сердитым взглядом.
— Зачем мне знать, что у «охотников» на борту торпеды или бомбы? Вы моряк, вам это надо знать… А вот учения мне не понравились.
Естественно, настроение у Николая Герасимовича испортилось. Крейсер между тем шел дальше. Хрущев увидел в бухтах залива Золотой Рог и Порт-Артура скопление кораблей и снова упрекнул главкома ВМС.
— А вдруг начнется война? — сердито спросил он. — Вражеские самолеты в первый же налет на бухты потопят корабли. Вы что, Николай Герасимович, забыли тысяча девятьсот четвертый год, когда японские эсминцы застали русские корабли врасплох и потопили их? Уроки Русско-японской войны надо помнить!
Николай Герасимович объяснил Хрущеву, что по воздушной тревоге корабли рассредотачиваются и самолеты врага не смогут их атаковать. Если же корабли рассредоточить сейчас, то их трудно будет обеспечить всем необходимым.
— Вы смотрите на настоящее глазами вчерашнего дня, — грубо бросил Хрущев. — Я сомневаюсь в вашей способности оценить состояние нашего флота…
Это он-то, адмирал флота Кузнецов, не мог оценить состояние флота! А ведь именно он, и никто другой, подготовил наши флоты к войне, и не случайно, что в первый же день войны флот не понес потерь. Нет, Кузнецов не смотрел на флот глазами вчерашнего дня! А вот то, что Николай Герасимович позволил себе возразить Никите Сергеевичу, подчеркнув его некомпетентность в вопросах военно-морского дела, тому явно не понравилось. Это бросилось в глаза и Малиновскому. Выбрав удачный момент, когда Хрущев ужинал, Родион Яковлевич сказал главкому:
— Не возражай ему, иначе съест тебя, как волк съел ягненка. А мне жаль тебя, Николай Герасимович, ей-богу, жаль…
Казалось бы, все и закончится этими учениями и Кузнецову не стоило беспокоиться за свою судьбу. Однако еще более обострились его отношения с Хрущевым, когда маршал Булганин доложил программу строительства кораблей Никите Сергеевичу. Просмотрев ее, Хрущев упрекнул Кузнецова.
— Николай Герасимович, не много ли требуешь кораблей? — спросил он с иронией. — Авианосцы, атомные подводные лодки… А зачем нам крейсера с артиллерией? Американцы строят авианосцы потому, что вершат свои дела через океан. — Хрущев с упреком взглянул на Булганина. — Николай Александрович, зачем ты подписывал документ?
Булганин заметно покраснел, однако осторожно возразил:
— Американцы создают атомный флот, оснащают его ядерным оружием. Мы сделали упор на ракеты. Но ведь и нам нужны атомные лодки! И авианосцы тоже…
— Мы исходили из того, — подал голос Кузнецов, — что нам необходим флот во всем его разнообразии, начиная от береговых ракет, самолетов, атомных лодок и крейсеров-ракетоносцев и кончая плавучими базами и буксирами. Только так, Никита Сергеевич, и не иначе.
— Да уж не скажите, Николай Герасимович, — усмехнулся Хрущев. — Ошибкой Сталина было решение сосредоточить наши ресурсы на развитии военно-морского флота, особенно надводного. А следовало строить больше самолетов. Вы с этим согласны?
— Ни в коей мере, Никита Сергеевич, — решительно возразил Кузнецов. — Мы и так отстали от флотов США и Англии. Еще до войны планировали создать мощный подводный флот, со стапелей должны были сойти более двухсот подводных лодок, но мы не успели — началась война. Она и выявила наши пробелы. Не хватало подводных лодок, тральщиков для борьбы с минами… Мы недооценили их возможности. Есть в этом и моя вина.
— Похвально, что вы себя критикуете, но следовало такой критикой заняться раньше, — попрекнул главкома Хрущев. — Мы распространим ваш меморандум среди членов ЦК партии и обсудим этот вопрос на Президиуме.
Через несколько дней собрался Президиум ЦК КПСС. И тут выяснилось, что не все успели ознакомиться с документом. Тогда Хрущев предложил отложить обсуждение этого вопроса до следующего заседания.
— Сколько можно откладывать это дело? — загорячился Кузнецов.
— Сколько надо, столько и будем откладывать, — грубо заявил Хрущев.
В последующие дни Кузнецов, казалось, не находил себе места, в душе закипала обида от мысли, что Хрущев не одобрит программу кораблестроения, а министр обороны Булганин возражать ему не станет. Так оно и случилось. Едва открылось совещание, как Хрущев заявил: